Пролог

Меня зовут Северус Снейп.

Вероятно, вам уже известно мое имя, если вы читаете это, но - раз уж я все равно не представляю, как начать, - такое начало кажется мне не хуже других возможных.

Меня зовут Северус Снейп. Сейчас, когда я пишу это, мне тридцать девять. Я английский волшебник-полукровка, недавно оправившийся от смертельных ран, которые получил в Битве за Хогвартс. Я преподавал в Хогвартсе, в Школе чародейства и волшебства, шестнадцать лет. Возможно, я учил вас или ваших детей. Опять же, все это вам, должно быть, уже известно.

Скорее всего, вы думаете, что знаете обо мне гораздо больше. О моем характере и нраве. О моих привязанностях и мотивах. О моем гневе и предубеждении. О моих склонностях и предпочтениях.

Не счесть противоречивых версий моей биографии, созданных после того, как отгремела Битва за Хогвартс. Только Мерлину известно, почему на мне кормятся все бульварные газетенки. Весь Хогвартс можно было бы отремонтировать камнями из папье-маше, слепленными из статей, утверждающих, что им доподлинно известна моя история. Большая часть информации в таких статьях, в худшем случае, заведомо неверна, в лучшем - недостоверна. Предвзятость авторов, положительная или отрицательная, очевидна.

У меня нет ни времени, ни желания восстанавливать истинное положение вещей по каждому пункту. До сих пор я держал язык за зубами и позволял газетам изгаляться над моей репутацией просто потому, что меня не волнует мнение людей обо мне. Однако есть одна история, которую мне хотелось бы поведать, так как мнение окружающих о ней касается не только меня одного. В последние месяцы история эта получила слишком много внимания и обросла подробностями, которых в действительности не было, и поэтому я считаю своим долгом нарушить наконец молчание.

Но это не история всей моей жизни. Здесь вы прочтете ничем не приукрашенный рассказ о моих взаимоотношениях с мисс Гермионой Грейнджер, не более того. Я изложу вам свой взгляд на вещи, по мере своих сил и возможностей. И ваше дело решать, что со всем этим делать.

Февраль

Как и многое до этого, все началось с грохота.

Входная дверь захлопнулась достаточно громко для того, чтобы оторвать меня от размышлений о писательском кри… от письма. К счастью, портрет миссис Блэк утратил желание изрыгать проклятья за несколько месяцев до описываемых событий, в противном случае, мне пришлось бы выслушать вопли старой карги.

Я отвел глаза от письменного стола и выглянул в дверной проем как раз тогда, когда мимо пронеслась Гермиона Грейнджер, сопровождаемая плывущим вслед за ней сундуком. Дверь в ее старую комнату распахнулась - палочку мисс Грейнджер не использовала - и с грохотом захлопнулась за ее спиной. Воздух потрескивал от волшебства.

Поэтому, сказать, что она вернулась в мою жизнь с грохотом — не значит приукрасить: она сделала это буквально.

Грейнджер никогда меня по-настоящему не утомляла. Пользуясь тем, что Поттер чувствовал себя виноватым передо мной, я оставался на площади Гриммо гораздо дольше, чем было необходимо, и, казалось бы, я должен был видеть ее достаточно часто. Однако на деле мы встречались едва ли не реже, чем с мальчишкой Уизли, который шатался по всему миру, пытаясь «найти себя», и уж точно реже, чем с остальными дружками Поттера.

В отличие от своих подельников, она была одержима ТРИТОНами и вернулась в Хогвартс, чтобы сдать экзамены, когда улеглось послевоенное умоисступление. Что привело ее на одолженный мною у Поттера порог в начале февраля, было загадкой. Гермиона Грейнджер никогда не оставит школу по доброй воле, если только не отвлечется на войну.

Сперва я пытался ее игнорировать. Во мне проснулось любопытство, нельзя этого отрицать, однако, я ценил свое уединение. Оно досталось мне дорогой ценой, и если Грейнджер не собиралась задерживаться надолго, я едва ли поступился бы им добровольно. Но когда звуки из комнаты напротив стали больше всего походить на звук, производимый многократно разбивающимся о стену стаканом, мне пришлось разузнать, в чем дело.

Я прокрался через холл, разделявший наши комнаты, и приложил ухо к двери Грейнджер, чтобы получше разобрать шум, но вместо этого получил ощутимый удар. И прежде чем я успел отпрянуть, Грейнджер распахнула передо мной дверь.

— Снова шпионите, профессор?

Она стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди и подушечками пальцев одной нетерпеливо постукивала по другой. Гнев волнами исходил от нее. Я почувствовал, как волоски у меня руках встают дыбом.

Вместо того, чтобы изящно парировать, я молча стоял, потирая ушибленное ухо. Месяцы безделья совершенно очевидно вывели меня из строя.

Я молчал, и она, моментально потеряв терпение, захлопнула дверь перед моим носом.

Меня не удивило, что за весь день Грейнджер так и не показалась. Но когда она не появилась и на следующее утро, признаюсь, я начал волноваться. Даже запах еды не выманил ее из комнаты. Я не собирался снова повторять вчерашнюю неудачу, поэтому мне пришлось обратиться к другим источникам информации, чтобы узнать, что же произошло с моей бывшей студенткой.

И как бы мне ни хотелось избежать этого, мне пришлось связаться с Минервой.

Мои отношения с Минервой МакГонагалл и перед войной были довольно натянутыми. Уже то, что мы были главами соперничающих факультетов, не могло сделать их радужными, в особенности если принять во внимание рост напряжения между слизеринцами и… всеми остальными после возвращения Темного Лорда.

