Пролог 
 

Вот вам кажется все в жизни так просто — махнул палочкой и вот те дом, махнул второй раз и вот те — два. Криво махнул, и нет у тебя ни дома, ни семьи, вообще ничего нет.
У меня ничего нет уже 17 лет, про таких, как я говорят «палочкой перемахал».
А я, между прочим, еще не так стар, более того, я совсем не стар, а очень даже молод. Мне всего 29, завтра мне будет тридцать, и я вновь достану свою палочку, чтобы посмотреть на нее, ощутить ее приятную шероховатость и положить обратно в футляр, а футляр сунуть в выемку под половицей. Я так делаю каждый год, именно в день рождения — это чтобы помнить: когда-то я был счастлив. И чтобы ощутить это счастье хотя бы на короткий миг в день своего рождения.

Меня зовут Уильям Джойс, мне 29 лет и когда-то я был волшебником.

Глава 1.

Воспоминание первое. Школа 
 

Я живу один в доме на берегу N-ского залива, когда-то в этом доме обитала вся семья Джойсов. Не самая счастливая семья на свете, но я ее любил. Я не всегда это понимал, и чаще всего проявлял любовь, только радуясь папиному возвращению с работы — он приносил мне какое-нибудь лакомство из лавки Хогсмида. Мама не работала, она болела и все дни проводила в закрытой спальне на втором этаже, в которой теперь живу я. Я не понимал, что это за болезнь, отец называл ее «меланхолией», бабушка — депрессией. Но, когда мне было девять, эта непонятная болезнь и свела мою мать в могилу. Так мы остались вчетвером: я, папа, бабушка и моя младшая сестренка Эмили, которой на тот момент было всего 3 года.

Когда мне исполнилось одиннадцать, случилось сразу несколько событий: мне пришло письмо из Хогвартса, папа открыл бутылку шампанского, бабушка прослезилась, а Эмили упала со стула и сломала руку. Пока взрослые возились с моей младшей неуклюжей сестрой, я вдыхал запах чернил и пергамента, прижимая письмо к своему лицу. Сломав печать, я наконец-то прочитал долгожданное приглашение в Школу чародейства и волшебства.

Когда Шляпа выкрикнула «Слизерин» я понял, что вот и кончилось счастье. Маленькому мальчику по фамилии Джойс счастья теперь не видать.

Я на ватных ногах сполз со стула и прошел к слизеринскому столу, где все что-то кричали, хлопали меня по плечу и радостно улыбались. «Они ведь такие же люди», — пытался убедить себя я, но легче не становилось. Мне было одиннадцать, я был склонен к максимализму, и малейшее разочарование представлялось мне вселенским горем. В этот же вечер я написал отцу, обратился к директору, но папа, мой любимый папа, просил с гордостью носить звание слизеринца Джойса, а директор лишь улыбался мне, сверкая стеклами своих очков-половинок.

Я долго перебирал все возможные варианты своего попадания на Слизерин, но мой отец учился на Хаффлпафе и был самым добродушным человеком на свете, а моя мать была храброй гриффиндоркой. Я даже не задумался над тем, что Шляпа уже тогда смогла углядеть в Уильяме Джойсе только зарождающуюся червоточинку. То, что погубило мою жизнь всего лишь через год.

Я не стал выдающимся слизеринцем, я учился в одно время с Драко Малфоем и легендарной Золотой троицей. Но и никогда не пытался примкнуть ни к тем, ни к другим. Я стал серым пятном в жизни Слизерина. Меня не оставляли после уроков, я не был замечен в драках, я не получал по пять баллов на каждом предмете, даже декан моего факультета, казалось не замечал меня.

Зато я замечал Снейпа... И внимательно следил за ним на каждом уроке — истинный слизеринец, переметнувшийся на сторону добра. Это сейчас я понимаю, что слизеринец и Пожиратель — не синонимы, но тогда мне было одиннадцать. И я посчитал Северуса Снейпа примером правильной жизни, моим светом в конце тоннеля, доказательством того, что и из этой выгребной ямы можно выбраться. Тогда я не знал какую цену он заплатил за это возвращение...

