Глава 1. "Яблоко от яблоньки"
 

Всю неделю Гарри не оставлял попыток выяснить, чем занят Малфой.
Результат, впрочем, был нулевой. Как он ни старался, ему так и не удалось проникнуть в Выручай-комнату. Вот и сегодня, битый час проторчав в мантии-невидимке на восьмом этаже, перепробовав все возможные и, как ему казалось, вполне убедительные мысленные обращения к Комнате, он вынужден был признать, что в очередной раз потерпел неудачу. Злой и разочарованный, Гарри шёл назад в Гриффиндорскую башню, когда на пути ему попалась Миссис Норрис.
Он остановился, стараясь не шевелиться и не дышать, ожидая, пока кошка Филча пройдёт мимо — незачем было привлекать её внимание.
И тут, как назло, появился сам Филч.
— Пойдём со мной, киска, я хочу, чтобы ты это видела, — ласково сказал он, обращаясь к Миссис Норрис. — У меня сюрприз для профессора Снегга. Ох, ему это не понравится!
«Какой ещё сюрприз?» — подумал Гарри, чувствуя, как всё в нём замирает в предвкушении нового приключения.
Был только один способ выяснить это.

Было уже почти десять, но декан Слизерина всё ещё находился у себя в кабинете -
мрачном полуподвальном помещении в подземельях его родного факультета.
Несмотря на смену должности, Снегг не пожелал перебраться повыше и, по его просьбе, новый класс ему выделили неподалёку от старого.
Дабы студенты (буде такие найдутся) не питали напрасных иллюзий.
Снегг был в прекрасном настроении. Полчаса назад, разбирая старые бумаги, он наткнулся на прошлогодний номер «Ежедневного пророка». Мельком просмотрев его, он зацепился взглядом за некролог на последней странице:

25 декабря в Каире в возрасте 115 лет

скончалась

волшебница

Цирцея Бенедиктус

И всё — никакого перечня заслуг перед магическим сообществом, никаких упоминаний о выдающихся талантах... Видно, за столько лет о ней успели забыть, да Снегг и сам с того дня, как получил от неё огненное послание, едва ли хоть раз слышал это имя.
Он снова пробежал глазами короткие скупые строчки. Вспомнил, как величественно выглядела Цирцея, когда он познакомился с ней. На вид ей можно было дать шестьдесят, не больше, да и то — язык бы не повернулся назвать её старухой. А она, оказывается, уже тогда прожила около века.
«Живучая оказалась стерва. Интересно, как она умудрилась родить дочь в столь преклонном возрасте? И вообще прожить такую долгую жизнь? Не иначе, старый друг Альтотас снабжал её Эликсиром Молодости...»
Впрочем, эти праздные мысли мало занимали его. В который раз перечитывая некролог, он испытывал жестокую радость от сухих бесстрастных сведений, помещённых в скромную траурную рамку, хотя его давно уже ничто не связывало с Цирцеей Бенедиктус.
«Жаль, меня рядом не было. С каким удовольствием я бы сам тебя прикончил!»
Снегг вырвал страницу с некрологом, аккуратно сложил газетный листок и, открыв классный журнал на последней странице, засунул его за обложку, сделанную из бракованной шкуры бумсланга. Пустячок, а приятно.
«На стенку что ли повесить? Для поднятия настроения...»
Снегг мрачно усмехнулся при этой нелепой мысли.
А что? Было бы забавно... не так у него много радостей в жизни, в конце концов... Ладно, это уже перебор. Но отметить такое событие не мешало.
Он достал палочку, небрежно ткнул ею в направлении конца кабинета, и к нему тут же подлетела початая бутылка эльфийского вина «Шираз Розмари Гросс-Егерсдорф» вместе с бокалом — он держал их здесь, глубоко задвинутыми на верхней полке шкафа в конце класса, специально для таких случаев. Правда, разделить свою радость ему было не с кем, но Снегг не переживал по этому поводу. Налив вина, он поднял бокал, словно приветствуя кого-то, и произнёс в пустоту:
— Поздравляю, Цирцея! Сдохла наконец? Жаль... жаль, что ничем не смог тебе помочь!
