Глава 1

Октябрь в этот год выдался очень дождливый. Хмурое небо повисло над землей, а холодные ветра безжалостно срывали с деревьев пожелтевшие листья. В это утро Волшебный потолок Большого Зала школы Волшебства и Чародейства Хогвартс был таким же неуютным и мрачным. Студенты вяло поглощали свои завтраки, и только совы, принесшие почту, несколько развеяли уныние, царившие в зале.

Небольшая серая сова подлетела к девушке с пышными каштановыми волосами и умными спокойными глазами, в которых на мгновение появилось изумление.

— От кого эта сова, Гермиона? — поинтересовался рыжий парень, сидевший рядом с девушкой, — Опять от Крама?

В его голосе слышалось легкое раздражение.

— Нет, — удивленно ответила Гермиона, отвязав сверток пергамента от лапки совы, — От родителей. Странно…

Девушка распечатала письмо и принялась читать. По мере прочтения лицо ее становилось бледнее, и вдруг она, втянув носом воздух, крикнула «Нет!», и крик ее разнесся над Большим Залом, заставив учеников и учителей замереть и взглянуть на лучшую ученицу Хогвартса, всегда сдержанную и спокойную.

Гермиона выронила письмо и со слезами, двумя ручейками покатившимися по щекам, выбежала из Зала.

Ее друзья, Гарри и Рон, переглянувшись, потянулись за письмом. 

«Гермиона, дочка, мне очень не хотелось бы сообщать тебе об этом в письме, но я подумала, что ты должна знать. Я понимаю, что это будет тяжело для тебя, но ты должна принять то, что я скажу тебе и смириться с этим.

Люди уходят, и бывает так, что те, кого мы любим, покидают нас, когда мы этого совсем не ждем. Смерть любимых — всегда боль, но время лечит раны. Видит Бог, мне тяжело писать об этом, и как бы я не старалась преподнести это помягче, ничего не выйдет.

Гермиона, солнышко, Джозеф умер. Он покончил с собой вчера вечером, 15 октября, перерезав себе вены. Он оставил записку: „Я всегда буду любить только ее, мою Шарлотту, и не смогу жить, зная, что она никогда не ответит мне, зная, что она любит другого. Я не хочу мешать их счастью. Любимые родители, простите меня. И, Гермиона, ты тоже прости“

Милая, прошу тебя, держись, ты справишься, ты сможешь. Мы с папой любим тебя. Твоя мама» 

Рон и Гарри снова посмотрели друг на друга, но теперь в их глазах не было любопытства, было только сочувствие и отчаянье — они знали, что ничем не смогут помочь подруге. Они почти не знали Джозефа — он был маглом и жил по соседству с Гермионой. Прошедшим летом она очень подружилась с ним, и, хотя романтических отношений между ними не было, Гермиона с трепетом и нежностью относилась к этому странному молодому человеку. 

— Надо пойти к ней? — неуверенно сказал Рон.

— А может, лучше оставить ее пока одну? — также неуверенно предположил Гарри.

Очаровательная рыжая девушка, которая, увидев поведение Гермионы, подошла к Гарри и Рону и прочла письмо через их плечи, сквозь слезы проговорила:

— Мне кажется, Гарри прав. Мы ничего не сможем сделать для нее прямо сейчас. Ей надо принять это.

— Ну, хорошо, — согласился Рон, — но, Джинни, все-таки поговори с ней потом. Вы, кажется, стали очень близки в последнее время, и ты знала этого Джозефа лучше нас.

Джинни согласно кивнула в ответ, и еще одна слеза скатилась по ее щеке. 

Гермиона, тем временем, бежала куда глаза глядят. Ей казалось, что она сможет убежать от этого ужаса. Но чувство полной безысходности затопило ее сердце. Тоска, непреодолимая тоска и ощущение, что она никогда больше не сможет быть счастливой, разрывали сердце Гермионы на части, а в голове мелькали воспоминания: вот Джозеф на пороге ее дома — почтальон таинственным образом перепутал их почтовые ящики и Джозеф принес письма Гермионы, именно так они познакомились; а вот она и Джозеф сидят на дереве возле его дома, они тогда разговаривали о страхе, в том числе о страхе перед смертью. Джозеф сказал, что люди бояться смерти, потому что боятся неизвестности, а Гермиона сказала, что боится не собственной смерти, а смерти любимых. И как он мог покончить с жизнью после этого? А вот они с Джозефом пошли в кино, на фильм про магов. После этого Гермиона открыла ему свою тайну. Она рассказала обо всем: о Хогвартсе, о магии, о Гарри и Роне, и он ей поверил.

Постепенно боль сменилась злостью. Она, Гермиона, так привязалась к нему, открыла свои секреты, да и сам Джозеф говорил, что это было лучшее лето в его жизни. Он говорил, что Гермиона — его первый друг, и что он безмерно благодарен ей за те минуты, когда они были вместе.

Джозеф действительно был замкнутым и необщительным. Не слишком красивое, бледное лицо всегда было несколько отрешенным, кроме тех моментов, когда он разговаривал с Гермионой. Черные волосы, спутанные и забранные в неаккуратный хвост, темные глаза, с затаенной обидой смотревшие на окружающий мир, высокий и нескладный — он скорее отталкивал людей, чем притягивал. Но Гермиона увидела в нем что-то, чего другие не видели — блестящий ум, огромный багаж знаний, слишком серьезный для юноши его лет характер, а еще очень ранимую душу, скрываемую под маской безразличия и усталости. Ни раз Гермиона ловила себя на мысли, что Джозеф очень похож на профессора Снейпа. Иногда ей казалось, что она разговаривает с профессором в молодости. И Гермиона готова была сделать все, чтобы Джозеф не стал желчным, ненавидящим всех и вся мужчиной, которым стал профессор Снейп. Ей казалось, что все, что нужно — это дать Джозефу любви, простой любви человека к человеку, ощущения, что он нужен кому-то, кроме родителей. Но оказалось, этого было недостаточно. Ему нужна была любовь девушки, которая никогда не смогла бы ему ответить. Шарлотта. Гермиона знала ее, Джозеф познакомил их однажды. И самым обидным было то, что Шарлотта понравилась Гермионе, и это мешало Гермионе винить девушку в том, что она отказала Джозефу.

