Ненавижу Годовщину Битвы. Всеми фибрами души. Не потому, конечно же, что несколько лет назад Темный Лорд был уничтожен. Или «самоуничтожился», как любит говорить Поттер. Тоже еще, выпендрежник гриффиндорский. Этим он точно в отца, как и внешностью. Хотя во всем остальном — все же в Лили, мир ее праху. 

Годовщина Битвы - это шумное и бесполезное празднество, куда более шумное и бесполезное, чем все Хеллоуины и Рождественские балы в Хогвартсе. Одно дело - отметить победу над сифилитичным уродом и помянуть усопших. В кругу друзей, если они есть. Или в спокойном одиночестве. Если уж так сложилось. Но совсем другое - изуродовать прекрасный старинный замок множеством аляповытых гирлянд и отвратительно-ярких шариков, заставить слушать пафосную чушь, именуемую «праздничной речью», и закончить все это походом по Запретному Лесу к полянке, на которой Поттер едва не помер. Распугать всех магических и немагических животных, вытоптать редкие травы и замусорить все вокруг. 

О нелепости первого я даже и не заикался - бессмысленно. А вот насчет порчи Запретного Леса первым высказался - кто бы мог подумать! - сын Лонгботтомов. Его поддержали двое. Я и недотепа Хаггрид. Прекрасная компания, ничего не скажешь. Но на наше прошение Кингсли все-таки ответил. Вежливо, многословно, витиевато. Весь его длинный ответ можно было резюмировать двумя словами: «идите лесом».

* * *

Первая годовщина, в девяносто девятом, запомнилась мне лучше всего. Наверное потому, что провел я ее в Азкабане. Благо, без дементоров. Охранники тоже не досаждали — опасались, что отомщу, когда выйду на волю. Наверное, отомстил бы. Не знаю.

Суд был поспешный и заочный, пока я был в коме. Поттер надеялся, что меня оправдают, но полностью отбиться от министерской своры не удалось - дали пять лет с сохранением палочки. Поттер потом извинялся, мол, был уверен, что я еще лет шесть проваляюсь в Мунго - так ему колдомедики говорили, и он думал, что из палаты выйду уже на свободу.

Но я оказался более живучим, чем хотелось многим. И весну девяносто девятого встретил в Азкабане. Там было спокойно, тихо, где-то вдалеке плескали волны. Почти что курорт. Насильственный отдых, так сказать. Никаких заданий от Альбуса, никаких безумных идей Волдеморта, никаких идиотских эссе школьников, никаких… Вообще ничего. Если не считать еженедельных посещений Поттера. Он приносил мне стопку последних «Пророков» и тратил минут двадцать моего тюремного времени на последние новости из жизни Золотого мальчика. Поначалу я злился - не хотел ненужной жалости. Даже один раз рявкнул на него с порога, чтоб выметался и больше не приходил. Потом понял, конечно, что зря я так поступил - до этого время тянулось от визита до визита, а теперь… Но через неделю Поттер пришел снова. Захватил на этот раз не только газеты, но и несколько колдографий Лили - все, что у него были. И попросил рассказать о ней хоть что-нибудь. Кроме того, что я ему показал в тех злосчастных воспоминаниях. Знал бы я, что выживу, ни за что столько всего выплескивать не стал бы. Но я не провидец. Увы.

А второго мая он вломился в мою камеру на два дня раньше привычного графика. Встрепанный и не слишком трезвый - сказал потом, что выпил для храбрости, когда уже добрался в Азкабан. Солгал - по глазам было видно. Гриффиндоское неумение толком притворяться. Боялся, что отчитаю за глупость. Я бы и так отчитал, если бы меньше расстерялся - Поттер принес приказ об амнистии. Моей амнистии. В честь первой годовщины Победы. 

Я был свободен. 

* * *

Вторую годовщину я отметил дома. Купил две бутылки каберне и уговорил их под хорошую книгу. Хорошая закусь к ним бы тоже не помешала, но я об этом слишком поздно вспомнил. Сошло и так. 