Он пригубил вино, неторопливо смакуя его терпкий, с нотками имбиря вкус, и развил свою кровожадную мысль дальше:
— С каким удовольствием я бы сам тебя убил, старая сука.
Ещё глоток — словно кровь из сердца проклятой старухи.
— А совсем хорошо было бы вернуться назад во времени и сделать это снова!
Снегг смотрел сквозь наполовину пустой бокал на пламя ближайшей свечи и чувствовал, как его хорошее настроение стремительно испаряется.
— И опять, и опять... пока бы мне это не надоело!
Вообще-то у него не было привычки, присущей многим одиноким людям, разговаривать с самим собой, но иногда на него находило... вот как сейчас.
Радостная эйфория от сознания того, что бабка Пенелопы наконец отправилась на тот свет, улетучилась, уступив место ненависти. Глухой, лютой, неискоренимой ненависти, которую он всегда носил в сердце.
Этот дьявольский огонь надо было потушить... немедленно...хотя бы вином. Он слишком хорошо знал, к чему это могло привести.
Снегг одним глотком допил остатки тёмно-рубинового напитка, но легче ему не стало. Он не смог совладать с собой, и на смену злорадству пришла тоска, невыносимая, как дыхание дементора.
Опять...
Он повертел в пальцах пустой бокал и со звоном поставил его на стол.
— Впрочем, сколько тебя не убивай, что толку? Это не исправит того, что ты сделала. Падаль...
Он решил было выпить ещё, но ему помешали.
Некстати раздавшийся стук в дверь заставил его спрятать бутылку подальше — ещё не хватало ненужных разговоров.
— Кто там? — спросил Снегг недовольно.
Дверь открылась, и на пороге нарисовался Филч. Из-за его ноги выглядывала Миссис Норрис.
— Простите за беспокойство, профессор, но кое-кто хочет вас видеть.
— В такое время? И что значит «кое-кто»?
— Это лицо просило не сообщать ничего определённого, а просто передать вам это.
Филч переступил порог и, подойдя к Снеггу, вручил ему маленький клочок пергамента — нечто вроде визитки.
Невидимый Гарри, воспользовавшись моментом, тихонько прошмыгнул в кабинет Снегга. Встав в углу слева от двери, откуда открывался хороший обзор, он, затаив дыхание, наблюдал за профессором и его прихвостнем.
Реакция Снегга оказалась интригующей. Гарри ждал, что он нахмурится или слегка удивится, но Снегг, едва взглянув на пергамент, так заметно переменился в лице, что сомнений у парня не осталось: новости для врага и впрямь были скверные.
— Где она? — спросил Снегг внезапно севшим голосом, в котором Гарри с удовольствием различил панические нотки.
— У ворот Хогвартса, — доложил Филч.
Снегг смял пергамент и швырнул его на пол с видом крайнего отвращения.
— Очень хорошо, — сказал он тоном, свидетельствовавшим как раз обратное, — в таком случае, у меня будет к вам просьба, Аргус.
— Слушаю, профессор.
— Приведёте её ко мне не раньше, чем через пятнадцать минут, и так, чтобы никто не видел. Сделаете?
— Да, сэр.
— Через пятнадцать минут, слышите? И чтоб тихо!
Филч кивнул и вышел.
Снегг выглядел растерянным и взволнованным, что совершенно на него не походило.
— Горгонта! — проговорил он в смятении. — Но как... невозможно...
Впрочем, Снегг не был бы собой, если бы тотчас же не взял себя в руки. Подойдя к шкафчику в противоположном углу, за преподавательским столом, он что-то пробормотал, очевидно, снимая запечатывающее заклятье и, распахнув дверцы, чуть выдвинул вперёд большую чашу, показавшуюся Гарри подозрительно знакомой.
«Ещё один Омут Памяти? Откуда он у Снегга?»
Однако ломать голову над загадкой было некогда, потому что Снегг вдруг проделал нечто любопытное.
