Девушка полностью истощена – темные, похожие на синяки круги под глазами и поникшие от усталости плечи повествуют о дне сегодняшнем и о том, что было неделей раньше, и за три месяца до того.

Но, наконец, она здесь – последняя остановка перед тем как найти его, прежде чем можно будет вернуться домой.

Уже ночью волшебница добирается до лачуги на вершине холма – поскольку опасается здесь аппарировать, мало ли чьё враждебное внимание можно привлечь. Она стучит в дверь; древесина под костяшками пальцев мягкая от трухи.

Дверь распахивается сама собой. Гермиона заходит, замирая от страха, с натянутыми до предела нервами, но единственная маленькая комнатушка явно пуста. Еле теплящийся огонь в дальнем углу обещает немного света и тепла. Девушка дрожит, еще крепче натягивая мантию на плечах.

Деревянные доски, по которым она идет, древние, скрипучие и растрескавшиеся. Остается лишь гадать, не провалится ли незваная гостья сквозь половицы в то, что под ними, закончив так свой путь.

Как только путешественница тихо ступает в комнату, резное кресло-качалка с высокой спинкой оживает и раскачивается, раскачивается, хотя оно пустое.

Иррациональный страх – поскольку Гермиона, без сомнения, ведьма и только что определенно столкнулась с чем-то еще худшим, – охватывает ее, спирая дыхание, лишая дара речи, сковывая чувства, пока она, попятившись, не спотыкается и падает на пол с совершенно лишенным изящества глухим стуком.

– Повремени, деточка, – раздается голос… старческий скрипучий голос, прерывающийся на каждом слове. – Еще не время уходить.

В пустом кресле материализуется старая колдунья – наверное, самая древняя из старух, какую девушке только доводилось видеть. Ее кожа – сплошная сеть морщин, собирающихся складками; сухие пергаментные трещины глубоко прорезают пожелтевшие губы, а глаза – мутные и выцветшие, с покрасневшими воспаленными веками.

Она что-то вяжет: большие крючковатые пальцы непрерывно орудуют обычным маггловским крючком. Гермиона уставилась на ее ногти – в них, по меньшей мере, пять дюймов – они загнутые и постоянно цепляют пряжу.

– Я бы предложила тебе присесть, но боюсь, что это кресло – единственное в моем доме, – прокаркал голос.

Девушка пожимает плечами и поднимается с пола, отряхивая c мантии пыль и грязь.

– Ничего, не переживайте. А вы… вы – Мэри Шоу?

Старуха перестает вязать и раскачиваться в кресле. И во внезапно наступившей тишине гостья слышит только потрескивание огня в камине и шелест листвы за окном.

– Кто ты такая, несмышлёная девчонка, чтобы спрашивать меня о подобном?

Гриффиндорка морщит лоб и в самом деле прикусывает язык, чтобы не дать вырваться тираде, рожденной переутомлением и страхом.

– Простите, мэм. Меня зовут Гермиона Грейнджер и мне сказали, что у вас я найду ответы.

Мэри улыбается, демонстрируя розовый и совершенно беззубый рот.

– Да, возможно, так оно и есть. У меня имеются ответы на многие вопросы, хотя уже очень давно никто не звал меня этим именем. Но интересно… что за ответ столь молоденькая девушка может искать так отчаянно?

– Я ищу… – Гермиона принимается рыться в магически расширенной внутри бисерной сумочке, пока ей не удается нащупать нужный клочок пергамента. – Вот это.

Она подает обрывок пожелтевшей бумаги, и когда Мэри тянется за ним, их пальцы соприкасаются.

«Там, где хоронят чужих», – написано выцветшими чернилами на клочке, оторванном, возможно, от рукописи… возможно, от дневника. Человек, давший это ей, не знал или не захотел сказать.

Мэри всматривается в обрывок несколько бесконечных мгновений, а потом с криком бросает на пол.

– Где ты это взяла?

Девушка качает головой – нет времени на объяснения… совершенно нет времени теперь, когда она так близко, что почти чувствует, как его руки уверенно и сильно обнимают ее за плечи.

– Это не имеет значения, миссис Шоу. Так вы мне можете сказать??? – в голосе мисс Грейнджер сквозит истерика.

Старуха откидывается назад в кресле, кивнув лишь раз в сторону клочка пергамента на полу – и тот вспыхивает пламенем. Гермиона всхлипывает, кричит – потому что это ее единственный шанс найти, увидеть, поцеловать его – и бросается наземь, сбивая пламя и опаляя пальцы дочерна, оставшись в конце концов с рассыпающимся пеплом в руке.

– Зачем? – спрашивает она. – Зачем? Зачем вы со мной так поступили?!

Мэри настороженно следит за гостьей. Гермиона легко может прочитать ее мысли – в конце концов, это то, что думает Гарри. Что думает Рон. Что она сошла с ума от горя, доведенная до помешательства невозможными надеждами и безумными, безумными мечтами.

– Я сделала это, потому что никто – никто, девочка! – не должен больше прочитать этих слов. Как только они ступают в каменный круг, живому не вырваться. Это место, где покоятся чужие, и мертвые хоронят мертвецов.

– Нет! – рыдает Гермиона. – Это просто старые бабушкины сказки, которые рассказывают, чтобы напугать непослушных детей!