У меня не было друзей, да я и не пытался их найти, слишком много времени отнимали мои личные переживания. Ко мне всегда пытался кто-то подсесть, заговорить, но я поздно обращал на это внимание и замечал уже удаляющиеся спины сокурсников. В первые несколько недель я часто видел лохматую шевелюру, сидящую передо мной, потом оказалось, что эта шевелюра принадлежала очень миловидной девочке по имени Гермиона Грейнджер, а еще чуть позже я понял, что она — лучшая подруга Гарри Поттера, и с этой девочкой лучше не связываться. Знаменитые люди всегда несут с собой кучу неприятностей, а их мне хотелось избежать хотя бы на первом году своего обучения.

Я не скажу, что Гермиона мне очень понравилась, мне было одиннадцать, и о любви я знал постольку поскольку. Точнее я знал о любви, но не о любви-эросе, любви-страсти. Я любил своего отца, любил свою сестру, а Гермионе я симпатизировал, пару раз улыбнулся ей в Большом зале, но она кажется, так и не заметила. Однажды я столкнулся с ней в коридоре, интересно, она хотя бы поняла, что врезалась в человека, а не в косяк? По-моему нет, слишком уж она была поглощена чтением Истории Хогвартса.

Между тем «случайно» столкнуться в коридоре с профессором Снейпом мне так и не удалось, напряженный выдался у него год, чрезмерно часто с его губ слетала так ненавистная им фамилия Поттер.

Поттер нервировал и меня, он так откровенно ненавидел Слизерин и Снейпа, что начинали бушевать во мне и мои страхи — а мой ли это путь? Мой ли факультет? И сущность моя ощетинилась, а взгляд стал более озлобленным — мой. И идти мне по нему еще очень-очень долго...целый год.

Воспоминание второе. Гермиона Грейнджер

Я продолжал присматривать за Гермионой, не смотря на то, что часто ловил на себе недоуменные взгляды сокурсников — слизеринец связался с гриффиндоркой! Трагедия вселенского масштаба! Вот только не связывался я с ней, она связалась с Поттером и Уизли, а я собирал по крупицам все, что она случайным образом адресовала мне — улыбки, жесты, мимика. И пусть в этот момент она думала не обо мне, пусть смотрела не на меня, я все равно жадно ловил ее взгляд, оставаясь в тени своего факультета.

Как же я проклинал Шляпу, направившую меня в этот чертов Слизерин!

А потом у Поттера начались проблемы, я видел, как он нервничает, с какой злобой он смотрит на Снейпа и мои кулаки сжимались в бессильной ярости: «Неужели ты не видишь, недоумок! Он другой! Он изменился!»

Но Поттер не видел... А Гермиона, видимо, верила Поттеру и всегда была с ним.

Верный друг, верный товарищ, боевая подруга Избранного. Девушка, которую я полюбил многим позже. Девушка, которой я так и не смог добиться...

Воспоминание третье. Профессор

Я мало что знал о Вольдеморте, в нашем доме это имя никогда не упоминалось, пару раз отец обронил «Тот-кого-нельзя-называть», вот и все, что мне было известно о злодее века. Зато в нашем доме часто звучали слова: «Чертовы Пожиратели», — в годовщину смерти деда их говорила моя бабушка, сжимала в руках палочку и, щурясь, смотрела в окно, будто эти самые Пожиратели сейчас пройдут по нашей улице с транспарантами.

Именно от бабушки я узнал, что Северус Снейп был Пожирателем, и именно Снейпа бабушка ненавидела больше всех. Я не знал почему — Сесилия Эфрон была не очень разговорчива. Иногда она смотрела на меня пристальным взглядом, качала головой и, громко шаркая старыми изношенными тапками, шла на кухню. Она не была старой — 60 лет, что это за возраст для волшебницы? Но она намеренно старила себя после смерти деда. А когда она потеряла и дочь, ход времени для нее остановился, и все реже Сесилия выходила из комнаты, и все чаще бормотала что-то о проклятых Пожирателях и Снейпе.

Когда мне было десять, я поинтересовался у отца — кто такой Снейп, но папа лишь добродушно посмотрел на меня, покачал головой и отвернулся к Эмили. Никогда этого не забуду. Я привык получать ответы на все свои вопросы, а в тот момент я был жестоко проигнорирован. А вы знаете, что когда детей игнорируют, они злятся? И злоба эта никуда не уходит — она должна вылиться в какое-то действие. Тогда-то и произошел мой первый неконтролируемый выброс магии. Отец кухню потом полмесяца восстанавливал, а я почему-то очень гордился собой — вот как я могу, вот какая сила во мне! Со временем выбросы участились, я перестал контролировать свою злость — мне нравились эти вспышки и это состояние эйфории, с которым я взирал на дела рук своих.