Вместо того чтобы приложить волшебную палочку к виску, он приставил её прямо к сердцу. Гарри даже показалось, что на этом обычно бесстрастном лице промелькнула тень страха. Снегг вообще вёл себя странно: явно собирался что-то сказать, но отчего-то медлил. Было ощущение, что он никак не может решится на что-то.
Наконец, отбросив последние сомнения, он судорожно вздохнул и произнёс твёрдым голосом:
- Мементос Корасон!
Из груди его выплыло серебристое облачко. При этом он, очевидно, ощутил некоторый дискомфорт, потому что почти сразу же глухо застонал. Он легонько толкнул облачко волшебной палочкой, и оно плавно поплыло к Омуту Памяти, вскоре исчезнув в нём.
На глазах Гарри творилось что-то неладное.
Снегг шагнул к столу, с силой прижимая руку к груди. Лицо его посерело, исказившись чудовищной судорогой, из горла вырвался сдавленный стон, а потом он начал задыхаться. Уцепившись за стол, маг застыл в напряжённой позе, пытаясь совладать с недомоганием.
По всей видимости, ему это удалось. Через несколько минут ему полегчало: дыхание выровнялось, судорожно сжатая рука отпустила край стола, а с лица исчезло выражение мучительной боли.
Гарри с любопытством наблюдал за ним.
Интересно, кто сейчас придёт к Снеггу? Почему он так взволнован этим визитом? И почему так плохо перенёс извлечение воспоминания — вон, и сейчас ещё тяжело дышит и бледен больше обычного?
Ответ на первый вопрос не замедлил явиться. Через пару минут на пороге кабинета вновь возник школьный смотритель. Он посторонился, пропуская вперёд какую-то сгорбленную фигуру.
— Благодарю вас, Филч, вы свободны. Будьте неподалёку, вы мне скоро понадобитесь.
Филч ретировался, не забыв закрыть за собой дверь.
Гарри уставился на незваного гостя, а, точнее, гостью, ибо фигура оказалась безобразной старухой, тяжело опиравшейся на железную клюку. На вид ей можно было дать и семьдесят, и восемьдесят, и больше — Гарри затруднялся определить её возраст. Она казалась немощной и слабой, но при этом держалась довольно уверенно. Её одежда состояла из грязных засаленных лохмотьев, которые непонятно каким образом висели на ней — ни пуговиц, ни молний, ни тесёмок Гарри так и не увидел, и вообще у него создалось впечатление, что старуха просто завернулась в высохшие половые тряпки. От неё довольно сильно разило нечистотами.
«С какой помойки её выкопали?» — поморщился Гарри, когда в нос ему ударил резкий запах давно немытого тела.
Лицо у неопрятной гостьи было землистого оттенка, что ещё больше усиливало и без того отталкивающее впечатление, которое она производила. Гарри она показалось странно знакомой, хотя он готов был поклясться, что никогда раньше не встречал её. Однако, присмотревшись повнимательнее, он понял, в чём дело. Ну, конечно! Определённо, он уже видел эту болезненно-бледную кожу, крючковатый нос, тонкие насмешливые губы и недобрые чёрные глаза. Да ещё нечёсаные, давно немытые седые патлы... Вылитый Снегг!
Прежде, чем старуха открыла рот, Гарри уже знал, кто это.
— Ну, здравствуй, сын, — прокаркала ведьма (Гарри подумал, что голос у матери слизеринского декана такой же неприятный, как и всё остальное, и заметил, что Снегг смотрит на неё с нескрываемым отвращением), — давненько не виделись.
Снегг не тронулся с места.
— Не знал, что вы ещё живы, мадам, — холодно сказал он вместо приветствия.
— Не очень-то ты почтителен с матерью, — заметила старая карга, оглядывая кабинет. — Может, хоть сесть предложишь?
— Нечего вам тут рассиживаться, вас никто не звал.
Однако старуха, ничуть не смутившись, проковыляла, стуча клюкой, к ближайшей парте, выдернула оттуда стул и, пододвинув его поближе к столу Снегга, уселась на него с самым независимым видом.
Гарри порадовался, что она расположилась так удачно — из своего угла он имел прекрасную возможность наблюдать за обоими родственничками.
