Октябрьское солнце выплескивало последние силы, заглядывая в окно редакции. Мерный гул техники, словно дыхание, был единственным звуком, хоть как-то заполняющим полупустое пространство. «Еще немножко, — подумала Гермиона, потирая красные от усталости глаза. — Надо найти». Клавиши с радостным стуком щелкали под ее пальцами, монитор показывал все новые и новые картинки, пока девушка не остановилась. «Не то».

Из коридора послышался шум — ранние редакционные птички, выбравшие для себя удобный им график, сегодня служили Гермионе сигналом к окончанию рабочего дня. Она с досадой посмотрела на монитор, где в режиме слайд-шоу появлялись все новые и новые лица, и зажмурилась.

После того, как они получили дипломы об окончании Хогвартса, Гарри исполнил заветное пророчество. Получилось иначе, чем магическое сообщество рассчитывало: случайную встречу один на один не пережили ни Темный Лорд, ни Мальчик-мессия. Так Лорд подарил своим слугам возможность просто забыть об этом кошмаре. Жаль, что она не могла поступить так же.

Жить в таком мире, где не было Гарри, веры в людей и спокойствия, зато все пропиталось горем потери и поствоенным психозом, Гермиона категорически отказывалась. Пусть Рон и кричал, что она не по-гриффиндорски прячет голову в песок, но она задыхалась, касаясь своей палочки, которая не смогла помочь Гермионе удержать друга от опрометчивого поступка, задыхалась, проходя по тем улицам, где они ходили втроем, читая книги, которые могли бы пригодиться ему... Это давило, и она в конце концов не выдержала. Поступила в Кембридж на заочное, подальше от магического Оксфорда. И ушла. Родители ее только поддержали, правда, Гермиона изредка нет-нет да и ловила обеспокоенный мамин взгляд. Но по магическому миру она почти не тосковала. Рон остался связующей нитью, а большего и желать не стоило.

За время учебы Гермиона успела попробовать несколько профессий. И, собственно, это был первый раз, когда у нее все получалось и все радовало. Журналистика устраивала ее во всем: и возможностью иметь и выражать свое собственное мнение и работать с разными источниками, докапываясь до истины, и необходимостью постоянно иметь дело с огромным количеством самой разной и разнородной информации. А также результат своих трудов Гермиона с удовольствием смотрела по телевизору в девять вечера пятницы, сидя на огромном диване, стоящем в гостиной, сколько девушка себя помнила, и отмечая радость на лицах родителей оттого, что она занимается чем-то полезным и правильным.
Последнее редакционное задание заставило ее забыть про время: найти городского старосту 1981-го года, взять у него интервью и сделать несколько фотографий. Но тогда не было Интернета, а городской архив не оцифрован целиком и систематически, к ее огромному сожалению.

Редакция напоминала улей, и этим нравилась Гермионе. За каждым человеком, который проходил через стены ТВ-центра, стояла своя особая история, и разгадывать их было более чем интересно. Вот, например, Бейб. Когда Гермиона увидела его первый раз — выпученные глаза, напряженные руки, широко открытый рот (девушка зашла к матери на работу, а Бейб наконец пришел лечить зубы) — она ни за что бы не сказала, что он главный редактор их городского телеканала. Зато теперь, конечно, она знала о нем очень много. Бейб начинал свою карьеру в то время, когда она только родилась, сам бегал с камерой, сам писал закадровые тексты и подводки. Да, с тех пор утекло много воды и было потеряно много волос — за что подчиненные и прозвали его за глаза Бейбом, как поросенка. Гермиона относилась к нему довольно тепло, ведь если бы не его «а приходи к нам, попробуй», она бы, может, так бы и не решилась уйти из магического мира. А так вроде было куда.

В монтажную заглянул сам Бейб, поздоровался и уже хотел уйти к себе, когда Гермиона отчаянно вцепилась в него, надеясь на его журналистский опыт.

— Гм, дай-ка подумать... Городской староста... 81-ый год... Гарднер? Нет, он начал карьеру позже, и не просто старостой, а сразу как депутат городского совета. Беркли? М, нет, он по юрчасти... А кто же... — Бейб задумчиво гладил себя по носу. Гермиона терпеливо ждала, не особо надеясь на успех. — А, вспомнил! Снейп же был. Только тот год, потом он вернулся к бутылке.
Услышав знакомую фамилию, Гермиона на секунду задержала дыхание.

