Глава 1. День первый.
 

Никогда не думал, что доживу до этого момента. Впрочем, когда-то у меня были серьезные сомнения в том, что я доживу до двадцати лет, так что предсказатель из меня всегда был никудышный. Ведь я дожил не только до двадцати, а даже до тридцати. Умудрился за это время не только жениться и наплодить себе подобных, но и сделать неплохую карьеру. Самое забавное, что я так и не стал профессиональным игроком в квиддич, хотя этого ждали почти все. А я в какой-то момент решил, что с меня довольно внимания толпы, почитания и обожания. Невзирая на мнение одного знаменитого зельевара наших дней, мне никогда не доставляла удовольствия суета вокруг меня.

Единственное место, которое я действительно мог назвать домом, был замок Хогвартс, а поскольку даже мне с наследством Поттеров и Блэков было не по карману приобрести его в собственность, замок приобрел в собственность меня. Так что я теперь здесь местная знаменитость и преподаватель Защиты от Темных Искусств по совместительству. А звездой квиддича у нас стала Джинни. Правда, отлетав три сезона охотником в сборной Британии, она наконец остепенилась, вышла замуж и теперь, как и подобает дочери Молли Уизли, возится с двумя очаровательными рыжими девочками-близняшками и темноволосым мальчуганом на год их младше. Иногда мне кажется, что она меня за это ненавидит, поскольку в процессе создания этих милых, но ужасно непослушных существ я принял некоторое участие. А я каждый раз пугаю ее предсказанием профессора Трелани, в котором я, ради разнообразия, жил достаточно долго, чтобы успеть родить 12 отпрысков. Она мне на это отвечает, что «рожать» я их буду либо сам, либо на стороне, а ей и троих хватает. Конечно, всерьез по этому поводу мы никогда не ссоримся, и обычно все заканчивается «репетицией» зачатия этих самых обещанных мне двенадцати отпрысков.

Конечно, чтобы вся эта идиллия стала реальностью, одному злобному темному волшебнику пришлось распрощаться со всеми семью осколками сущности, которая по какому-то недоразумению считалась его душой. Теперь я могу даже шутить на эту тему, хотя тогда мне было не до шуток. Смерть профессора Дамблдора не была последней, мне пришлось расстаться еще с двумя очень близкими мне людьми, чуть не погибнуть самому. Однако сейчас это дела давно минувших дней, а когда восемь лет подряд начинаешь свой год с того, что в красках расписываешь взволнованным первокурсникам, как ты победил Того-кого-теперь-можно-называть-как-душе-угодно, стараясь не слишком сильно их напугать, события перестают казаться такими торжественно-печальными, воспоминания больше не причиняют боль, а об ушедших хочется думать как о живых.

Со временем еще несколько человек исчезло из моей жизни, правда, менее трагическим образом. Потерялись в вихре взрослой жизни школьные друзья-приятели, ушли на покой некоторые учителя.

Гермиона, окончательно расставшись с Роном, весь свой пыл и упрямство направила на науку. Сейчас я успеваю следить за ее перемещениями по миру лишь через «Вестник магической археологии», в котором регулярно появляются ее статьи-отчеты о новых раскопках. Оказывается, у нее весьма приятный стиль, и информация о мертвых языках (ее специализация), которую я обычно не могу воспринимать ни под каким соусом, в ее исполнении звучит достаточно понятно и даже интересно. Хотя… Может быть, я просто скучаю по ней.

С Роном мы, конечно, видимся довольно часто, поскольку стали в некотором роде родственниками, но его образ жизни начинает все чаще раздражать меня. Иногда мне кажется, что он застрял где-то на уровне шестого курса Хогвартса. Точнее будет сказать, вернулся на этот уровень. Впрочем, каждый из нас справлялся с последствиями войны как мог. Я не могу осуждать его, ведь в той мельнице, перемоловшей немало человеческих жизней, он потерял брата.