Эти последние, похоже, были отнюдь не в восторге друг от друга.
— Спасибо, сынок, — припечатала старуха, едва устроившись, — уважил матушку.
Снегг казался возмущённым до глубины души.
— И у вас, мадам Горгонта, ещё хватает наглости называть себя матерью?
— А почему нет? — возразила старуха. — Ведь я дала тебе жизнь.
— В этом, если вы запамятовали, заключается вся ваша заслуга.
Горгонта никак не отреагировала на замечание, и сарказм Снегга пропал втуне.
Она окинула сына критическим взглядом и скептически хмыкнула.
— Судя по тому, что я вижу перед собой, гордиться мне особенно нечем.
«Да уж, действительно», — мысленно согласился с ней Гарри.
— На себя бы посмотрели, — огрызнулся Снегг.
Мать всё больше действовала ему на нервы.
— Поживи с моё с клошарами, — парировала старуха, извлекая из недр своего нищенского наряда замызганную табакерку, — погляжу я, каков ты станешь. Небось, сразу спеси поубавится. Думаешь, ты принц какой? Да такое же отребье, хоть и живёшь по-человечески.
Она открыла табакерку и, погрузив в неё крючковатый нос, с шумом втянула воздух.
Снегг снёс этот новый выпад более хладнокровно. Судя по всему, он решил переменить манеру разговора.
— Чем обязан столь высокой чести, мадам? — спросил он куда более спокойно. — Зачем вы хотели меня видеть?
— Так-то лучше, — проворчала старуха. — Слушай сюда, Северус, у меня к тебе дело...
— Дело?! — перебил Снегг. — Да какие у нас с вами могут быть дела?
— Дела семейные, — спокойно ответила Горгонта. — Будь так любезен, сядь, а то мне неудобно на тебя смотреть.
Снегг, стоявший у стола с самого начала разговора, проигнорировал её слова. Он надменно смотрел на мать, как бы желая подчеркнуть, что между ними нет ничего общего.
— Нет у меня семьи, — произнёс он с нажимом, — и уже давно. Или вам напомнить, как вы бросили меня, едва я поступил в Хогвартс?
Старуха спрятала табакерку в складки лохмотьев и утёрла лицо рукавом.
— У меня не было выбора, Северус, и ты прекрасно это знаешь. Здесь ты хотя бы мог есть досыта и спать по-человечески. У нас с твоим отцом почти не было средств к существованию на тот момент. Так что, по правде говоря, я спасла тебя от голодной смерти.
Глаза Снегга зловеще сверкнули.
— Только не надо строить из себя святую, мадам!
— И не собиралась, — быстро ответила старуха. — Но, согласись, сын, ты жил в Хогвартсе...
— ...на всём казённом, — подхватил Снегг со злобой, — на крохи от щедрот Министерства. Жалкий задохлик, всё равно, что сирота — и это при живых-то родителях! Ответьте, мадам, вы хоть раз поинтересовались, каково мне здесь? Вы меня навещали? Писали письма? Справлялись обо мне? Прислали хоть один паршивый кнат, чтобы у меня было хоть
что-то своё? Что вы вдруг заткнулись? Нечем крыть?
Его голос звенел от напряжения, и Гарри показалось, что он вот-вот набросится на мать с кулаками.
Только сейчас он осознал, до какой степени Снегг выбит из колеи этим неожиданным визитом.
Старуха, впрочем, проявила завидную выдержку. Упрёки сына она слушала с таким скучающим видом, словно придавала им значения не больше, чем чириканью птиц.
— Всё это, конечно, так, — сказала она, как только Снегг стих, — но благодаря тому, что ты попал в Хогвартс, сейчас ты жив, относительно здоров и даже преуспеваешь как будто. Я не собираюсь каяться — что было, то было, — но, если ты способен выслушать меня и не орать через каждые два слова, я тебе кое-что объясню.
Снегг досадливо поморщился — явно злился, что вышел из себя.
— Я весь внимание, — процедил он.
Горгонта поудобнее устроилась на стуле и начала:
— Я не была счастлива с твоим отцом. Он и женился-то на мне только потому, что я забеременела.