Было немного неприятно, что меня не пригласили на празднование в Хогвартс. Мой Хогвартс. Празднование моей победы. А на следующий день я увидел колдографии в «Пророке» и понял, что на том шабаше мне делать нечего. Как Минерва могла поручить оформление замка Молли Уизли?! Догадываюсь, что она хотела отвлечь ее от невеселых мыслей об умершем сыне, но… За замок было обидно. А Запретный лес жалко.

* * *

Третью годовщину я тоже отметил дома. Собственно, отличались она от второй лишь тем, что я вовремя запасся закуской и решил, что двух бутылок мне определенно мало — нужно три. Антипохмельное зелье я варю отменное, так что раз в году можно себе позволить излишества такого рода. В конце концов, мне всего сорок один.

* * *

Четвертая годовщина ничем не отличалась от третьей, но наутро ко мне заявился Поттер. Которому антипохмельное зелье требовалось ничуть не меньше, чем мне. Вместе с Грейнджер. В таком же состоянии. Вернее, это я поначалу так решил, что в таком же. А когда смог вникнуть в происходящее, едва удержался от того, чтобы послать первый в моей жизни вопиллер. Псевдопрофессионалам из Мунго. 

Если бы Поттер сообразил придти ко мне хотя бы неделю назад! До того, как исполнилось ровно четыре года с того момента, как гриффиндоская всезнайка неумело уничтожила чашу-хоркруст. Остолоп гриффиндорский… 

Верно, Защиту от темных сил им преподавали нормально только один год, все остальное время было выброшено на разглядывание чалмы Квирелла, на умиление жалкими рассуждениями Люпина о том, как изгонять боггартов, на любования пустозвоном Локхартом, на… в общем, в пустую. Как прикажете представить в смешном виде труп любимого тобой человека? Или человека, в смерти которого ты виновен? Нарядить его в другую одежду и все тут же станет прекрасно? Нет, все же Люпин тот еще идиот. Был. 

А Поттер как был идиотом, так и остался. Но ведь это базовые вещи, которые этим пустоголовым должны были обьяснить еще на первых курсах! Если срабатывает проклятие, нужно проанализировать, почему оно сработало и что его запустило. Совпало по дате с каким-то знаковым событием - значит все ясно, нужно в эту сторону и копать. Но если проклятие было отсроченным и сработало ровно через три года, то полностью отменить его действие можно только в течении триста шестидесяти четырех дней, а после… 

Первые симптомы у нее проявились еще год назад, как раз после отмечания годовщины Битвы, но самоуверенная Грейнджер списала все на дурной сон и слишком много выпитого сливочного пива. Снилось ей тогда, что живет она в какой-то средневековой деревушке, где родилась, выросла и вышла замуж за рыжебородого кузнеца. Ворожила она часто и не только себе, это ее и сгубило - соседка обвинила ее в том, что она ведьма. Грейнджер связали и бросили в воду. Стихийный всплеск магии помог ей выплыть, но сбежать от озверевшей толпы не удалось - Грейнджер оглушили, связали и отволокли на костер. Проснулась она от боли во всем теле, едва не пристукнула крайне тактичного Уизли, заявившего, что она сегодня похожа не пойми на что, и выбросила все из головы.

Следующий магический сон, такой же реальный по ощущениям, она увидела ровно через месяц. Снова средневековье, снова обвинение в колдовстве и сожжение. Она помнила, как родилась и выросла в том месте, помнила всю приснившуюся ей жизнь. И как недоумевала, почему люди так ненавидят ее, ведь она никому не причиняла зла - в этой жизни она и не ворожила даже. Но после допросов с пристрастием она была готова признаться в чем угодно. И призналась. Как сживала со света младенцев, вызывала губящую урожай непогоду и портила молоко соседкам. Смерть на этот раз была более быстрой - Грейнджер задохнулась в дыму. И проснулась.

Через несколько месяцев она поняла, что сны эти - не предупреждение подсознания о чем-то тревожном. Иначе не было бы у нее ощущения, что за несколько часов сна она прожила целую жизнь. И не выглядела бы она теперь постаревшей лет на пять. Стало ясно, что сработало какое-то проклятие. 

