Маленький, истоптанный сотнями ног клочок земли. Могила выглядела ухоженной, на надгробии лежали свежие цветы, скамейка рядом казалась чистенькой.

Тут было красиво. Неистово, ненормально, завораживающе красиво — на кладбище... Что в нем могло быть красивым и манящим?

Он и сам не знал. Но, приходя сюда каждый раз, замирал в восхищении — этот страх, это трепещущее замирание сердца радовали его, колыхали и задевали все части навсегда, казалось, очерствевшей души.

Подумать только — души... Когда-то она у него была, эта душа, однако он, ведомый ненавистью, жаждой мести, болью и обидой, ступил не на тот путь. Все началось с одного слова — «Грязнокровка»...

Им же и закончилось.

Северус Снейп снова опустил взгляд под ноги и различил несколько свежих следов — нет, не своих. Видимо, тут был Поттер. Спустя шесть лет после войны, после смерти Гермионы Грейнджер, Мальчик-который-выжил все еще ее помнил — и посещал могилу, принося сюда цветы и чтя память подруги.

Как иронично и несправедливо — он, истерзанный змеиными зубами, парализованный смертельным ядом, остался жив. Судьба насмехалась над ним вновь и вновь — его любимые женщины неотвратимо умирали, так и не узнав о его чувствах.

Сначала это была Лили Эванс. О ней Северус даже не хотел вспоминать — слишком смутно и расплывчато все было, прошлое уходило из его памяти, навсегда залегая темной тенью на дне сознания.

А вот о Гермионе Грейнджер грусть еще оставалась. Маленькая хрупкая девочка, пытающаяся доказать, что она чего-то стоит, что она ничуть не хуже потомственных магов, истинных аристократов.

И ведь доказала — заплатив за это своей жизнью.

Снейп еле заставил себя вспомнить тот день: он столько сил и времени потратил на то, чтобы стереть это из своей памяти, что почти добился успеха. А зачем?

Никакого смысла не было. Зачем надо была стирать чувства глубоко внутри себя, лицемеря тем самым — если он даже не мог сорвать пожелтевшую газетную страницу с зеркала?

Страницу с громким жалостливым заголовком о смерти Героини Великой войны.

Как пафосно. Северус каждый раз морщился от такого показательного сожаления, а потом замирал от ноющей боли в груди — нет, не от внезапно нахлынувшей любви к мертвой.

Яд Нагайны сделал свое дело: не убив предателя тогда, он медленно уничтожал сейчас, запустив некий роковой механизм, ослабив иммунную систему. Он медленно умирал.

Тот день был странным — он очнулся в светлой комнате, на белых накрахмаленных и даже слегка хрустящих простынях. Было так тепло и уютно, невыносимо хорошо, что он даже сначала не узнал больничное крыло Хогвартса. Символичным и грызущим его до сих пор фактом стало то, что в тот же день, когда Северус Снейп пришел в себя, умерла Гермиона Грейнджер.

Он все помнил — повернувшись в сторону, он наткнулся взглядом на болезненно бледное лицо своей бывшей ученицы. Глаза ее были закрыты, кожа казалось странно прозрачной, некогда непослушные и буйные кудри понуро и блекло рассыпались вокруг головы. Северус тогда подумал — надо кого-нибудь позвать. Он хотел уже было открыть рот и крикнуть, когда резкая боль в районе кадыка чуть не свела его с ума, заставляя вздернуть руки наверх и раздирать саднящее горло. Нагайна...

Что было дальше, Снейп помнил смутно — следующим воспоминанием, запечатленным в его памяти, было нахмуренное лицо колдомедика, запах восстанавливающего зелья и шепот на грани слышимости:

— Выносите тело. И подготовьте девочку к погребению, а то у нее никого нет...

И — краем глаза — рука, с лопнувшими в виде звездочек капиллярами, тонкая, с обгрызенным ногтем на указательном пальце. Рука, свисающая с носилок, ведомых заклинанием.

— Кто? — спросил он тогда взглядом у колдомедика.

Тот его понял, еще больше помрачнел и сказал:

— Гермиона Джейн Грейнджер, ученица Хогвартса, седьмой курс Гриффиндора, умерла от змеиного яда.

«Яда?» — хотел было снова спросить Снейп, но врач резко встал, что-то тихо сказал сиделке и вышел.

Как он потом узнал, эта глупая девчонка поперлась за ним. Решила, видите ли, принести его тело, чтобы он там не сгнил в своей крови.

Лучше бы сгнил. Кто знал, что, разодрав ногу об обломки провалившейся ступени — лестница в Визжащей Хижине пережила слишком многое, — она встанет перед ним на колени. Перед ним, в его отравленную кровь, в тошнотворную загустевающую жижу.

Никто и не знал, не подозревал, пока не стало слишком поздно — буквально через два дня она свалилась прямо посреди Большого зала, затем впала в кому и, пролежав в ней шесть дней, умерла. Но, как рассказала все та же сиделка, умерла она во сне — тихо, спокойно, без мучений. А вот Северус мучился.

Он чувствовал вину, злость — и на себя, и на нее. Еще и за то, что начал понимать, что полюбил ее. Нет, не давно, когда она еще была маленькой девчонкой, зазнайкой с Гриффиндора, вовсе нет...

Северус слышал о таком, да и до этого сам испытал — когда люди влюблялись в других людей, те умирали, а несчастные, оставшиеся одни на земле, продолжали их любить. Таких было множество, но вот это...

Он понял, что влюбился в мертвую, в ушедшую, несуществующую мечту.

В умершую девушку.

Начав посещать ее могилу недалеко от Хогсмита из чувства вины, ненавистной зависимости и обязанности, обдумывая свою жизнь и превратности судьбы на скамейке у памятника, он незаметно для себя проникался симпатией к Грейнджер. Она молча взирала на него с портрета — недвижимого, черно-белого, с одного края выцветшего до желтизны.

И потому приходил — снова и снова, невзирая на погоду: шел ли снег, лил ли дождь, стояла ли удушающая жара, Северус Снейп в застегнутом наглухо сюртуке стоял на кладбище с одной лилией в руке.

Сегодня до места захоронения доносились веселый смех и гомон — в деревне праздновали День святого Валентина, и потому во всех кафе из магоприемников звучала музыка и песни о любви.

Этот раз должен был быть последним. Северус сам себе дал обещание, что в последний раз стоит перед надгробной плитой, сверля темными глазами камень с фотографией, до рези вглядываясь в худое неживое лицо на портрете. Он больше не придет сюда, просто больше не сможет. Много лет до этого он уже любил мертвого человека, и снова придаваться этому чувству нельзя.

От мыслей его отвлек очередной взрыв смеха, и Северус Снейп поежился. Пора было сделать это.

Он нагнулся, опустил немного увядший цветок на промерзлую землю и выпрямился:

— С праздником, любимая. С праздником, грязнокровка, — и, не оборачиваясь назад, направился прочь. Он во что бы то ни стало сдержит свое обещание. 


Кладбищенский сторож, привыкший уже к этому странному мрачному человеку, приходившему сюда каждое воскресенье, был обеспокоен — тот не появлялся уже третий месяц. Исправно ухаживая за могилкой маленькой еще по его меркам девочки, он заметил странную вещь — весной, с таянием снега, расцвели перед памятником бледно-зеленые цветочки, больше похожие на траву. Но старый сторож знал — то была «кладбищенская невеста», легенда или миф, для кого как, — знак того, что душа усопшего наконец-то нашла упокоение, что ее больше не держали в мире живых.