С профессором МакГонагалл мы были коллегами всего три года, после чего она ушла на покой и теперь нянчит не то внуков, не то правнуков где-то на бескрайних просторах Шотландии. Профессора Синистра и Вектор ушли из школы пару лет назад, занявшись какими-то исследованиями. Здоровье бедного профессора Флитвика все ухудшалось с каждым годом после окончания войны, и вот этим летом он покинул Хогвартс и уехал к родственникам. Из учителей, которых я хорошо знал, в школе остались, пожалуй, только Спраут и Биннс. Профессор Снейп ведь так и не вернулся к преподаванию. Я даже толком не знаю, где он сейчас живет и чем занимается. Несколько раз я слышал, что он выступал на международных научных конференциях, но мне ни разу не удалось присутствовать при этом. Собственно, с ним я не виделся дольше всего, с самого окончания войны.

И вот настал момент, когда у меня есть все шансы увидеть некоторых из этих людей. Конечно, я предпочел бы какой-нибудь более безобидный предлог для этого, но, видимо, судьба у меня такая: мир спасать. Равно как у других людей судьба мне в этом помогать.

Нет, я не преувеличиваю. Занимаясь изучением научных изысканий Салазара Слизерина в области Темных Искусств, я перечитал не один десяток его трудов, монографий, дневников, разрозненных коротких статей и прочих документов, дошедших до наших дней. Среди вороха этих бумаг мне на глаза попался пергамент весьма пугающего содержания. Совсем короткая запись, озаглавленная как «Гроб Небытия». Согласитесь, достаточно интригующе, чтобы уделить огрызку пергамента в три абзаца самое пристальное внимание. Пергамент сообщал, что Слизерин в свое время обнаружил некую Арку (так он и писал это слово, с большой буквы), покрытую «письменами на языке Ангелов», которые содержали в себе своеобразный вызов человечеству. Салазар был предельно лаконичен, ссылаясь на магию Арки (якобы, она была устроена так, что волшебник, сумевший прочитать ее, не сможет передать полученные знания потомкам) и сообщал только, что в ней заключена сила, способная уничтожить все сущее, и что ключ к спасению содержится на самой Арке. Оказывается, Основатели Хогвартса когда-то уже предотвратили конец света, расшифровав послание и выполнив необходимые условия. Когда человечеству предстоит снова отстаивать свое право на существование, в документе сказано не было. Возможно, Слизерин и остальные этого просто не знали. Зато в пергаменте сообщалось, что после появления Арки у людей, которым «посчастливилось» жить в это время, остается ровно пять дней, после чего Гроб (честное слово, так там и сказано) открывается, «выпуская тьму», и его необходимо снова закрыть, иначе наступит конец света. Чтобы узнать, как его закрыть, необходимо прочесть указания на Арке.

Я попытался найти в библиотеках еще какие-то упоминания об этой Арке или о «языке Ангелов», однако информации почти не было. Об Арке я больше ничего не нашел, зато языком Ангелов, оказывается, назывался энохианский алфавит, о чем я узнал, как ни странно, из статей Гермионы. Оказывается, она написала про это целую книгу. Книгу я приобрел и изучил, а вот пергамент про Арку мне пришлось отложить в сторону и приступить к изучению других документов. Было это чуть больше года назад. А сегодня утром все занятия в школе были прерваны довольно сильным подземным толчком, после которого стены замка заходили ходуном, а у подножия Северной башни, словно из-под земли, выросла причудливой формы конструкция высотой метра два из неизвестного мне материала (и не камень, и не металл, а что-то среднее), покрытая странными письменами, в которых я сразу узнал энохианские символы. Слава Мерлину, память у меня пока отменная, я сразу нашел примечательный пергамент. Сомнений у меня почти не было: эта конструкция и есть та самая Арка, «суть есть Гроб Небытия», как сказал бы старина Салазар.

Памятуя о сжатых сроках спасения мира, я связался с Гермионой, благо, со времен Ордена Феникса у нас остались средства связи понадежнее каминов. Выслушав мою сбивчивую от крайнего волнения речь, подруга велела мне «дышать ровнее» и тут же аппарировала прямо передо мной (напомните мне в следующий раз разговаривать с ней с территории, на которую распространяется действие антиаппарационных чар). Честное слово, могла бы и предупредить, потому что после этого мне еще не скоро удалось выровнять дыхание.