— Снейп? — недоверчиво повторила она, изо всех сил убеждая себя, что это совпадение.

— Да, Тоби Снейп. Он был очень толковый, но запойный, вот его и поперли у нас... Дай Бог вспомнить, где они жили... А, ну, как же, на Спиннерс-Энд.

Никакого желания ехать на Спиннерс-Энд, чтобы общаться с пожилым и пьющим однофамильцем ее знаменитого учителя, признаться, не было. Она вздохнула, поблагодарила начальника и поехала домой.

***

Надо сказать, разрыв с волшебным миром не был безболезненным. Гермиона часто просыпалась, потому что искала под подушкой палочку и не находила, чуть что — ее рука непроизвольно дергалась, ожидая, как та из рукава скользнет к пальцам. Девушка училась жить заново; как выяснилось, за все это время Хогвартс стал ей настоящим домом, а магия — естественной составляющей реальности. Сейчас ее палочка была спрятана подальше от нее самой. И она уже не помнила, когда ее пальцы касались волшебного дерева последний раз.

Автобус номер 72 — четыре остановки от работы до дома. Одиннадцать минут среди старушек и школьников из школы Святого Кагеро, располагавшейся в соседнем с редакцией здании. Одиннадцать минут, чтобы подумать.

Пока Гермиона безучастно смотрела в окно, в ее голове уже рождался примерный план интервью на завтра: как Тоби начал карьеру, что делал, что хотел, почему ушел, как сейчас живет. По ходу возникнут еще вопросы, конечно. «Снейп он там или не Снейп, но мне нужно хотя бы четыре нормальных синхрона, а еще хорошо бы найти его сослуживцев и соседей».

Она проделала обычные шестьдесят восемь шагов от остановки до дома, со второй попытки открыла дверь и, едва приласкав Живоглота, упала на диван в гостиной.

***

На следующее утро ровно в десять часов утра Гермиона стучала в дверь единственного жилого дома на Спиннерс-Энд. Она потратила целых пятнадцать минут, чтобы выбрать, что надеть, хотя обычно эта процедура занимала около четырех минут. И стоя перед обшарпанной дверью, она могла перечислить около двадцати объективных причин, почему ей не надо поднимать руку и стучать.

Однако она все-таки сделала это. Сделала и не пожалела.

Прошло не больше десяти секунд, когда ей открыли. На пороге стоял высокий абсолютно седой старик с огромным носом, сплошь украшенным оспинами. Его глаза искали в ней что-то: жадно пройдясь по ее лицу, плечам, рукам, они сравнивали, пытались узнать.

— Не она, — выдавил он наконец, сухие губы задрожали от обиды... И дверь резко захлопнулась перед Гермионой.

— Ох, — признала поражение девушка и постучала снова.

Дверь снова открылась почти сразу. Гермиона, не теряя времени, начала свою обычную песню:

— Здравствуйте, меня зовут Гермиона Грейнджер, я работаю в телекомпании...

В этот момент глаза старика снова закончили осмотр, он угрюмо провозгласил, что Гермиона — «не она», и закрыл дверь.

Когда история повторилась третий раз, Гермионе стало безумно жаль старика. Что бы там ни случилось, он, видимо, сошел с ума. Когда дверь открылась в четвертый раз, Гермиона просто вошла внутрь, отодвинув бедолагу.

Изнутри дом казался еще более убогим, чем снаружи. Некогда имевшие бодрую расцветку обои были ободраны и страшно запылены; на потолке виднелись коричневые разводы, свидетельствовавшие о том, сколько раз потолок протекал при дождях. Но старик — в своем грязном халате, с седыми патлами, висящими вокруг лица, в тапочках с дырками на пальцах — смотрелся тут очень органично. Гермиона задохнулась от жалости к человеку, который оказался выброшен на самую обочину жизни, оставленный близкими и друзьями.

— Что вам от меня надо, мисс как-вас-там? — злобный вопрос, не подвергающий сомнению адекватность старика, заставил Гермиону вздрогнуть. Она чуть не выронила кофр с фотоаппаратом, который взяла из редакции специально, чтобы с ней не послали фотографа.

Развернувшись к нему лицом, она поняла, что память и разум не покинули его. Темные глаза под седеющими бровями смотрели настороженно и достаточно агрессивно.