После Дамблдора, и после того, как я стал директором, даже самые незначительные намеки на нейтральные отношения были разрушены.

Ее мнение обо мне не претерпело существенных изменений после окончания войны. Она возмущалась тем, что я не принес себя в жертву. И это странно, если учесть тот факт, что именно Минерва нашла меня тогда в Визжащей Хижине. Думаю, на поле сражения она подрастеряла свое милосердие. Война на всех нас оставила шрамы - свои я ношу на шее - но некоторые шрамы заметнее остальных.

И все-таки Минерва немедленно откликнулась, когда я обратился к ней через каминную сеть, и с готовностью рассказала о том, в какой ситуации оказалась Грейнджер.

Новый преподаватель Защиты воплотил в жизнь изумительную идею устроить на класс, состоящий из одних только ветеранов войны, засаду. Этот идиот не успел наложить ничего сложнее, чем заклинание ватных ног, когда Грейнджер впечатала его в стену.

По моему мнению, ей нужно было дать высший балл. Она доказала, что может справиться с неожиданной атакой. Однако я сомневался, что Минерва примет во внимание мою оценку событий, поэтому промолчал. Я не был бы таким тактичным, будь у меня выбор.

- Сказать по правде, Северус, я рада, что она решила остановиться на площади Гриммо. Думаю, ей лучше не быть сейчас одной, - сказала она.

- Должно быть, ты считаешь, что ей совсем худо, если даже моя компания для нее во благо. Скажи мне, Минерва, - мне всегда нравилось наблюдать за тем, как Минерва сердится, - если ты так беспокоилась о мисс Грейнджер, почему сама не отправилась ее искать?

— Северус, ты несправедлив.

— Разве?

Минерва возмущенно вздернула подбородок.

— Мы знаем, что она прошла через суровые испытания во время войны. Мы старались быть осторожными со студентами, которые были вовлечены в военные действия.

— Как видно, вы были недостаточно осторожны.

- Как будто ты сам был образцом административной осторожности, - с издевкой сказала Минерва. - У тебя под носом готовилось восстание, и в то же время у Кэрроу была вся власть над наказаниями…

- Я сохранил жизни студентам при невозможных обстоятельствах, - прошипел я. - Если бы Кэрроу действительно могли делать все, что им заблагорассудится, все закончилось бы совершенно иначе.

Я на секунду замолчал, постарался успокоиться и собраться с мыслями. Мы уже спорили об этом раньше, и я не для того завел разговор, чтобы спорить снова.

- Ее исключили? - спросил я наконец.

— Нет. Конечно, нет. Она запаниковала. Тодду следовало как следует подумать, прежде чем удивлять ее таким вот способом. В любом случае, никакого существенного ущерба нанесено не было. Уже после он извинился перед ней, но толку чуть. К утру она исчезла.

Разорвав каминную связь, я отправился на кухню за чаем, сделав крюк и пройдя мимо комнаты Грейнджер. Оставаясь на безопасном расстоянии от зачарованной двери, я прислушался. У нее тихо работало радио, и если достаточно сконцентрироваться, можно было разобрать звук переворачиваемых книжных страниц. С ней было все в порядке, пусть и не все благополучно.

Было необычно то, как Грейнджер дошла до того, до чего дошла. В течение моего выздоровления все остальные обращались с Поттером как с полубогом, а при мальчишке Уизли никто не упоминал его погибшего брата, но Грейнджер была, более или менее, предоставлена самой себе. Может быть, они думали, что она сильнее, или раньше других освободилась от боли. А может быть, она просто… проскользнула между пальцев. Что бы ни было причиной, та Гермиона Грейнджер, что стояла передо мной днем раньше, имела мало общего с Гермионой Грейнджер, которую я знал перед войной. Она была сломлена, и никто не приложил ни малейшего усилия, чтобы привести ее в порядок.

На следующее утро голод все-таки одержал верх над упрямством и гневом, и Грейнджер отважилась спуститься на кухню к завтраку.

- Доброе утро, - сказал я, когда она начала шарить в кладовой. - Я заварил чай. - Она проигнорировала меня. На самом деле, она умудрялась игнорировать все мои попытки быть любезным. Хотя, возможно, она больше оценила бы мои слова «Хорошенький денек, да?», если бы за окном не бушевала буря. Любезности — это явно не мой конек.

Она зажгла конфорку, растопила масло, разбила яйца на сковородку — и притворялась, что меня не существует. Ровно до тех пор, пока я не подошел к ней. Тогда она быстро развернулась, обдав мне рубашку остатками сырых яиц.

- Что? Что такое? Что вам нужно? - потребовала она.

— У вас яичница горит.

- Ой, - сказала она и повернулась, чтобы убавить пламя. - Знаете, можете уже переключиться с программы «Мистер Милашка».

— Простите?

— Да все вы понимаете, о чем я. Все эти разговорчики, чай. Я знаю, о чем вы думаете. Просто скажите, и закончим с этим.

— И что же я думаю?

— Что я не справилась с учебой. Сдалась. Бросила. Провалилась.

— Но это не так. Вы оставили школу, да, но Уизли и Поттер сделали то же самое.