Если вы спросите меня, каковы были ее следующие слова, я буду вынужден ответить с оттенком грусти, ибо это были слова «Где она?» А ведь мы не виделись больше пяти лет. Возможно, у нас не было достаточно времени для разговора по душам, воспоминаний о былых днях и просмотра колдографий, но ведь для короткого «Здравствуй, Гарри! Как твои дела? Я так рада тебя видеть!» много времени не нужно, разве нет?

Она изменилась. Очень. Волосы коротко подстрижены, лицо уставшее, фигуре не хватает былого изящества, а в глазах ни намека на прежний азарт, с каким она кидалась на всю новую информацию. Конечно, я тоже не остался тем же парнишкой, каким был когда-то, но себя я вижу чаще, поэтому изменения мне заметны меньше. Новая версия Гермионы же почему-то навеяла на меня тоску, заставляя по-стариковски сожалеть об ушедших днях.

Мне ничего не оставалось, как отвести ее к Арке. Она извлекла из кармана блокнот и карандаш, сделала пару набросков на одном листе, открыла новый, приблизилась к конструкции, пробежала глазами закорючки символов, что-то быстро записала и повернулась ко мне. На лице ее застыло тревожное выражение.

— Не нравится мне это, Гарри, — напряженно произнесла она. Голос у нее, кстати, тоже изменился: стал более низким и чуть хрипловатым. — Местами символы довольно обычные, но несколько кусков текста мне абсолютно непонятны. Должна заметить, это весьма обширные куски. Сейчас я пока могу только подтвердить твою правоту, поскольку здесь действительно упоминаются слова «Гроб Небытия». Это во-первых. Во-вторых, как я поняла, ключ к его закрытию в трех элементах: зелье, заклинании и чем-то еще, что я пока не смогла перевести. Полагаю, рецепт зелья, как и формула заклинания, зашифрованы здесь. Именно зашифрованы, потому что это не просто энохианский текст, это шифр. Я готова приступить к расшифровке прямо сейчас, но нам нужен зельевар. Некоторые специфические тексты лучше переводить при помощи специалиста. К тому же кому-то придется приготовить это зелье. Поэтому нам нужен очень хороший зельевар.

Вот и повод побеспокоить профессора Снейпа. Честно говоря, меня больше всего удивляет то, что я действительно хочу его видеть. Тогда, десять лет назад, после нашей победы, мне так и не удалось задать ему несколько очень важных вопросов. Мы вообще как-то не договорили тогда. Он просто исчез. Не дожидаясь официального оправдания (оно было вынесено ему заочно), не получив своей награды. Все эти годы, публикуя монографию за монографией, я в тайне надеялся, что он не удержится и пришлет мне свое мнение об одной из них. Мнение, безусловно, негативное, сформулированное в резких или даже грубых выражениях, но его мнение. Повод для научного спора, повод для разговора, который мне, возможно, удалось бы со временем вывести на интересующие меня темы. Даже странно, что, испытывая неприязнь к этому человеку с одиннадцати лет, ненавидя его и искренне желая его смерти ничуть не меньше, чем смерти Волдеморта, я потратил последние десять лет на то, чтобы попытаться его понять. По мере того, как я становился старше, некоторые нюансы наших с ним отношений стали представляться мне в совершенно другом свете. Я далек от идеализации его образа, прощения ему всей жесткости, которую он позволял себе, но, кажется, со временем я стал уважать его как ученого и как человека, пожертвовавшего столь многим ради нашей победы. Не знаю, как он выдержал это, но очень хочу узнать. И, что самое невероятное, хочу все-таки реабилитировать себя в его глазах.