— Ты из этих, — недовольно выговорил он, оглядывая ее с ног до головы. — У меня на вашу шайку нюх. А палка твоя где? Махалка?

Гермиона сглотнула и ответила:

— В банке, — и только потом поняла, что произошло. — Эй! Эй, откуда вы знаете?

Старик уже шаркал куда-то вглубь дома. Гермиона резко выдохнула, поняв, что все это время задерживала дыхание, и посмотрела на пол. Нет, снимать обувь она не станет, тут слишком грязно.

— Иди сюда, что столбом застыла, Эвридика хренова, — сухо откашлялся старик. Гермиона пошла по его следам — каждый шаг разгонял клоки пыли — и вышла в комнату, которую когда-то называли гостиной. Сейчас она была в еще более плачевном состоянии, чем коридор. Светло-серые пятна на стенах вместо картин, два скособоченных стула, маленький стол и газовая комфорка на табурете в углу.

— Я гостей не ждал, — сверкнул глазами старик.

— А то что, прибрались бы? — съязвила Гермиона и тут же пожалела о своем поступке, когда старик ссутулился и опустил глаза.

— Да, ей бы тоже не понравилось, — вздохнул он, потом пожал плечами и тяжело опустился на стул. — Да какая разница. Все равно, все равно.

В сотый раз сказав себе, что она — безжалостная мразь, Гермиона в раскаянии опустила кофр на столик, вздохнула и села рядом со стариком.

— Почему вы живете здесь? — не самое лучшее начало интервью, но другого у нее не было. — Вам стоит подать заявку в муниципалитет, они вас обеспечат...

— Меня обеспечивает сын, — резко перебил старик ее. — У него сейчас просто проблемы.

Гермиона вновь пробежала пространство вокруг себя глазами и подумала, что сын мог бы решать свои проблемы не в ущерб пожилому родителю.

— А ваша жена?.. — спросила она, настраиваясь на нормальный разговор — вне зависимости от паутины в углу.

— Она ушла. Скоро придет, — улыбнулся старик.

— О! — Гермиона радостно улыбнулась в ответ, умиляясь мысли, что некоторым удается прожить вместе десятки лет и все равно ждать друг друга.

Однако, философски глядя на осеннюю муху, лениво ползающую по окну, Гермиона поняла, что ни одна женщина не потерпит такой бардак в семейном гнездышке.

— А давно она ушла? — настороженно поинтересовалась она.

— Недавно, — довольно пояснил старик. — Двадцать три года назад. Она скоро вернется.

Гермионе очень хотелось присвистнуть, а еще больше — проверить старика у психиатра, потому что никак не могла понять, насколько его можно признать адекватным. Но она лишь помолчала некоторое время, а потом спросила:

— А чем вы питаетесь? — и тут она явственно представила, как старик неделями голодает, потому что о нем все забыли... И поняла, что не оставит это все так.

— Да пошла ты к чертовой матери, а! — взвыл старик, замахнулся на нее рукой — Гермиона так опешила, что ничего сделать не успела — потом вдруг закряхтел, схватился за горло и тяжело закашлялся. Она с жалостью смотрела, как он прижимает серый застиранный платок к губам, потом ей стало неудобно, и она отвернулась, мимолетно отметив, что на платке появились красные пятна.

Старик продолжил, когда приступ кашля закончился:

— Да что Бог подаст, то и ем.

Гермиона закусила губу, чтобы не дать лицу принять жалостливое выражение, и опустила глаза.

Взгляд сам остановился на ее руках, а точнее — на правом рукаве, где раньше была палочка. На секунду девушка даже дышать перестала, поняв, что чуть не забыла о самом любопытном.

— Как вы определили, что у меня была волшебная палочка? — напористо спросила она, чуть не подскакивая на месте от нетерпения.

— Ой, я вашего шакальего племени столько перевидал, издалека вас вижу, — с неожиданной ненавистью ответил старик, складывая руки на груди. Гермиона обиженно протянула:

— Рыбак? — и подсознательно скопировала его позу.

Они посидели так несколько минут — в полном молчании, сидя на
стульях, как на тронах, разделенные столом-барьером. «Это глупо» — поняла Гермиона, когда пауза затянулась.