- Но ведь со мной по-другому. Ко мне другие требования. От меня ждут, что я получу больше всех ТРИТОНов за столетие. От меня ждут, что я буду сильной, независимой. Ждут, что я вернусь в строй сама, без чьей-либо помощи. Ждут, что я справлюсь с одиночеством, страхом и изолированностью, справлюсь с тем, что меня пытали, что я забирала жизни, и… просто вернусь в Хогвартс, как ни в чем не бывало.Как все ошибаются! Я даже идиотский омлет не могу приготовить. Ведьма, полагающаяся только на свои силы, - сказала она, расстроенно швыряя сковородку на плиту. - Я знаю, видеть, как одна из Золотого трио сбилась с пути истинного, доставляет вам удовольствие, но, пожалуйста… Постарайтесь свести ваше злорадство к минимуму. Мне ненавистна мысль о том, что вашу жизнь спасали только для того, чтобы вы вот так ее растрачивали.

- Давайте по порядку, мисс Грейнджер, - я протянул руку и осторожно вынул лопаточку, измазанную яйцами, из ее рук. - Оставим смертельные угрозы до после завтрака. Сядьте, а я закончу с омлетом.

Рассерженная, она все-таки сделала так, как я просил, с большей легкостью, чем я ожидал от нее. Рухнув на один из деревянных стульев, она удрученно подперла рукой подбородок, я же принялся реанимировать завтрак. Я чувствовал на себе ее взгляд, пока готовил, но она молчала до тех пор, пока я не поставил перед ней тарелку с омлетом.

Она бросила на меня взгляд.

— Вкусно.

— Ваш тон мог бы быть не таким удивленным.

- Никогда бы не подумала, что вы умеете готовить - раз есть домашние эльфы и все такое… - сказала она и набросилась на еду.

— Было ведь еще и лето.

— Где вы научились готовить?

— В отличном парижском бистро «У Люмьера», — с невозмутимым видом ответил я.

- Правда? - ошеломленно спросила она.

- Нет. Нет, конечно. - Я никогда не был в Париже, и название кафе взял с потолка. - Методом проб и ошибок, Грейнджер.

Разрезая свою собственную порцию омлета на точные квадратики, я наблюдал какое-то время за тем, как она ест, стараясь отложить разговор, который - я знал - должен рано или поздно состояться.

— Вчера вечером я разговаривал с Минервой.

- Да? И что она сказала? - Попытка Грейнджер изобразить вежливую незаинтересованность с треском провалилась.

— Она была очень рада слышать, что вы решили остановиться на площади Гриммо.

- Так она может быть уверена, что я не совершу больше никаких глупостей, - ответила она презрительно.

- Да, - согласился я.

Она резко вздернула голову, ее глаза в замешательстве встретились с моими. Не знаю, отчего она решила, что я буду притворяться. Если не считать шпионажа, моей натуре никогда не было присуще смягчать правду.

— Какие у вас планы насчет ТРИТОНов?

Секунду она выглядела потерянной, опустошенной.

- Не знаю. Профессор МакГонагалл предложила найти мне наставника, но я, честно, не думаю, что смогу принять прямо сейчас в свою жизнь еще кого-то.

- Я мог бы это сделать, - ответил я и сам удивился. Слова соскользнули с языка так быстро, что я едва ли успел обдумать их.

Мое поспешное предложение, должно быть, удивило и ее тоже: она замерла на месте, не донеся вилку до рта.

— Простите, я, кажется, не совсем расслышала, что вы сказали.

- Я мог бы позаниматься с вами. Подготовить вас не займет слишком много времени, - сказал я.

Мой рот совершенно точно опережал мой мозг: я не успевал даже подумать, во что себя втягиваю. Однако чем больше я думал об этом, тем более заманчивой казалась мне эта идея. Я уже мысленно набрасывал план занятий для повторения. Эти занятия никак не отразятся на моем писательстве: за несколько недель я и пары предложений не написал.

Я мог ей помочь. И если она сделает это, если согласится… Все остальные бросили ее в воду и не протянули руки помощи — выплывет ли, потонет ли? Мне было известно, к чему одиночество… беспомощность… к чему подобное оставление в опасности может привести. Я знал это лучше, чем мне того хотелось.

- Ну ладно, - медленно сказала она через какое-то время. - Ну ладно, я сделаю это.

Она протянула через стол ладонь, и мы скрепили наше соглашение рукопожатием.

- Хорошо. Но прежде всего нам нужно установить кое-какие основные правила. Больше никаких ураганов по имени Гермиона.

— Я не собираюсь причинять себе вред, если вы об этом. Я даже не пытаюсь.

Я внимательно посмотрел на нее — казалось, она говорит правду. Довольный, я кивнул.

— Три дня в неделю для начала. Можно больше, если справитесь.

- Звучит разумно. - Она помолчала, разглядывая меня. - Почему вы так мило себя со мной ведете? - Должно быть, я выглядел неловко, потому что она сразу дала задний ход: - Можете не отвечать, я просто…

- Потому что я могу это сделать, - просто сказал я, и понял, что это правда.

Первая неделя наших занятий прошла хорошо, только тянулась медленно. Я избегал трепать нервы Грейнджер столько же, сколько и занимался с нею. Но несмотря на это, снова учить было приятно, а особенно учить студента, жадного до знаний, пусть все и шло ни шатко ни валко.

После наших занятий я почти всегда заставал ее где-нибудь, с головой погруженной в книгу. И это не было бы странно, вот только книги, которые она читала, были поваренными книгами, а не учебниками. Грейнджер что-то затевала, но я никак не мог понять, что именно.

Чем она занимается, я обнаружил во второй понедельник учебы. После утренних занятий трансфигурацией я прилег - тело мое излечилось после укуса Нагини, но применение сложных заклинаний довольно быстро высасывало из меня энергию, - и проснулся от одного из самых аппетитных запахов на земле: запаха жареного цыпленка.