Когда-то я уже пытался связаться с ним. Я посылал ему свои статьи и результаты исследований с просьбой написать на них рецензию. Я надеялся, что совы разыщут его. Птицы возвращались довольно быстро, что позволяло предполагать, что он по-прежнему жил на территории Британии. Пакетов с ними не было, но и ответа ни одна не принесла. Оставалось надеяться, что на это письмо он прореагирует иначе.

Отправив пергамент с запиской весьма истеричного содержания с одной из школьных сов, я отправился в кабинет, который мы отдали Гермионе для работы над переводом. С помощью Самопишущих перьев и Копирующего заклинания она перенесла текст с арки на пергамент и теперь сидела, обложившись со всех сторон какими-то книгами и справочниками, и строчила пером, перечеркивая и переписывая строчки.

— Я написал Снейпу, — зачем-то сообщил я, подходя к ее столу.

— Думаешь, он отзовется? — поинтересовалась она, не отрываясь от своей писанины и даже не взглянув на меня.

— Надеюсь, — я опустился на стул и подпер рукой подбородок. Ощущение неправильности происходящего не оставляло меня. Чем я заслужил такую отчужденность? Она могла расстаться с Роном, а я мог остаться его другом, но почему это должно влиять на наши с ней отношения? — Кстати, Джинни в полном порядке, дети тоже, спасибо, что спросила, — получилось немного капризно, но я ничего не мог с собой поделать: мне было обидно, а я никогда не умел этого скрывать.

Она подняла на меня взгляд своих карих глаз и посмотрела с укором.

— Гарри, сейчас не время для разговоров о жизни! Мы обо всем поболтаем после того, как решим эту небольшую проблему. А сейчас мне некогда: нужно перевести еще очень много текста. Поэтому не отвлекай меня, пожалуйста.

— Да, конечно, извини, — я старался, чтобы это прозвучало с раскаянием, но получилось как-то сухо и все с той же обидой. — Может, я могу тебе помочь? Где этот кусок с заклинанием? Я все-таки кое-что в них понимаю, могу попробовать перевести.

На этот раз она посмотрела на меня с удивлением.

— Ты, может, и понимаешь в заклинаниях, но как насчет энохианского?

— Я читал твою книгу… и статьи, — мне оставалось только смущенно пожать плечами. В школе я даже рунами не интересовался, но по работам Гермионы учиться было легко и интересно.

— Ты… что? — Теперь она выглядела не просто удивленной, а еще и растерянной и немного смущенной. На скулах выступил румянец. — Тогда, конечно… Вот он, попробуй.

Она протянула мне пергамент, показала справочники и объяснила, как обычно переводят подобные тексты, с чего начинают и как поступают в случаях двоякого толкования текста. Все это выглядело довольно сложным, но я знал, что не смогу просто сидеть и ничего не делать.

Когда она вернулась к работе, я еще какое-то время рассматривал ее, а потом не удержался и спросил:

— Зачем ты остригла волосы? Так коротко?

— С той гривой, что у меня была, очень неудобно на раскопках где-нибудь в Африке или в джунглях, — не поднимая головы, ответила Гермиона. — Еще вопросы?

Я только покачал головой. В тот день мы провозились до позднего вечера. Гермионе удалось расшифровать довольно приличный кусок рецепта, а мне всего пару строк заклинания, да и в тех было несколько спорных моментов. От профессора вестей не было. Впрочем, совы, конечно, умницы, но они не реактивные.

Спать я шел с тяжелым сердцем. И это не было связано с предстоящей катастрофой вселенского масштаба. Мне было грустно, потому что в этот день я отчетливо понял, что некоторые вещи уходят навсегда и их не вернуть. В одну и ту же реку дважды не войти. Люди меняются, отношения рвутся, а потом их не восстановить. Вероятно, прежней легкости и сердечности в наших отношениях с Гермионой уже никогда не будет, как больше не будет нашей дружбы втроем, которой я так дорожил в школе, которая помогла мне пройти все испытания, выпавшие мне тогда.

Засыпая рядом с Джинни, я с грустью понял, что мир спасать у меня всегда получалось значительно лучше, чем удержать рядом то, что было необходимо мне как воздух.