— И... как вы к этому относитесь? — тихо спросила она, отчетливо понимая, что абсолютно провалила задание редакции. Она не сможет ни опубликовать это интервью, ни сфотографировать его для сюжета... Это все стало слишком странным, чтобы влезать в какие-то привычные рабочие рамки.

— Как-как... — тяжелый вздох объяснил все лучше слов.

— Что они вам сделали? — Гермиона обняла себя руками, потому что в комнате неожиданно стало ужасно холодно. Перед глазами встал Гарри, каким она хотела его помнить — сияющий, храбрый, добрый. Волшебный мир подарил ей великое счастье — дружбу и понимание, но и великие горести.

Старик смотрел на нее так сочувствующе, что она не выдержала и спросила:

— Вы знаете, кто такой Волдеморт?

Он скривился, помял платок и тихо ответил:

— Он отнял у меня сына...

— А у меня — лучшего друга, — с болью ответила Гермиона, с неожиданной отчетливостью вдруг осознавая, насколько массовой, насколько страшной была та война, в которую они с легкостью играли и заигрались, раз даже в богом забытом месте есть жертвы этого ужаса.

— С тех пор, как это произошло, я ни разу не видел моего мальчика, — с затаенным отчаяньем произнес старик.

— Он погиб? — шепотом спросила Гермиона.

— Не знаю, — закрыв глаза, так же тихо ответил старик. — Я ничего об этом не знаю... Я же маргл, откуда я могу знать?! — вскричал он, резко вставая со стула, потом закашлялся и снова тяжело туда опустился.

— Маггл, — поправила девушка, глядя на свои руки. — А у меня — родители магглы.

— Ты тоже недосущество у них, да? — еще тише спросил старик.

— Угу. Отброс, мутация, ошибка, — зло прошипела Гермиона. — Будто мы можем выбирать, будто это имеет какое-то значение!

Она вскочила с места и прошлась по комнате. Сил на то что бы сидеть, не было. Ей хотелось выговориться, вырезать из себя эту боль, что она так долго загоняла внутрь.

— Они подставили Гарри! Как может ребенок быть оружием против взрослого мага?! Как можно верить пророчествам какой-то пьяницы пьяницы? Почему они использовали моего друга? Не имели права! Они отдали его туда, где ему были не рады, и даже не забрали, когда он рассказал, что его бьют! Какого черта?! К черту эту кровь, к черту эту магию, к черту их всех! — и она заплакала, закрывая лицо руками и ощущая полную опустошенность.

Старик молча встал и вышел.

Прошло больше получаса, когда ее истерика совсем сошла на нет. Гермиона достала носовой платок из бокового кармана кофра, вытерла глаза и пошла искать старика.

— Мистер Снейп? — от воспоминаний, связанных с этой фамилией, ее немного замутило.

— Идите сюда, Гермиона, я наверху, — послышался скрипучий голос со стороны лестницы.

Она прошла по старым деревянным ступеням, которые грозили развалиться прямо под ее ногами, не касаясь рассохшихся перил. В очередной раз пообещав себе помочь старику выбить из городской администрации новый дом, Гермиона свернула туда, откуда, как ей казалось, и кричал ей мистер Снейп.

Он сидел посреди большой красивой комнаты, вероятно, единственной, где был относительный порядок. Пыли и грязи не было, но обои настолько выцвели, что потеряли первоначальный цвет и рисунок, а диванные подушки кое-где ощетинились пружинами.

— Это его комната, — старик стоял в самом центре, разводя руками. — Я все жду, что он вернется... Или она... Кто-нибудь... — он беспомощно пожал плечами, как бы признавая за собой глупую слабость, и с болью огляделся вокруг.

Гермиона заметила шкаф с книгами и медленно подошла к нему. Кроме Маркеса, Канта и Гете там были «Травы и отвары», «Особые свойства волшебных грибов» и «Заклинания защиты», из чего девушка сделала вывод, что сын старика все-таки был магом и скорее всего погиб.

— Вот он, мой мальчик, — старик протянул ей большую старую фотографию, выполненную в сепии, с которой на нее смотрел мальчик лет пяти-шести с красивыми черными глазами и недоверчивой улыбкой. Она с грустью рассматривала портрет, думая, каково отцу потерять и жену, и сына, а после этого годы жить в общем доме и ждать их.