Не могу полностью объяснить, в чем для меня заключается прелесть жареного цыпленка. Это было одно из немногих блюд, на которых я вырос и которое моя мама готовила по-маггловски. У меня всегда находились причины ошиваться где-то поблизости от того места, где мама готовила. Даже мой отец, будучи в дурном расположении духа, не мог прогнать меня.

- Вы не должны отвечать и за мою подготовку, и за приготовление еды. Примите это как способ отплатить вам за занятия, - объяснила Грейнджер, когда увидела, что я стою в кухонном дверном проеме, истекая слюной.

Меня не волновало, за что она там мне хотела отплатить, но если бы она ловко не разделала цыпленка за тридцать секунд, я бы проглотил его целиком.

Так началась новая часть нашей сделки. Это было взаимовыгодное сотрудничество, хотя вскоре я стал подозревать, что от процесса приготовления еды она получает больше, чем просто чувство, что она набирает в весе. Я мог узнать начало одержимости даже по запаху. Даже если это был запах жареного цыпленка.

Март

Грейнджер и я сработались куда лучше, чем я мог ожидать, принимая во внимание те разногласия, которые были между нами в Хогвартсе. Большей частью нам нравилось общество друг друга, и мы знали, когда держаться друг от друга подальше, когда кому-то из нас требовалось немного личного пространства.

Она жила на площади Гриммо уже почти месяц, когда случился первый - и единственный - рецидив.

Уроки Защиты никогда не были особенно легкими, но в тот день измотали ее гораздо больше, чем обычно. Я был уверен, что после занятия она, как обычно, исчезнет на кухне и не покажет оттуда носа до обеда. Чего я не ожидал, так это того, что она исчезнет так надолго.

Я догадывался о причинах ее подавленного состояния. Март прошлого года был… Если сказать, что он был сложным — значит не сказать ничего. Год назад Грейнджер и ее друзей поймали в их лагере. Всего год назад ее пытали.

(Годовщины травмирующих событий часто становятся почти невыносимыми. У меня нет ни единого воспоминания о первой годовщине смерти Лили по той простой причине, что за несколько дней до тридцать первого октября я начал топить свое горе в спиртном, и не приходил в себя в плоть до дня Всех Святых.)

В конце концов, я нашел ее в комнате Блэка. И она была не одна.

Она стояла на полу на коленях и выглядела решительно неуместно в окружении всего того, что сопровождает присутствие мертвеца, однако ее компаньон выглядел здесь еще более неуместно. Рядом с ней на полу лежал я сам. Я — таким, каким я был, надо думать, почти год назад: горло разорвано, кровь и серебряные нити воспоминаний смешались в лужице под головой. Неудивительно, что лицо Грейнджер было белым как полотно. Эта сцена была еще более кровавой, чем я себе представлял. У меня резко заныли шрамы.

Когда я встал перед Гермионой и… собой, мне вдруг пришлось бороться против растущего желания скрыться в дальнем углу комнаты. Потому что как только я коснулся ее руки, безжизненное тело у моих ног трансформировалось в шипящую, извивающуюся массу.

- Боггарт, - сказала Гермиона сквозь слезы.

— Я так и понял. Идем отсюда.

Я привел ее вниз, на кухню, и начал заваривать чай. Все это время Гермиона молчала, если не считать редких всхлипов, которые тоже вскоре стихли.

Я сел напротив нее и играл со своей чашкой.

- Прости меня, - сказал я через пару минут.

— За что ты извиняешься?

Я пожал плечами.

- Ты плакала. Над моим телом. Мне показалось, что надо извиниться. - А что прикажете говорить, когда твоя почти-смерть так ранила друга?

- Ну… тогда спасибо, - ответила она и протянула руку, чтобы сжать мою ладонь, - ее щеки слегка порозовели. Было приятно видеть, что на ее лицо снова возвращаются краски, пусть это было только из-за смущения.

Напряжение между нами не рассеялось. Вопросы, незаданные и неотвеченные, повисли в воздухе. Единственными звуками в комнате было тиканье моих часов и звон ложки о чашку во время помешивания.

- Твой самый большой страх - это Нагини, - сказала она. Не вопрос, а утверждение сломало лед.

- А твой - мое обескровленное тело на полу Визжащей хижины. Кажется, у нас есть что-то общее.

Она посмотрела на меня с опаской.

— Если ты ждешь объяснения…

— Я весь внимание.

Между ее бровями залегла морщинка, пока она подбирала слова.

- Я думала… Я думала, что со временем померкнет воспоминание о том… каким я тебя увидела. Но нет. Не померкло, я хочу сказать. Я все еще… чувствую запах крови. Все еще чувствую ее у себя по ногтями. Не знаю, почему не могу выкинуть это из головы. Я видела и совершала вещи похуже. Будет ли хоть когда-нибудь легче? - Удар. - Стану ли я когда-нибудь снова целой?

Теперь мы говорили, очевидно, о гораздо большем, чем вид ее боггарта.

- Я не знаю, - сказал я. Это было тупо, но технически верно.

— Очень… утешающе звучит.

- Я не очень-то умею утешать.

- Попробуй, - голос ее был сильным, но в глазах по-прежнему стояли непролитые слезы.

Я знал, что мне не стоит приводить в пример Лили: ясно, рассказ о более чем двадцати лет траура не может быть жизнеутверждающим. Я так же не думал, что мое выступление на тему: «Делай, как я говорю, а не как я делаю» будет принято благосклонно. Но вдруг я почувствовал, что нужно сказать: на ум мне пришел мой собственный опыт после первого падения Волдеморта.