Гермиона забежала в первый пустой класс, который попался ей на пути. Она знала, что здесь давно уже не проходят уроки, поэтому никто не потревожит ее. «Как он мог? Как он мог?» — вторя ударам сердца, пульсировала мысль в ее сознании. Злость, боль и обида, наконец, вырвались наружу, и через минуту класс был похож на поле боя. Устав, девушка села посреди разрушенных парт и стульев и зарыдала в голос, постоянно повторяя «Зачем, Джозеф? Зачем? Как ты мог?» 

Она не заметила, как в класс кто-то вошел. Этот кто-то обвел последствия выражения эмоций Гермионы недовольным взглядом и сделал шаг в сторону рыдающей девушки.

Гермиона же почувствовала новый прилив злости и при помощи палочки перевернула единственную уцелевшую парту.

— Прекратите разрушать класс, мисс Грейнджер.

Гермиона резко обернулась, и на секунду ей показалось…

— Джоз…- с надеждой, а потом разочарованно, — А, профессор… — видение быстро исчезло, но оно причинило ей такую боль, что захотелось выпустить пару заклинаний в этого человека, так похожего на Джозефа.

Неужели я больше никогда не увижу его?

— Я все починю, — сказала, сквозь слезы Гермиона и отвернулась.

Профессор был последним человеком на земле, которого она хотела бы сейчас видеть.

— Возьмите, — голос прозвучал совсем близко. Чуть обернувшись, Гермиона увидела подол черной мантии и бледную руку, протягивающую бутылочку с каким-то зельем.

Джозеф тоже любил черный цвет.

— Не нужно, — с трудом проговорила Гермиона.

— Возьмите, директор приказал дать вам это, — настойчиво повторил профессор Снейп, — Вам станет легче, — добавил он.

Гермиона выхватила пузырек из рук профессора и кинула его в стену. Стекло жалобно звякнуло и перламутровая жидкость начала медленно стекать со стены, образовывая на полу маленькую лужицу. Это зрелище заворожило Гермиону, но тут низкий голос снова вторгся в ее сознание.

— Прекратите вести себя как капризный ребенок, мисс Грейнджер, выпейте зелье!

В руках профессора оказался еще один флакончик, точно такой же, как тот, что только что полетел в стену.

— Ост…оставьте меня … в покое, сэр, — сказала Гермиона.

Слезы текли по лицу, дыхание стало неровным, и ей было трудно говорить.

Профессор же, хотя и понимал, что следующим, кто полетит в стену, будет он сам, сказал:

— Выпейте зелье!

— Да что вы не видите, мне плохо! И не хочу я ваше дурацкое зелье! — Гермиона вскочила на ноги и повернулась лицом к профессору, — Я же сказала, оставьте меня! Можете считать, что вы выполнили приказ директора, вы дали мне зелье, а что я с ним сделала — это уже мое дело! Вы ничего не понимаете! Он…Он…Как он мог так поступить со мной?! Как можно…Ненавижу!

Гермиона кричала, отрывки фраз, формировавшихся в голове, слетали с ее губ, и она уже забыла, кто перед ней находится. Профессор же молча наблюдал ее истерику, потом подошел к ней, схватил за плечи и хорошенько встряхнул.

— Достаточно. Откройте рот, — он поднес пузырек к ее губам и почти силой влил в нее содержимое.

После этого профессор отпустил Гермиону, и она безвольно опустилась на пол.

— Оставьте меня, пожалуйста, сэр, — еле слышно проговорила Гермиона.

Губы перестали слушаться ее, во всем теле появилась слабость, а мысли с трудом формировались в слова.

— Сейчас начнется действие зелья, не думаю, что стоит оставлять вас здесь в таком состоянии, — спокойно ответил профессор.

— Откуда такая забота о моем благополучии? — зло спросила Гермиона.

— Поверьте, мне не доставляет никакого удовольствия нянчиться с вами. Это забота ваших дружков. Но директор приказал…

— Ах, ну конечно! — ехидно откликнулась девушка.

— Не припомню, чтобы позволял вам перебивать меня, — зло сказал профессор.

Гермиона ничего не ответила.

Несколько минут они сидели в полной тишине. Гермиона безучастно рассматривала свои ботинки, а профессор присел на край не до конца разрушенной парты.

— Зелье уже подействовало. Идите в больничное крыло, — твердо сказал профессор.

— Я не больна, — откликнулась Гермиона, машинально отвечая на слова профессора.

— В больничное крыло. Живо.

Приказной тон подействовал на Гермиону, она встала и пошла туда, куда отправил ее профессор. Краем сознания она отметила, что он сопровождает ее. 

Когда Гермиона очнулась, она обнаружила себя в больничной кровати, была уже ночь, и лишь тусклый свет свечей в коридоре пробивался из-под дверей. Обнаружив полное отсутствие чувств и мыслей, она сочла за лучшее заснуть снова, что и сделала через пару минут.