— А вот его грамота, — с гордостью протянул старик. — Это он младшую школу на одни «А» закончил, вот ему и написали, мол, благодарность, — он погладил висящую на стене бумагу по рамке и подошел к столу. — Смотри, — воодушевленно говорил он, выдвигая ящики и быстро вытаскивая их недра на свет божий. — Вот его медицинская карточка, вся, вся. Вот гроздь — это он во дворе нашел и мне принес, показывать. Мой сын, мой мальчик. Вот его Пуф, — Пуфом оказался большой грязный самодельный заяц. — Он его так любил, даже спал с ним лет до шести. Зачем они забрали у меня моего мальчика, а, Гермиона?

Он резко остановился и серыми от горя губами спросил ее снова, глядя в глаза:

— За что они забрали у меня моего мальчика?..

Не выдержав, Гермиона заплакала снова, разделяя его горе. По щекам старика тоже бежали горячие слезы, как дороги войны, в которых заплутал его сын.

Они оба сели на пол и долго не могли успокоиться, оплакивая каждый своих призраков — молча, искренне, горько.

— Я плачу по Гарри впервые за все это время, — тихо произнесла Гермиона, когда слезы почти кончились. — Даже на похоронах не плакала. И Рон не плакал. Он, кажется, хоронил в этот момент себя рядом с Гарри. И я... Я тоже себя там похоронила. Я не хочу туда возвращаться. Там еще хуже, чем здесь, там играют жизнями детей, там... Нельзя так!

Старик понимающе обнял ее за плечи, и они еще долго сидели, не шевелясь и не разговаривая.

— Я приду... Завтра... Можно? — спросила старика Гермиона, когда пришло время возвращаться домой.

Он улыбнулся тонкими губами, отчего стал казаться еще старше, и чуть сжал ее руку:

— Конечно, девочка.

Она стала заходить к мистеру Снейпу несколько раз в неделю. Прибрала дом, насколько это было возможно, стала приносить ему разные вкусности — мамины пирожки, например, от которых старик был в восторге, даже расплатилась с его долгами — его же пенсией, которую он уже давным-давно не забирал с почты, так что накопилась приличная сумма. Отсутствие фотографии в сюжете не было критичным, он вышел и так, и даже Бейб признал, что он хорош. Гермионе дали премию, которую она потратила на новые занавески в гостиную дома мистера Снейпа.

***
Прошло больше трех месяцев с момента их знакомства. Мистер Снейп уже требовал, чтобы она называла его Тобиасом, а сам кликал ее своим ангелом. Она приходила к нему на пару часов после работы. Гермиона рассказывала ему, как первый раз садилась в Хогвартс-Экспресс, как покупала палочку, как получала письма с приглашениями и учебниками, как радовалась каждой крупице своей магии. Старик был отличным собеседником: с интересом слушал, не перебивал, задавал вопросы. Гермиона даже привыкла к его вспышкам раздражения, которые случались, когда ему что-то напоминало, как бедно и одиноко он живет.
Даже мистер и миссис Грейнджер уже передавали мистеру Снейпу приветы. Гермиона впервые с окончания Хогвартса чувствовала, что в ее жизни все правильно и на своих местах.

— До завтра, Тобиас! — привычно закричала она в сторону кухни, открывая дверь и выскакивая во двор.

— До завтра, девочка! — раздался ответный крик, но Гермиона едва ли слышала его. Она стояла и смотрела на человека, в которого из-за поспешности своей неожиданно врезалась. Он крайне удивился ее присутствию в этом месте и в это время, но всячески старался не показать этого. Гермиона же не стала скрывать своих эмоций и зашипела, сузив глаза:

— Какого черта вы тут делаете?!

— Этот же вопрос я собирался задать вам, мисс Грейнджер.

Его появление не стало громом среди ясного неба. Гермиона не настолько потеряла разум, чтобы не понять, кто является сыном мистера Снейпа. По правде говоря, она и пришла-то сюда только за тем, чтобы удостовериться. Когда прочитала на той самой грамоте «ученику третьего класса Северусу Снейпу за отличную учебу», сомнений уже не оставалось. Но это не значит, что она была готова встретиться с таким ярким приветом из прошлого лично.

— Зачем вы тут? — шепотом было сложно передать всю ее злость, но она старалась. — Он ждал вас столько лет, и теперь, когда все стало в порядке, вы являетесь, чтобы вновь разбередить его душу!