— Как ты себя чувствовала тогда, после битвы?

— Я… я не помню.

— Конечно, помнишь.

— Нет! Все было таким…

- Подумай, Гермиона, - сказал я, и слегка сжал свободной рукой ее руку, что все еще держала мою.

- Ну ладно. Я чувствовала себя… потерянной. Ошеломленной. Сбитой с толку. Даже одурманенной. Иногда, - продолжала она, набирая скорость и обретая уверенность, - я чувствовала себя… оторванной, отделенной. От своего собственного тела. Я не могла даже сказать, была ли я усталой, хотелось ли мне есть. Мне приходилось заставлять себя есть, потому что я знала, что это необходимо, но даже тогда… даже тогда все нужно было делать медленно. Меня так часто тошнило.

— А теперь?

Я видел, что она понимает, к чему я клоню.

— Ну а теперь я пристрастилась к готовке и еде, как утка к озеру.

— Вот видишь? Прогресс на лицо.

Она хмыкнула и покачала головой.

- Ты прав. Не очень-то хорошо ты умеешь утешать.

Нас снова накрыла тишина, но почти все напряжение исчезло. Дружеское молчание было куда приятней.

- Мой патронус тоже изменился, - вдруг сказала она, оторвав меня от созерцания наших переплетенных пальцев. Прежде чем продолжить, она убрала руки со стола. - Не знаю, когда он изменился. Мне не нужно было им пользоваться, пока мы все жили здесь, но когда я вернулась в Хогвартс… - она замолчала, захваченная воспоминанием. Вытащив из рукава палочку, она продолжила: - Одной особенно одинокой ночью я послала Рону сообщение. - Она произнесла заклинание, и на кончике ее палочки появился серебристо-белый паук и быстро пронесся по столу.

Я поднял бровь.

— Полагаю, он воспринял это не слишком благосклонно.

— Он прислал мне вопиллер.

Я попробовал сдержать смешок, но не смог. Гермиона несмело улыбнулась.

— Я его за это не сужу. Я обсчиталась с разницей во времени. Ничто так не говорит «доброе утро», как огромный, сверкающий тарантул, карабкающийся по твоей груди.

Апрель

После истории с боггартом Грейнджер перестала так нервничать, перестала быть постоянно настороже. Наши, теперь куда более приятные занятия, продолжались, а в ней самой тем временем проснулась тяга к экспериментам в том, что касается приготовления еды. Хозяйничая на кухне, она часто приходила за мной, хватала за руку и тащила к плите, чтобы продемонстрировать свои только что приобретенные кулинарные навыки в действии. Когда она не читала о войнах гоблинов и о том, как превратить тумбочку в оцелота, она училась шинковать базилик или резать бекон полосками.

Довольно скоро кладовая, продукты в которую покупал Поттер, больше не удовлетворяла ее потребностям, и она рискнула выбраться в Лондон за новыми ингредиентами.

- Профессор? - услышал я шепот, похожий на крик, которым не очень-то нежно проверяют, спит ли человек или уже проснулся. Я спал, но недолго, так как мои рефлексы одержали надо мной верх, и я попытался выбраться из кровати, готовый к атаке. Но вместо этого простыни обвили мои ноги, и я свалился на пол.

- Шшто… Что такое? Что-то случилось? - я еле поднялся, борясь с простынями, все еще обернутыми вокруг моего тела. Грейнджер стояла у противоположной стороны моей кровати. Она выглядела напуганной, но не слишком. - Черт возьми, Грейнджер, что это значит?

— Я собралась ненадолго отлучиться сегодня утром и не хотела, чтобы ты проснулся в пустом доме и начал волноваться.

Я хмыкнул.

— Ну да, а твое явление меня совсем не встревожило. Как тактично с твоей стороны.

— Ой, простите, пожалуйста, профессор.

Я вздохнул и снова улегся на кровать.

— Вопреки внешнему виду, я не профессор.

Она хихикнула. Пойманный простынями в ловушку, в одной пижаме, я и правда не выглядел как чей-то преподаватель. Я упрекнул себя за слишком поспешный выбор слов, который, впрочем, был следствием ранней побудки. А семь утра - это и в самом деле слишком рано. В конце концов, мне нужно было отработать два десятилетия недосыпа. От света, пробивающегося сквозь оконные ставни, я спрятал лицо в изгибе локтя.

— Ну тогда ладно… Тогда я пойду. Приятно провести остаток утра.

- Спасибо тебе преогромное. - Мой голос сочился сарказмом. Не услышав ее шагов, я рискнул посмотреть на нее из-под руки. - Ты хочешь, - спросил я с опаской, - чтобы я пошел с тобой?

- Ой, нет-нет, я только… Нет, - ответила она, как будто стушевавшись, и быстро ушла.

- Хорошо, - сказал я и перевернулся на живот, надеясь снова заснуть.

Теперь, когда Гермиона проводила все больше и больше времени за пределами дома на площади Гриммо, у меня снова оказалось предостаточно времени для досуга. Это неизбежно снова привело меня к письменному столу, где я был принужден посмотреть правде в глаза: я все еще ни черта не знал о том, что хочу написать и, прежде всего, почему я хочу писать.

Поэтому я решил бороться с творческим кризисом так же, как делал это до появления на моем пороге Гермионы. Покопавшись в одежде у себя в гардеробе, я, в конце концов, нашел то, что искал: запятнанную, изорванную в клочья робу, которая была на мне, когда на меня напала Нагини.