Снегг хотел что-то сказать, но мать предостерегающе подняла руку.
— Не все дети рождаются по любви. Ты был нежеланным ребёнком для своего отца. Он никогда не любил тебя, Северус. И меня тоже.
— Интересно, как я тогда вообще на свет появился?
Декан Слизерина уронил эту фразу небрежно, как бы между прочим. Он по-прежнему возвышался над столом, надменно глядя на старуху, с независимым видом скрестив руки на груди. И всё же чувствовалось, что он сильно напряжён.
Гарри подумал, глядя на него, что Снегг имел полное право задать такой вопрос, пусть даже в своей обычной издевательской манере.
Горгонта пожала плечами.
— Мы оба жили в провинции. Скука смертная. Развлечений никаких. Я имела несчастье влюбиться в этого жалкого типа, — в её голосе впервые прозвучала затаённая ненависть, — и мне даже казалось одно время, что он отвечает мне тем же.
— А я думал, вы опоили его приворотным зельем.
Старуха метнула на сына испепеляющий взгляд.
— Нет, — сухо сказала она, — я была не так уж плоха.
— Подозреваю, выбирать в вашей деревне было особенно не из кого.
— В любом случае, — продолжала Горгонта, игнорируя насмешку, — он начал встречаться со мной только от скуки. Сейчас я это хорошо понимаю. Он всё равно бы меня бросил, но, к несчастью, я понесла от него.
— К несчастью? — тихо переспросил Снегг.
— Вот именно, — кивнула старуха. — Не стоило рожать от такого, как Фрэнк. Он всё же соизволил жениться на мне — но только потому, что вмешался мой отец. Он надавил на Фрэнка, припугнул... лучше бы он не лез...
Она немного помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:
— Ты и сам знаешь, что Фрэнк был магглом. Актёром. Он мечтал о славе, о больших ролях. Не знаю, может, у него и были какие задатки, но он так и не поднялся выше задрипанного провинциального театра. Кроме того, он ненавидел колдунов и вообще магию и всё время, пока я носила тебя, пытался откреститься от своего отцовства. Он женился по принуждению — думаю, мой отец грозил ему порчей или чем похуже, если он бросит меня, — поэтому постоянно срывал злость на мне. Я не была с ним счастлива ни одного дня.
— Почему вы не ушли от него? — последовал резонный вопрос.
— Это было не принято. Жена должна жить с мужем — так меня воспитали. Моя мать тоже многое терпела от отца. Но Фрэнк так отвратительно обращался со мной, что очень скоро остатки любви выветрились из моего сердца, и я родила ему тебя, уже не скрывая ненависти.
Снегг был страшно бледен.
— И вы полагаете, я должен испытывать к вам благодарность?
— Нечего всё валить на меня, — окрысилась Горгонта. — Я могла бы сделать аборт, но я предпочла дать тебе жизнь.
— Совершив тем самым самую большую свою ошибку.
Последние слова Снегг произнёс так тихо, что Гарри пришлось изрядно напрячь слух, чтобы услышать его.
Старуха никак не прореагировала на это обвинение — вероятно, она просто не расслышала.
— Рождение сына ничуть не повлияло на Фрэнка, — продолжала она, — он всё время где-то пропадал, даже если у него не было спектаклей или репетиций, и я была вынуждена справляться со всем одна. Его родители не желали меня знать, а мой отец вёл себя немногим лучше — он был не слишком доволен, что я вышла за маггла, и отказывался помогать нам. Впрочем, он и сам сильно бедствовал с тех пор как овдовел, так что какой с него спрос... Он бы не мог помочь мне, даже если бы захотел. Поэтому мы с Фрэнком жили в крайней нищете.
— О, это я помню очень хорошо, — произнёс Снегг, помрачнев.
— Мы могли бы худо-бедно держаться на плаву, — тут в словах Горгонты снова прорезалась ненависть, — если бы Фрэнк хоть немного думал о семье, хотя бы о тебе, своём сыне. Но ему было всё равно, сыт ты или голоден, здоров ли, одет... Почти все его заработки уходили на кабаки и женщин. Я крутилась, как могла: стирала магглам бельё, нанималась полоть грядки и занималась прочей неблагодарной и унизительной работой, какую можно найти в глухой провинции, пока он там развлекался со шлюхами!