Еще несколько недель она пыталась найти ответ сама, облазив лучшие магические библиотеки и окончательно рассорившись с Роном - он выдал тираду, что терпеть ее нездоровую увлеченность книгами он мог, но только до того момента, пока она не перешла в манию, делающую из Грейнджер сумасшедшую старуху. Хлопнул дверью, уехал к брату в Румынию и отказывался говорить о бывшей невесте даже с Поттером. Что и следовало ожидать от этого пустоголового мальчишки. А она решила пойти в Мунго - поняла, что без колдомедиков с проклятием ей не справиться.

До старухи ей тогда было еще далеко, но проклятье медленно делало свое дело - каждая прожитая во сне жизнь отнимала и часть ее настоящей жизни, старила на год-другой. А колдомедики только разводили руками, не в силах ничего придумать. 

Теперь же Золотой мальчик сообразил, наконец-то, поговорить об этой великой тайне и со мной тоже. Но слишком поздно. Повернуть процесс вспять никому не по силам. Можно только попытаться его замедлить. И, если очень повезет, остановить совсем - Грейнджер сейчас, можно сказать, около тридцати лет, не самый плохой возраст. Но это сейчас. 

Обнадеживало одно: я догадывался, зелья какой группы могли бы помочь. Но искать нужное пришлось бы методом перебора, а это займет месяцы. Ну ничего, успеть можно. Только вот придется терпеть Грейнджер в своем доме почти что постоянно - пить зелье, очищающее от инородной магии, нужно свежесваренным и точно каждые шесть часов. Есть ли улучшение от подобранного состава, будет ясно через неделю. Поможет - прекрасно, нет - придется переходить к другому составу зелья. Пока не найду нужный. Или не проиграю.

* * *

Пятая годовщина была такой же трезвой, как и первая, только гораздо более напряженной - я ждал, подействует ли зелье в полной мере. Нужный состав я нашел уже через четыре месяца. Или всего лишь через четыре - каждый такой месяц стоил Гермионе как минимум года жизни. 

В этом году я впервые получил приглашение на празднество в Хогвартсе. И впервые был абсолютно уверен, что не хочу туда ехать. Поттер сказал, что извинится за меня и Гермиону перед Кингсли и Минервой, и я выкинул это из головы. Мне было не до того. 

Проклятые кошмары Гермионе больше не снились, но пятой годовщины я боялся. Годовщины разрушения чаши — на тот момент мне было не до годовщины победы, ведь проклятие наверняка даст в этот день очередной всплеск, а это и будет окончательной проверкой, удалось ли остановить темную силу. И если удалось, то Гермиона может перестать пить зелья. И просто жить. Как прежде.

Обошлось. Наши зелья смогли растворить, смыть то проклятье. Наши — потому что уже к середине прошлого лета я понял, что проще сразу объяснить Гермионе, почему и зачем я варю именно то, а не иное зелье и варю именно так, а не иначе, а потом мне и вовсе пришлось признать, что варить зелье с ней на пару гораздо удобнее. И, чего уж греха таить, приятнее. 

Когда в годовщину уничтожения чаши я убедился, что зелье подобрано верно, я почувствовал опустошение. Мы победили. Все закончилось. Абсолютно все. И борьба с проклятьем. И совместная варка зелья. И разговоры о темной и не слишком темной магии. И общий режим дня, подчиненный приему лекарства — вместе с заваренным на двоих утренним кофе, приправленным корицей, с дневными прогулками к реке, чтобы проветрить голову и помолчать не в одиночестве, с ужинами, к которым она всегда делала горячие бутерброды, а я заваривал травяной чай в старомодном чайнике, который сейчас сойдет за антиквариат… Все закончилось. 

И как бы я не пытался себя убедить, что соскучился по тишине, покою и независимости, я слишком хорошо понимал, что это не так. Мне станет паршиво, когда мой дом опустеет. 

Она вернется в Лондон и продолжит работу в министерстве. В ближайшие же месяцы на нее обратит внимание какая-нибудь смазливая конторская крыса лет тридцати пяти - как сейчас самой Гермионе. Он начнет за ней ухаживать в духе Блэка и плоско шутить в духе Поттера-старшего. Через полгода они объявят о своей помолвке, а еще через несколько месяцев Гермиона пришлет мне открытку в голубом или розовом конверте - сообщит имя их ребенка. И, наверное, поблагодарит еще раз за помощь. 