— Вам-то какое дело до моего отца, мисс Грейнджер?!

— Девочка, это ты? Что-то забыла? — и старик вышел на крыльцо.

Его лицо, когда он увидел сына, приобрело какое-то плаксивое выражение удивления. Он не верил своим глазам — и даже зажмурился на секунду, чтобы быть точно убежденным. И радость от всего происходящего вылилась в гордо-счастливое «сынок!» и распахнутые объятья.

Младший Снейп колебался не долго: под презрительно-строгим взглядом Гермионы он шагнул вперед и обнял старика-отца.

— Не прошло и сотни лет, — заявила она себе под нос, со смешанным чувством грусти и радости наблюдая эту сцену.

— Прости, отец, я не мог прийти раньше, — тихо говорил Снейп-младший куда-то в волосы старшего. — Я больше никуда не уйду, обещаю.

— Сынок, сынок, сынок, — без конца повторял безумный от счастья Тобиас.

Гермиона сжала зубы и аппарировала к себе домой. Родители никак не прокомментировали появление дочери, последние годы вообще не пользующейся магией, посреди кухни.

Она проплакала весь вечер и в который раз зареклась иметь дело с людьми, которые хоть как-то связаны с волшебным миром.

***

Следующим утром, едва рассвело, Гермиона топила камин, чтобы поговорить с Роном.

— Как дела? — без привычной жизнерадостности, ушедшей вместе с лучшим другом, Рон стал другим. Он женился — они с Ханной очень неплохо ладили. Бывшая мисс Эббот быстро нашла общий язык с Молли, своим жизнелюбием подкупила близнецов и Артура, а умением отлично готовить напитки — остальных Уизли. Рон, впавший в депрессию после смерти Гарри, расцвел после женитьбы. Гермионе нравилась Ханна, и она была рада их союзу.

— Не очень, если честно, — призналась она, садясь на колени перед камином.

— Ты первый раз пользуешься своим камином, Герм. Что случилось?

— Я встретила Снейпа, — помявшись, ответила Гермиона.

Рон помрачнел и задумался.

— Погоди секунду. Это, видно, не каминный разговор. Я сейчас приду.

Она прошла от камина к окну, обхватила плечи руками и закрыла глаза. Пара мгновений, и сзади ее обняли большие мужские руки.

— Мы переживем это, Герм. Правда. Я верю, — прошептал Рон, целуя ее в макушку. Она зажмурилась, сдерживая слезы, развернулась и уткнулась носом ему в плечо.

Так они и стояли, пока Рону не потребовалось на работу.

— Забудь про Снейпа, — с болью в голосе сказал Рон на прощанье. — Для нас эта война кончилась.

Она поцеловала его, прощаясь, и подумала, что они все очень выросли и изменились. И ее отношение к младшему Снейпу давно было далеко от школьного страха строгого преподавателя...

***

Были последние дни перед Рождеством, и она занималась на работе не сюжетом, а рождественскими открытками. Родственникам — друзьям — сослуживцам. Три стопки ярких картинок с Санта-Клаусами, елочками и оленями. Привет из сказки, оттенок волшебства. Гермионе было грустно.

В корреспондентской было тихо: все уже разошлись по домам, и она отчаянно придумывала причину остаться здесь еще, хотя бы ненадолго.

— Мисс Грейнджер? — голос от двери заставил ее вздрогнуть.

— Девочка моя! — едва она успела повернуться, ее уже обняли неожиданно сильные руки старика Снейпа.

Она нежно обняла его в ответ, одаривая вопросительным взглядом стоящего у двери бывшего профессора.

— Мы с папой зашли пожелать вам доброго Рождества, — пояснил он.

— И узнать, почему ты совсем перестала к нам заглядывать, — ласково спросил Тобиас.

— Спасибо, — она смотрела на обоих — счастливого, помолодевшего Тобиаса и смягчившегося, более домашнего Северуса — и неожиданно радовалась. — С Рождеством.

Они переглядывались и не могли не улыбаться. Гермиона неожиданно для себя подмигнула младшему Снейпу, и — еще более неожиданно — тот ей ответил. В груди потеплело, а с плеч словно свалился огромный камень. Декабрьское солнце выплескивало последние силы, заглядывая в окно редакции.

~Fin~