К удивлению Гарри, Снегг скривил рот в презрительной усмешке. Казалось, поведение беспутного папаши его ничуть не взволновало, равно, как и попытки матери растить его своими силами.
— Какой же надо быть женщиной, — язвительно поинтересовался он, — если муж предпочитал вам общество проституток?
Горгонта стукнула клюкой по полу. Она впервые вышла из себя.
— Заткнись, неблагодарный щенок! Как ты смеешь!..
— Не за что мне вас благодарить, — огрызнулся Снегг. — Вы сами выбрали себе мужа-маггла. Вам не приходило в голову, что вы слишком разные, чтобы жить вместе?
— Нет! Я была бы хорошей женой, если бы Фрэнк хоть немного ценил меня. Но ему дела не было до семьи. Он был слишком тщеславен, всегда считал, что достоин большего. Жалкий актёришка, воображал, что может подняться до уровня Оливье, мечтал сыграть Ричарда III! Да я бы не доверила ему роли дерева в представлении для сопливых маггловских выродков!
На Снегга эта яростная тирада не произвела ни малейшего впечатления. Его занимало другое.
— Как же вы с ним жили, если так ненавидели?
— А куда мне было деваться с ребёнком на руках?! Фрэнк хоть какие-то деньги давал. А ещё твой папаша иногда вспоминал, что у него есть жена... будь он проклят!
— О чём вы? — быстро спросил Снегг.
— Я давно уже не подпускала его к себе, — сказала Горгонта с отсутствующим видом, — но, когда у него не было средств на подружку, он вспоминал о супружеских обязанностях. Жалкий ублюдок! Он не считал нужным даже пытаться приласкать жену и почти всегда брал меня силой. Надеюсь,- вдруг сказала она со злобой, метнув на сына ненавидящий взгляд, — ты не унаследовал от него эту манеру обращения с женщинами?
Снегг ничего не ответил, но, судя по брезгливому выражению лица, ему было неприятно подобное предположение.
— Нас ещё кое-что разделяло, — продолжила старуха более спокойно. — Моя семья ... мы ведь не обычные колдуны, Северус. Ты, наверное, не знаешь, что в нашем роду были вампиры?
Гарри разинул рот от такого заявления. Снегг был поражён не меньше.
— Что вы такое говорите?
Ведьма усмехнулась.
— Вижу, что нет. Ещё бы — мы об этом помалкивали, а сам ты вряд ли когда интересовался своими корнями.
Лицо Снегга выразило сильнейшее недоверие пополам с растерянностью, и Гарри невольно посочувствовал профессору: узнать о себе такое было слишком даже для него.
— Мой дед и твой прадед Серпентус, — заговорила старуха, не обращая внимания на вытянувшуюся физиономию сына, — женился на вампирше Белладонне. Он, разумеется, знал, кто она, и всё же не пожелал отступиться от своего намерения. Думаю, он безумно её любил, раз решился создать с ней семью. Насколько мне известно, бабушка Белла всю жизнь ела, вернее, пила на завтрак свежезабитых цыплят. Впрочем, об этой её особенности знали только свои — от посторонних происхождение мадам Снегг тщательно скрывалось. В этом браке родился сын, Септимус. Он уже был полувампиром, то есть практически человеком. Но дедушка всё равно принял меры, чтобы его ребёнок, мой будущий отец, не испытывал голода, если ты понимаешь, о чём я. Точно не знаю, но, кажется, младенца поили специальным зельем, а, может, к нему применили особую защитную магию. Как бы там ни было, Септимус вырос совершенно нормальным. Вот только вид крови всегда возбуждал его: помню, мать рассказывала мне, что он часто приходил на кухню, когда она готовила мясо, и набрасывался на неё с совершенно неуместной здесь страстью. Септимус был не так экстравагантен, как его отец: он женился на Медянке, волшебнице из хорошей семьи, и их дети, то есть я и мой брат Серциус оказались ещё меньше подвержены этой заразе, хотя нам тоже сделали при рождении соответствующие прививки.