Писатели, как я слышал, пользуются всем набором самых дурацких ритуалов, поэтому, когда я решил заделаться одним из них, я подумал, что и мне нужны какие-то мои собственные ритуалы. И облачение в мою прежнюю робу, в которой я испытывал все писательские муки, был пока единственным.

Тем самым утром я обнаружил две вещи: во-первых, Гермиона вынесла пару хитростей из наших занятий, и, во-вторых, мне стоит взять у нее пару уроков по тому, какие заклинания накладывать на дверь моей спальни.

- Гермиона! - воскликнул я, чуть ли подскочив на месте, когда она подошла ко мне сзади. - Я… Я думал, тебя нет, - сказал я и прижал руку к сердцу, готовому выпрыгнуть из груди.

Ну разумеется, она смотрела на меня во все глаза. Да и как ей не смотреть? Не так часто увидишь своего соседа в окровавленной робе, предающегося суевериям, пытающегося разбудить музу-засоню. Раньше это работало - в той же степени, в которой работает любое плацебо, но раньше мне не приходилось думать о том, что я могу тем самым пробудить неприятные воспоминаний в ком-то, кроме себя. Я был бы менее смущен, если бы она увидела, как я мастурбирую.

Несколько минут она молчала, напряжение росло, но взгляда она не отводила. В последнее время она так хорошо справлялась, даже нашла в себе силы пошутить над происшествием во время урока Защиты в школе, а не назвала себя неуравновешенным косматым недоразумением, как имела обыкновение делать, когда только приехала. Я надеялся, то, что она обнаружила меня здесь, не заставит ее вернуться к тому, с чего мы начали.

Признаюсь, что я волновался еще и из чисто эгоистических соображений: мне не хотелось отскребать себя от потолка, если у нее опять сдадут нервы.

Она протянула ко мне руку. Я старался не вздрогнуть, когда она оттянула ворот моей робы. Только когда она нежно коснулась моей шеи, погладив шрамы, я начал расслабляться.

- Гермиона, - выдохнул, я не двигаясь, только наблюдая за ней.

- Я каждый день благодарю бога за то, что ты выжил, Северус, - сказала она. - Без тебя жизнь была бы далеко не такой интересной.

Май

Время шло. Гермиона подружилась с владелицей маленького магазинчика, в котором часто совершала покупки. Старушка считала себя хорошей свахой и настаивала на том, чтобы Гермиона встретилась и пообедала с ее внуком чуть ли не каждый раз, как Гермиона с ней виделась. В конце концов, Гермиона сдалась и согласилась встретиться со своим поклонником. К моему удивлению, я нашел ее на нашей кухне менее чем через два часа после начала встречи, она что-то с остервенением помешивала на плите.

—Ты рано дома.

В ответ Гермиона только хмыкнула и продолжила мешать.

— Я так понимаю, что обед не задался.

- С чего вдруг такой вывод? - саркастично спросила она, быстро посмотрев на меня через плечо.

— Что случилось?

- Не хочу об этом говорить. - Она мешала. Мешала. Мешала.

— Что ты и…?

- Он сказал, что я толстая, - выпалила она и повернулась ко мне лицом, покраснев от раздражения и смущения.

- Он - что?

— Он сказал, что я толстая.

Инстинктивно я окинул ее взглядом и приложил все усилия, чтобы не покраснеть, когда она это заметила.

- Псих, - сказал я многозначительно.

На секунду я почувствовал себя мальчиком, который таскает без спросу конфеты, но как только Гермиона улыбнулась, это чувство исчезло.

- Спасибо, Северус, - робко ответила она. - Не думаю, что он сам понял, что сказал, если честно, - продолжала она гораздо легче. - Мы говорили об увлечениях, и, разумеется, в разговоре всплыло то, что я люблю готовить. Он сказал, что, по мнению его бабушки, я отлично стряпаю, и как ему хотелось бы, чтобы я приготовила что-нибудь для него. И он все говорил и говорил о том, что тощим кухаркам верить нельзя, а все его прежние девушки были…

— А. Ну понятно.

- Да? Хорошо. Я думала, что, может быть, дело во мне, - сказала она, погрузив ложку в то, что она там варила. Попробовав, она покачала головой и потерла на сковороду немного сыра.

— Что ты готовишь?

- Ризотто, - ответила она. - Уже почти все, мне только нужно… - Она попробовала еще немного и удовлетворенно застонала, почувствовав вкус. Звук этот был совершенно непристойным, но едва ли она понимала, какой эффект он возымел надо мной. По правде сказать, меня самого моя реакция застала врасплох.

- Да, сыр все изменил. Вот, попробуй, - сказала она, оборачиваясь с полной ложкой риса.

Удивительно, но ложке я предпочел ее губы.

Я был слишком занят, паникуя, вместо того, чтобы наслаждаться поцелуем. Только то, что мысль о моей смерти была ей неприятна, вряд ли означало, что она считает меня подходящим для объятий и поцелуев. Я и сам считал себя неподходящим для объятий и поцелуев - с ней или с кем-то другим. Я отстранился, желудок мой завязался в узел, и я ждал конца света.

- Я имела в виду ризотто. Но… - Она наклонилась вперед и легко коснулась губами моих губ, - это тоже хорошо.

А затем она снова повернулась к плите, наполнила две тарелки едой и уселась за стол. Земля не ушла у меня из-под ног, и упомянутые ноги я заставил двигаться и присоединился к ней.

Мир решил не рушиться, а я решил поесть.