Но хуже всего, если она снова сойдется с Уизли. Этот тупица Гермионе совершенно не подходит и поломает ей всю жизнь. Которую мы с ней с таким трудом отвоевали от проклятья.

Утро после годовшины выдалось раздражающе-солнечным. Словно аплодисменты нашей победе. И ироничная ухмылка мне лично - чтобы не забывал, как проигрывать.

— И что теперь, Северус?

Вопрос застал меня врасплох, и я непонимающе уставился на Гермиону.

— Мы же это столько раз обсуждали. Пить зелье тебе больше не требуется. Все закончилось.

— Все? Совсем?

— Да. Не волнуйся. Раз проклятье никак себя не проявило и этой ночью, мы можем быть уверены, что смогли его остановить.

Гермиона покрутила в руках глиняную кружку, из которой пила кофе каждое утро, и нахмурилась:

— Северус, почему тебе так нравится выставлять окружающих идиотами?

— Наверное потому, что окружающие это заслуживают. Как правило. А с чего вдруг такая резкая смена темы?

Гермиона вспыхнула и отвернулась. Как когда я слишком едко комментировал какую-то ее ошибку. Но когда речь шла об ошибках в зельеварении, я мог успокоить ее интересным рассказом на тему. Или, на худой конец, извиниться за свои слова. Но за что мне извиняться сейчас, если я не сказал совершенно ничего резкого? 

- Ты обиделась на мое удивление, что тебе нужны еще какие-то успокаивающие объяснения о том, что проклятье остановлено? Извини, я…

— Северус, довольно!

Она с силой стукнула кулаком по столу. Не только обиделась, но и разозлилась. Непонятно на что. И я не понимаю, как быть дальше — ссориться напоследок мне хочется меньше всего.

- Ты мог просто ответить, что хочешь вернуть все на круги своя! Мог сказать, что тебе приятнее жить одному, что тебе важен твой покой и гробовая тишина в доме, где не то что люди - даже домашние животные лишние! Но вместо этого начал придуряться и выставлять меня полной идиоткой. Ну как, получил удовольствие? Рад?

Мы надолго замолчали. Она - с возмущением уставившись на меня. Я - пытаясь собрать воедино все, что услышал. Картинка не складывалась. Как паззл с заколдованными кусочками, которые разбегаются быстрее, чем удается их соединить.

- Начнем с того, что я не мог этого сказать. Потому что это была бы ложь, - хмыкнул я наконец и добавил с иронией. - А ты хочешь сказать, что осталась бы здесь еще? После того, как зелье подействовало?

— Сдается мне, тут еще надо учитывать твое мнение.

- Я очень хотел бы, чтобы ты осталась, - произнес я настороженно. Не в Гермионином это духе, устраивать такие шутки, но… - Мне с тобой интересно. Но если уж начистоту… Я понимаю, что на первом курсе я казался тебе едва ли не стариком. Но мне всего сорок три. И у меня еще не все желания сконцентрировались на зельях. Поэтому я хотел бы не дружеских отношений. В смысле, не только дружеских.

Сказал, и почувствовал себя полным лонгботтомом девяносто первого года закупорки. Хуже, чем когда вечность назад с Лили разговаривал. Впрочем, четверть века назад я таких тем избегал, как мог. Трусил. Наверное, не без причины.

Гермиона фыркнула и уставилась в свою кружку, словно там что-то интересное есть, кроме кофе. Хотя и кофе там уже минут пять как не было - выпила. 

- Боялся увлечься женщиной, которая в месяц по году старится? - фыркнула она.

— Боялся увлечься женщиной, которой я совершенно не нужен. Из серии седина в бороду, бес в ребро. И которая может решить, что я таким образом требую платы за то, в чем обещал помочь просто из принципа.

Она закусила губу, задумалась, а потом произнесла с сомнением:
— Нет, борода тебе точно не пойдет. Поэтому «седины в бороду» не выйдет. Но бес в ребро пихал тебя как-то уж очень лениво. За весь год ты вел себя со мной так, словно обет монашества дал еще лет за пятнадцать до моего рождения.

— Это провокация!

Я почувствовал, что улыбаюсь совершенно по-дурацки, но придать лицу хоть сколь бы то ни было нормальное выражение не удавалось.

