Этот запах… Этот аромат мускуса и сушеной мандрагоры… От него пахло так же. Он был добр, не так суров, но, возможно, столь же умен. Его улыбка была радостнее, нежнее. Он любил меня сильнее или, по крайней мере, больше демонстрировал это. Он обнимал меня, шептал всякую романтическую чепуху. Когда становилось холодно, он укутывал меня в свой плащ, и мы смотрели на звезды, растянувшись прямо посреди дороги, ведущей в Хогвартс. Он смешил меня: у него было чувство юмора. Он нравился моим родителям, а я нравилась его. Когда мы ужинали вдвоем, он ставил на стол свечи. Он был всем тем, о чем я мечтала. Он был Принцем, безукоризненным, совершенным. Он любил меня и делал для меня все то, на что я могла только надеяться. Да, я и мечтать не могла о ком-то более ласковом, более внимательном, более реальном; о коже нежнее, о мускулах рельефнее, глазах светлее или улыбке ослепительнее. Нет, я не мечтала о ком-нибудь другом: я была счастлива.

У него была та же туалетная вода, но аромат держался хуже, был слишком сладким, слишком безупречным. В его взгляде не было этой страсти, а в словах — цинизма. И этой опаловой, бледной кожи, как у мертвеца, тоже не было. У него не было того шарма. Он не был им. Его звали Седриком, и он не был Северусом. Вы будете смеяться, но я действительно искала в нем некоторое сходство. Я хотела позабыть Северуса в объятиях другого, но и пальцем не пошевелила, чтобы найти этого самого «другого».

Седрик разбирался в наиболее редких и опасных зельях, но никогда не отваживался их приготовить: ему недоставало дерзости. Он сильно прижимал меня к себе, но эти объятия не могли заменить страстной пылкости. Пылкости настолько редкой, что создавалось впечатление, будто я была единственной, ощущавшей ее. Да, я, конечно, была единственной, знавшей жар его рук, жар его слов, жар поцелуев человека, казавшегося холодным. Я была единственной, знавшей, как его дерзкие, провокационные насмешки были способны подтолкнуть развиваться, совершенствоваться, бороться с самой собой. Он никогда ничего не говорил мне, у него никогда не было времени. Но я видела толику любви в его эбеновых глазах. Когда Северус прижимал меня к себе, мне казалось, что никто не сможет вырвать меня из его объятий. Ничто не могло нас разлучить. Мы не были по-настоящему счастливы, нам было просто хорошо вместе, удобно. И как-то раз он велел мне уйти.

Он сказал мне, что не любит меня. Сказал это мне, видевшей любовь в его глазах, мне, читавшей его как книгу. Он сказал мне, что я ошиблась. Сказал, что ничего этого больше не будет. Что это счастье, этот мир, наполнявшие меня, не больше чем выдумка, и что я идиотка. Он велел мне уйти, потому что я была глупа, надеясь, что он сможет полюбить меня. Потому что он не любит никого, и еще меньше некую мисс Всезнайку. Я не хотела верить ему… Как я рыдала. Как пыталась не верить ему. Как искала тот самый отблеск в его глазах. Как стерегла его сову у своего окна. Я ждала знака. Я расспрашивала его знакомых. Но они не понимали его так, как я. Они не знали… Чего? Что он любит меня? Он не любит меня, так он мне сказал.

Поэтому я решила уважать его выбор. Уйти, раз он просил, любил он меня или нет. Я ушла, уехала далеко, я справилась, пусть и нескоро, перебрав бесконечное множество совершенных мужчин, обладавших тем же запахом, теми же глазами, мужчин, которые любили меня. Но я не любила никого, кроме него. Я не видела никого, кроме него. Так глупо - жить ради кого-то, кто, не моргнув и глазом, позволил бы вам умереть… Так глупо - ждать кого-то, чей путь лежит в другую сторону. Так глупо снова вспоминать и повторять, повторять, повторять, вновь переживать и счастье, и разрыв, и тоску…