Июнь

- В воскресенье на обед придет Гарри. - Шесть зловещих, неотвратимых слов, без которых не обойтись, если у вас отношения с Гермионой Грейнджер. Ну, три из этих шести могли меняться, но суть оставалась прежней. Поттер на обед в воскресенье или Уизли на завтрак в субботу, мне так или иначе придется вести себя цивилизованно по отношению к одному из двух человек, которых я имел неудовольствие когда-то учить.

И хотя я не содрогался от страха при мысли о визите Поттера, едва ли можно сказать, что я ждал его с нетерпением, но по причинам, которые вряд ли кому-то могут прийти на ум.

Когда погиб Дамблдор, мальчишке было некого идеализировать. Едва закончилась война, и правда о моей верности вышла наружу, он обратил свой взор на меня. Его чувство вины и долга, должно быть, весомее его здравого смысла. Мальчишка — и в самом деле тяжелый случай.

У меня были смешанные чувства по поводу идолопоклонничества (идолом был я) Поттера. С одной стороны, оно было ненамного надоедливей, чем то дерзкое нахальство, которое он раньше приберегал для меня. С другой, благодаря ему я жил на полном пансионе, и со мной были вежливы все, над кем властвовал Поттер. Это делало мою жизнь не такой сложной, и я мог жить с этим, но - если он продолжит подхалимничать - я могу только пожалеть о будущем того ребенка, которого он назвал в мою честь.

Я устроился в кресле, принесенном на кухню несколько недель назад якобы для чтения, но на самом деле для того, чтобы наблюдать за тем, как Гермиона готовит. Я стал делать это так часто потому, что она, так или иначе, являлась и тащила меня на кухню попробовать что-то новенькое. Таким образом, ей не нужно было никуда идти, а я наслаждался видом. И что за вид это был! Было действительно замечательно наблюдать за ней, чем-то увлеченной. Весь остальной мир не существовал, и оставалась только еда и ее страсть к ней.

Закончив месить тесто и отправив его в духовку, Гермиона забралась ко мне на колени. Ее губы на моих губах вывели меня из задумчивости.

— Ммм. Подлизываешься, да?

Она улыбнулась.

— Спасибо, Северус. То, что ты остался, для меня много значит, особенно если вспомнить твое мнение о Гарри.

- Это очень щедро с моей стороны. Да? - сказал я с усмешкой, когда она устроилась лицом ко мне.

Звук открывающейся двери оторвал нас обоих от… наших занятий.

- Ой, он рано. Я вернусь через пару минут, - сказала она, целуя меня, и, встав, дезаппарировала.

Поттер спустился в кухню как раз тогда, когда Гермиона с треском исчезла.

- Гермиона скоро спустится. Она пошла привести себя в порядок, - сказал я и одним взмахом палочки привел в порядок кухню и самого себя. И если Поттер и заметил следы от пальцев, вымазанных в муке, у меня на плечах, то не подал виду.

- Ну, хорошо, - ответил Поттер. Он засунул руки в карманы, и было видно, что он очень нервничает.

- Есть кофе. Угощайтесь, - предложил я и отхлебнул из своей кружки, прежде чем снова обратиться к книге, надеясь, что он поймет намек и будет молчать.

Я чувствовал на себе его взгляд. Это всего лишь вопрос времени, когда он сдастся и начнет забрасывать меня, по своему обыкновению, надоедливыми вопросами. Я приготовился отразить атаку. Это было нежелательно, неудобно и неловко, но и неизбежно, поэтому, может быть, я…

— Выглядите хорошо, профессор.

Я чуть не поперхнулся кофе. Несмотря на то, что сейчас он был более уважительным, комплиментов все же не расточал. Особенно в начале беседы, когда он или просто лопался от вопросов о Лили, или когда его распирало от плохо скрываемого благоговения перед моей храбростью.

К счастью, я был лишен дальнейших комментариев Поттера, когда Гермиона ворвалась в комнату.

- Гарри! - воскликнула она и порывисто обняла друга.

- Так рад тебя видеть, Гермиона, - сказал он и отстранился. - Как у тебя дела? Я слышал…

— Все нормально. Даже лучше, чем просто нормально.

— Рад слышать. Я говорил с профессором МакГонагалл. По ее словам, ты…

- Профессор МакГонагалл слишком увлечена пребыванием на посту директора, чтобы беспокоиться о студентах, - перебил я.

Поттер внезапно остановился. Когда он снова взглянул на меня, на его лице было написано такое загадочное выражение, что даже я не смог прочесть его. Авроры явно постарались на славу.

- Ну, ладно, - сказала Гермиона, отвлекая Поттера от меня. - Продолжим за обедом.

Так и случилось. По крайней мере, обед был восхитительным, поскольку у «продолжения» проявился необычный побочный эффект: оно дало Поттеру еще больше поводов для восхищения Снейпом. Поттер был так благодарен мне за то, что я добр с Гермионой, за то, что помогаю ей исполнить мечту и сдать ТРИТОНы. Я был уверен, что едва ли он был бы так счастлив, если бы знал, что Гермиона и я достигли уже не одного взаимовыгодного соглашения. В конце концов, он ведь думал, что я все еще влюблен в его мать.

После обеда я решил отправиться за подарком Гермионе - утром начинались ТРИТОНы, и мне хотелось как-то отметить официальный конец наших занятий. И, к моему неудовольствию, Поттер решил уйти со мной. Он объяснил свой уход тренировкой в Аврорате следующим утром. Но он не мог опоздать хотя бы потому, что они уже сделали исключение, приняв его. На крыльце я оказался в ловушке его светской болтовни.

- Гермиона выглядит счастливой, - сказал он, пока мы ждали, когда идиот, выгуливающий свою собаку, не исчезнет за поворотом, чтобы мы могли аппарировать.