В порыве сочувствия Мэри протягивает руку, похожую на когтистую лапу, и гладит девушку по голове.

– Нет, дитя мое. Это магия. Древняя и забытая – да… но очень, очень, очень живая.

– Мне в-все равно. Я должна с ним встретиться там. Он ждет меня каждую ночь. Я чувствую это.

– А, мужчина, стало быть… – осторожно говорит Мэри. – Что ж, теперь я вижу, что ты отыщешь другой, еще более отчаянный способ, если я тебе не помогу.

– Я сделаю что угодно, – шепчет Гермиона, подразумевая каждый сделанный ею вдох. Потому что он не должен был умереть. Он не должен был ее покинуть.

Мэри с печальным выражением лица качает головой, прежде чем ответить.

– Тогда ступай в лес – тот, что за холмом. Иди на север, пока не доберешься до самого высокого дерева. Поверни направо – и ты придешь к каменному кругу. Но берегись, Гермиона Грейнджер, как только ты минуешь камни, вернуться назад ты не сможешь.

Девушка вскакивает на ноги и покидает хижину раньше, чем старая ведьма доводит до конца свою речь, и последнее предупреждение так и не достигает ушей Гермионы.

Мертвые хоронят мертвецов.

***

В этой дальней и дремучей части леса неестественно тихо. Каждый шаг сопровождается практически оглушительным в абсолютной тишине хрустом веток, но теперь Гермиону ничто не страшит. Она уже близко, совсем близко и он манит ее – ей это известно! – своими бледными пальцами.

Девушка ускоряет шаг, думая о том, как временами волосы падали ему на лицо, скрывая черты от пытливого взгляда, или о том, каково было ощущать его тонкие губы на своих, но решительно не о том, почему он захотел покоиться здесь – там, где хоронят чужих, где мертвецы хоронят мертвецов.

После часа быстрой ходьбы она неуверенно замирает перед каменным кругом. Камни зловеще светятся в лунном свете, как будто… как будто живые и смотрят на нее, ожидая ее решения.

Внутри круга – кладбище, и Гермиона слышит неясное гудение древней магии, вибрирующей в воздухе вокруг нее. Земля ровная, гладкая от торфа и где-то там лежит Северус.

Эта мысль заставляет волшебницу сделать нетвердый шаг вперед. Она оставляет позади камни и бежит по утрамбованной земле, выкрикивая его имя в безмолвное пространство и плача. Гермиона даже не замечает, что жужжание магии в воздухе неуловимо меняется, и теперь в нем ощущается какое-то нехорошее ожидание.

Он появляется ниоткуда, в нескольких шагах от нее. Преодолев расстояние между ними, девушка бросается ему на грудь, обнимает и плачет от счастья и облегчения.

Северус одет в длинную черную мантию, которую она так отчетливо помнит с детства – мантию, в которой он умер. Ей нет дела до того, что раны у него на шее открыты и кровоточат, будто свежие, и что от него пахнет глубинной-глубинной землей.

– Гермиона, – хрипит он. – Тебе не надо было приходить сюда.

Голос его стал другим – скрипучим и отдаленным, будто маг говорит с ней из-под земли.

– Северус… – вторит она. – Ты не должен был покидать меня.

Снейп сжимает ее запястья, отводя от себя ее руки.

– Тебе следовало оставаться с живыми, Гермиона.

– Но… но я люблю тебя, – говорит девушка и с ужасом, от которого холодеет в животе, понимает, что глаза у Северуса пустые и мертвые.

Она теребит единственную, испачканную кровью пуговицу на его груди.

– Мне нужно знать… зачем ты пришел сюда. Я люблю тебя, Северус. Я бы похоронила тебя, позаботилась бы о тебе… Почему же ты отправился сюда?

– Я думал, ты поймешь, Гермиона, – произносит он странным приглушенным голосом. – Я устал от Хогвартса и жизни, которую я вел там. В смерти я хотел быть один. Наконец-то блаженное одиночество.

– Даже… даже от меня? – жалобно спрашивает гриффиндорка.

– Я надеялся, что после смерти ты присоединишься ко мне. Но теперь вижу, что мне не придется ждать… больше…

Гермиона неуверенно пятится, но Снейп обхватывает ладонями ее лицо и целует, пока она не начинает дрожать от холода и страстного желания.

– Тебе не стоило приезжать сюда, Гермиона, – повторяет он в последний раз.

А потом крепко сжимает холодные пальцы на ее шее.

***

Мэри Шоу качается в своем кресле и вяжет, дожидаясь сову, которая доставит «Ежедневный Пророк». С уханьем рыжевато-коричневая птица роняет газету ей на колени и вышагивает по полу до тех пор, пока Мэри не бросает ей сикль и кусок хлеба.

Ведьма разворачивает газету поверх пряжи и глаза ее становятся большими, когда она читает заголовок:

«Героиня войны Гермиона Грейнджер пропала без вести».

Изображенная девушка не так уж и похожа на ту, что была у нее три недели назад. На черно-белом фото она беспечнее, упитаннее и счастливее. Ее глаза не пылают отчаянием и скорбью.

Мэри бросает «Пророк» в огонь. И крестится, когда страницы начинают потрескивать и от них валит черный дым.

Она стара, но к мертвым себя пока не относит.