И я пыталась. Тысячу раз. Жить ради других или только ради себя. И тысячу раз я пыталась выбросить эти ошметки чувств. Сдержать слезы, забыть этот запах. Тысячу раз я сдавалась. Тысячу раз я делала вид, что влюблена, не испытывая чувств. Тысячу раз клялась себе, что так будет лучше. Тысячу раз или, возможно, десять тысяч. Я больше не знаю, кто он: должно быть, со временем забыла или, возможно, никогда и не знала… Любила ли я его? Любила ли я его или любовь, которую читала в его глазах? Любила ли я только видимость? Выдумку? Мечту, галлюцинацию, химеру, которой никогда не существовало? Могла ли я любить что-то фальшивое? Могла ли я любить иллюзию? Как? Я была так уверена. Уверена, что люблю и любима. Должно быть, я была безумной. Безумной от любви.

Безумная… Безумная… Можно ли исцелить подобное помешательство? Можно ли пережить потерю любви?

Безумная… Когда-то я умела рассуждать. Логика… Как же хорошо, когда чувства не мешают ей… Я не знаю, не помню, что делают в таких случаях, как сейчас. Не могу вспомнить, что читала о моей болезни - о любви. Не могу вспомнить, что мне о ней рассказывали. Я больше не доверяю логике и тем, кто ее воплощает, людям, желавшим, чтобы я забыла свои чувства, единственное доказательство того, что я все еще живу. Я не смогу забыть тебя, Северус. Возможно, однажды… Но не сейчас. Я слишком нуждаюсь в воспоминаниях о тебе. Я не хочу забывать самые счастливые моменты своей жизни, даже если воспоминания о них причиняют мне боль. Я не хочу забывать этот сон, даже если это и был всего лишь сон, слишком чудесный, чтобы оказаться правдой. Только воспоминания о счастье удерживают меня в этой жизни. Они, эти воспоминания о тебе, бесконечно необходимы мне: пусть и не давая сделать шаг вперед, они спасают меня от падения.

________________________________

Северус поставил бокал Огневиски на подлокотник кресла и устремил взгляд на огонь в камине. Иногда, когда день был особенно скверным, к примеру, когда какой-нибудь пуффендуец взрывал свой котел или гриффиндорцы не потеряли достаточно баллов, когда Снейп возвращался с патрулирования, никого не поймав, и сомневался, чем занять вечер, он устремлял свой взгляд на языки пламени. И порой, если уставал или был не вполне трезв, то видел в камине собственное лицо. В течение нескольких секунд Северус воображал, что это она, она вспомнила о нем и воспользовалась щепоткой Летучего пороха, чтобы прийти и поздороваться. Затем Снейп вспоминал: он велел ей уйти, и она не вернется. Он был убедителен. Говорил, что не любит ее. Он не знал в действительности, что есть любовь, но допускал, что это чувство похоже на искорку, жившую у него внутри, когда она была с ним, и угасшую с ее уходом. Это должно быть была, она, любовь - искра. Ничего особенного, на самом-то деле. Несколько бокалов виски воспламеняли не хуже. Он не нуждался в ней. А она - она нуждалась в ком-то лучшем, чем он. И поэтому Снейп ухмылялся, глядя на огонь, глумился над собой. Над этой причудой - смотреть на пламя. Северус, должно быть, вообразил себя Трелони: видел призраков тех, из-за кого напивался. Иногда он видел ее во снах. В этих снах она всегда была счастлива. Снейп не сомневался, что в Соединенных Штатах, где она теперь живет, ей удалось найти любящего мужа и произвести на свет кучу грейнджерят, лохматых и до противности всезнающих. Что, собственно, оставалось им делать, ему и бутылке виски? Они были рады за нее. Нет… на самом деле они не радовались за нее, им было в высшей степени наплевать. Ему и его бутылке виски.

Должно быть, прошло два или три года, с тех пор как она ушла. Или, может быть, пять… Он забыл. Ах! Англия стала слишком мала для мисс Всезнайки. Европы было недостаточно? Наглая гриффиндорка… Несомненно, Соединенные Штаты были более престижными…

Он хотел бы ненавидеть ее, но помнил, что сам прогнал ее. И правильно сделал: ей там, без сомнения, было лучше. Он больше не спрашивал себя, любовь ли то чувство, что все еще тлеет в нем. Просто взял и растоптал эти угли. Пусть кто-то другой мучается, поджариваясь на этом огне. Он почти жалел несчастного парня, должно быть, сейчас сгоравшего от любви к ней, вместо самого Снейпа. Но, наверняка, это оттого, что он слишком пьян - в своем нормальном состоянии он не жалел никого, не любил никого, не вспоминал ни о ком… И презирал всех тех, с кем были связаны эти чувства.