- Мхм, - пробормотал я, считая секунды до тех пор, когда блохастое чудовище закончит мочиться на газон.

Секунду Поттер колебался, прежде чем продолжить:

— Если вы не против, я все же скажу: вы тоже.

Он поймал мой взгляд и удерживал его - видимо, еще один недавно приобретенный навык, - ожидая ответа.

Поттер снова застал меня врасплох. Чувство это мне совершенно не понравилось. Но так же казалось, что он принимает мои отношения с Гермионой довольно спокойно, может быть, даже одобряет их. Этого ни Гермиона, ни я не могли предположить, когда решили сохранять до поры до времени наши отношения в тайне. И за это Поттер все же заслужил немного моего уважения.

Я выпрямился и чопорно кивнул в подтверждение. Он улыбнулся.

Июль

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Звук, который раздается, когда сова стучит клювом по оконной раме. В этот раз он казался мне предзнаменованием смерти. День, которого я так боялся, все-таки наступил: прибыли результаты ТРИТОНов Гермионы.

Со времени последнего визита Поттера я довел себя до исступления. Все шло так хорошо, что мое обычное пессимистическое настроение при каждой возможности подсовывало мне все новые и новые идеи.

Как только Гермиона сдаст экзамены, она тебя бросит. Ну, этого не случилось.

Как только Поттер проболтается о нас, она одумается. Тоже не случилось. Поттер по-прежнему держал язык за зубами.

Как только результаты ее экзаменов будут доставлены, у нее больше не будет причины оставаться с тобой. Это утверждение было не так-то легко опровергнуть. В особенности, когда все указывало именно на такой исход событий. Зачем ей оставаться со мной, когда ей больше не нужно жить в доме на площади Гриммо? Когда она может заниматься чем угодно и достичь вершин мастерства? Быть с любым волшебником, которого только выберет? Мне казалось это неизбежным. Когда пришло письмо, возвещавшее возвращение Рональда Уизли, я почувствовал себя так, будто бы моя судьба решена.

Днем Гермиона едва ли проводила время дома. Когда же по вечерам она возвращалась, я знал, что у нее на уме нечто большее, чем просто покупка ингредиентов.

В тот день я сидел на кухне: именно сюда Гермиона заглядывала сразу же, как только приходила из магазина. Я услышал, как закрылась входная дверь, и ждал, когда Гермиона войдет.

- Что случилось? - спросила она тотчас. Я, должно быть, выглядел подавленно, так как она оставила продукты и бросилась ко мне.

- Прибыли результаты экзаменов, - сказал я.

- О, нет! Я все провалила, да? - ужаснулась она. Она озадачила меня своим ответом, но я сразу понял, что неуверенность одержала верх не только надо мной.

— Я бы не открыл твою почту, Гермиона.

- Ну конечно, - согласилась она, рассматривая конверт в моих руках. Ей не терпелось его открыть.

- Вот. - Я сунул конверт ей в руки. Встав, я подошел к забытым покупкам и начал разбирать их. Я слышал, как она разорвала конверт и развернула пергамент внутри.

- Ох. Я справилась. Хорошо справилась, Северус, - сказала она и подошла ко мне сзади, положила руку мне на предплечье, прежде чем продолжить: - Тогда что не так?

— Не валяй дурака, Гермиона. Ты столько времени проводишь вне дома. Ты думала, я не замечу?

— О чем ты говоришь?

- Ты уходишь, - сказал я жалко. И тут же продолжал, не давая ей вставить хоть слово: - Ты получила свои ТРИТОНы. Тебе не нужно больше оставаться со мной и «заниматься хозяйством». У тебя есть билет в реальный мир, и кто я такой, чтобы…

- Северус! - воскликнула она, наконец прорываясь через мою тираду. Теперь она держала меня за предплечья и смотрела прямо в глаза. - Северус, что, по-твоему, я делала все эти последние недели?

Когда я не ответил, она порылась в кармане, достала еще один конверт и вложила его в мою руку.

- Что это? - спросил я, с опаской разглядывая послание.

- Открой, - попросила она и ждала, когда я хотя бы надорву его. - Я хотела, чтобы это был сюрприз. Я хотела спросить, интересно ли тебе…

Я смотрел на бумагу в руке. Она выглядела очень официальной. И маггловской.

— Ты же знаешь владелицу магазинчика, с которой я подружилась?

— Эта та, у которой внук кретин? Да, знаю такую.

— Она решила выйти на пенсию и продать магазин. Я подумала, что раз уж импульсивные решения приносят мне столько хорошего, мне стоит продолжать принимать их. И я его купила.

- Ты его купила, - повторил я недоверчиво.

- На премию, полученную за Орден Мерлина. И родители немного помогли, - добавила она, фыркнув.

Мне было известно, насколько мала премия.

- Ты собиралась спросить?.. - Я умолк, в душе у меня впервые за многие недели расцветала надежда.

- Я хотела спросить, может быть, ты присоединишься ко мне? Будем партнерами, - объяснила она.

Несказанные слова повисли в воздухе. Она хотела знать, хочу ли я быть ее партнером не только в этом сумасшедшем деловом предприятии. Она хотела знать, хочу ли я быть ее партнером по жизни.

Эпилог

Итак, как же заканчивается эта глава моей жизни?

Мне хотелось бы закончить словами: «Читатель, мы поженились» и подобной же чепухой, но до свадьбы дело еще не дошло. «Читатель, я сделал ей предложение» - что-то вроде этого. Или, точнее: «Читатель, она сделала мне предложение».

И я сказал «да».