О том, что сегодня была Годовщина Битвы, мы вспомнили только через два дня, когда выбрались из дома в соседнюю лавочку за едой. До прошлых ли битв, когда настоящее только начинается?..



* * *

Приглашение на шестую годовщину я тоже получил. И тоже очень не хотел туда ехать. Но уважительную причину для отказа даже не пришлось придумывать: Гермиона была на сносях. Колдомедики обещали, что будет мальчик. Гермиона даже уже подобрала ему имя - Корвин, в честь ее деда. Я ни за что не хотел оставлять ее надолго одну, да и заказанные зелья нужно было сварить как можно быстрее. Мы только пару месяцев назад переехали в Годрикову Лощину - продали мой старый дом, взяли грабительский кредит у гоблинов и купили небольшой домик на отшибе. Гермиона была в восторге и от самого дома, и от места, и от соседства с Поттерами, тем более, что Джиневра тоже спешила родить первенца. 

Меня же в том доме привлекали две вещи: огромный сухой подвал, который уже был почти что полностью оборудован под лабораторию, и возможность аппарировать едва ли не с порога дома, не опасаясь нарушить закон о неразоблачении. Так что теперь предстояло расплачиваться с гоблинами, а это означало, что мне надо делом заниматься, а не бегать по Запретному Лесу с толпой восторженных идиотов, напившихся под пафосные речи Кингсли. Впрочем, от таких речей я бы тоже напился. И занюхал наколдованным Молли Уизли шариком. Так что уж лучше без меня.

* * *

Седьмая годовщина была такой же нервной и тревожной, как и пятая, — Корвин простудился, и мы с Гермионой не могли думать ни о чем другом. На приглашение я даже не ответил. 

* * *

Приглашение на восьмую годовшину Гарри принес лично. Он вообще последние годы все меньше похож на своего отца, и общаться с ним вполне приятно. Пожалуй, это единственный человек, кроме Гермионы, с которым я согласен общаться не по делу. Иначе я бы и не согласился, чтобы он был крестным Корвина. И не согласился бы стать крестным его второго сына.

Но на восьмую годовщину мы с ним едва не поссорились. Он пришел и заявил с порога, что я не должен запираться в четырех стенах, мол, семья семьей, а праздники праздниками. Не помню дословно, что именно я ему ответил, но отповедь устроил длинную: если ему безразличны его жена и дети, то пусть хоть поселится в аврорате и выбирается из него только на буйнопразднества в Хогвартс, ну а у меня свои приоритеты и я не хочу тратить ни дня на бесполезных и не слишком интересных мне людей. Уж лучше лишний раз прогуляться с детьми к роще и обратно. И сварить лишнюю партию зелий, чтобы поскорее расплатиться с этим чертовым кредитом.

* * *

Приглашение на девятую годовшину Гарри тоже принес лично. Сопроводив словами, что я прав и что сам он в Хогвартс в этом году не собирается. Договорились отмечать в Годриковой Лощине, в доме Поттеров - на отмечание должны были приехать еще и Лонгботтомы. У Поттеров бить почти нечего, все, что можно и что нельзя, уже разбил Джеймс Сириус, а Невиллу до него далеко. Против Невилла я ничего не имею, но к своей лаборатории подпускать не хочу. К саду и теплице - пожалуйста. Но лаборатория - это святое. «Интимное», как язвит Гермиона. Моя школа. 

* * *

Иногда мне кажется, что у нас с Поттерами соревнование, у кого больше детей будет. У них пока трое. У нас с Гермионой - четверо. Думаю, пять - самое разумное число. К тому же, мне хотелось бы второго сына - Корвин к зельям пока равнодушен, в отличие от меня в его возрасте. 

Лонгботтомы в соревнование еще не втянулись — делают вид, что одного ребенка им вполне достаточно. Наблюдаю с любопытством. Гарри ставит на то, что им хватит и одной дочери. Уверен, что он ошибается. 

Впрочем, меня все чаще занимает еще один вопрос, обсуждать который с Гермионой я пока не хочу. Рановато немного. Но мне с каждым днем все любопытнее, увижу ли я своих внуков. 

~ fin ~