________________________________

Я сожалею, Северус. Сожалею, что не вернулась раньше, чтобы увидеть тебя. Ты ведь знаешь, что я никогда тебя не забывала? Как-то раз я целую неделю только и думала над тем, что стало с тобой. Ты все так же терроризировал первокурсников в своих подземельях или уехал? Ты пресытился преподаванием или наконец оценил свою работу?

Прошло десять лет. На самом деле, двенадцать: я сосчитала каждый час. Двенадцать лет с тех пор, как я не видела тебя. Я с большим трудом смирилась с нашим расставанием. Но однажды я встретила кого-то, кто знал, как со мной говорить. Кого-то, кто обладал другим запахом, другим вкусом. Он пах кедровым деревом и жасмином. Был совсем не таким, как ты. Он соблазнил меня в тот самый момент, когда я уже отбросила даже мысли о том, чтобы снова быть счастливой. И я полюбила его всем сердцем. Матео был влюблен, но он очень хорошо принял мое… состояние. Это удивительный человек. О, я представляю, как ты смеешься над этим, где бы ты ни был, как ты, должно быть, смеешься надо мной. Но я люблю его, и это действительно настоящая любовь. Я надеюсь, что ты был знаком с ней за эти десять… двенадцать лет.

Если я здесь, сегодня, то, конечно же, не забыла тебя. Я помню, что именно тебя полюбила с первого взгляда, той самой юношеской любовью, что невозможно позабыть. Первой любовью. Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты научил меня, что значит любить, даже если и сделал это не специально. Без тебя я бы никогда не встретила человека, которого люблю теперь. На самом деле, я хотела поблагодарить тебя за все, чему ты меня научил, за все, что я пережила с тобой. За все, что ты дал мне, и за все, что я взяла у тебя. Я знаю, что ты не любил меня, но любить тебя было потрясающе. Пусть бессознательно, но ты многое сделал для меня. Я всегда буду признательна тебе за это, и потому никогда тебя не забуду.

Все же жаль, что нельзя заглянуть в будущее, нельзя изменить уже раз сказанное. Я бы предпочла вернуться раньше. До твоей смерти. Я думаю… Думаю, что всегда представляла, будто ты бессмертен. Глупо, не правда ли? Как ты должен смеяться надо мной там, наверху! О, я прекрасно представляю презрение, которым ты встречаешь каждое мое слово! Сожалею, что приходится говорить это тебе, но ты - идиот! Идиот, если не веришь, что я любила тебя, если никогда не верил в это - ты идиот! И идиот, если не веришь, когда я говорю тебе спасибо, за все хорошее и все плохое, что ты сделал для меня. Прощай, Северус, я никогда тебя не забуду!

Гермиона положила голову на плечо своему мужу. Несколько слезинок стекло по ее щекам, пока гроб Снейпа исчезал под землей. Это была красивая церемония. Немногие любили Северуса, но многие уважали. Дожившие до этого дня члены Ордена пришли отдать ему последнюю дань. Гарри и Рон были здесь. Они знали, как Гермиона была привязана к Северусу, даже если никогда не ценили его. Знали, что прежде чем умереть от последствий темного проклятья, полученного во время войны пятнадцатью годами ранее, Снейп начал бредить. Знали, что он говорил о пламени, пожиравшем его. И тем более знали, что его последним словом было «Гермиона», но не сказали ей этого и не скажут никогда. Потому что она их лучшая подруга, потому что она не должна сожалеть о том, что ее здесь не было, потому что она достаточно выстрадала и потому что новые ее страдания были бы ничем не оправданы.

Аромат мускуса и сушеной мандрагоры витал в воздухе. Был ли это только запах воспоминаний, оживший в их памяти? Воспоминаний о человеке холодном, неприступном, презрительном, человеке жестком, которого ненавидели, которого сторонились. Воспоминаний о человеке, которого она любила.