— Дядя Серциус? — прервал Снегг материнский рассказ, выйдя наконец из ступора (Гарри показалось, что это имя не вызвало у него неприязни). — Я хорошо его помню. Он иногда заходил к нам.
Горгонта кивнула.
— Тоже был любитель женщин. Они с Фрэнком, бывало, кутили ночи напролёт. Да и денег Серциус иногда подкидывал, хотя в ту пору они у него не задерживались. А за себя, Северус, можешь не волноваться: в тебе почти ничего не осталось от прабабушки Беллы. Фрэнк, сам того не подозревая, своей маггловской кровью практически полностью избавил тебя от вампиризма. Но ты не получил антивампирской прививки при рождении — мы были слишком бедны, чтобы обратиться к специалисту, мой отец на тот момент испытывал сильные финансовые трудности, а братец по уши увяз в своём третьем разводе.
— И вы так спокойно об этом говорите?! — сорвался Снегг, но почти тут же взял себя в руки. — На что вы намекаете? — произнёс он совсем другим тоном. — Я никогда не испытывал того, что чувствуют вампиры.
— А ты и не должен. Ты вампир в четвёртом поколении, да ещё рождён от маггла. Но любой, в ком есть хоть капля вампирской крови, не может быть обычным человеком. В нём всегда будет нечто, отличающее его от остальных. Признайся, сын: порой хочется кровушки, а?
— Я вам уже сказал, что нет! — раздражённо ответил Снегг, но, как показалось Гарри, не слишком уверенно.
Горгонта тоже почувствовала это.
— Я имею в виду не голод, — сказала она, — а жажду крови. Любой вампир — прирождённый убийца, и ему гораздо легче убить человека, чем обычному магу или магглу. Вид крови его не пугает, а завораживает.
— В смерти нет ничего завораживающего, — тихо ответил Снегг.
Гарри был очень удивлён этим заявлением. Ему даже почудилось, будто в голосе бывшего преподавателя по зельям прозвучала совершенно несвойственная профессору печаль.
Мать Снегга, как он понял, не расслышала этих слов — судя по всему, она была глуховата.
— Кроме того, — продолжала она, как ни в чём ни бывало, — многие вампиры очень привлекательны. Эта не та вульгарная красота, которую воспевают дураки-магглы, а нечто вроде звериной грации и силы. Такой... животный магнетизм. Мой отец был очень интересным мужчиной. Женщины просто зверели от него, прохода не давали, и маме приходилось прилагать много усилий, чтобы сохранить семью. Причём, мужская привлекательность твоего деда была заслугой не столько его матери-вампирши, сколько отца — Серпентус и в старости был неотразим. А уж о моём брате и говорить нечего: красив, как дьявол и так же порочен. Ни одна женщина не могла ему отказать. Так что мужчины в нашем роду, как правило, отличались необычайной сексуальностью. Разумеется, нет правил без исключений, — тут она смерила сына презрительным взглядом, — ты паршивая овца и такой же нескладный, как Фрэнк. Ну да, как известно, в семье не без урода. Каков отец... хотя с тобой женщина вряд ли даже за деньги пойдёт.
Лицо Снегга перекосило от ярости при этом неслыханном оскорблении. Гарри никогда не видел его таким взбешённым.
«Небось, правда глаза колет», — подумал он.
Однако он тоже считал, что старуху занесло.
— Да замолчите вы, старая карга! — рявкнул Снегг на мать. — Что вы несёте?
— Я тебе задела? У меня не было такой цели, я просто сказала, что думаю. Кстати, забыла упомянуть ещё одну особенность: вампиры и их потомки — проклятые создания. Простые смертные редко бывают счастливы с ними. Мой отец преждевременно свёл мать в могилу постоянными изменами, а мой брат, несмотря на пятерых жён и бесчисленное множество любовниц, так и не обрёл ни с одной из них счастья.
— А вы-то сами? — выплюнул Снегг.
Горгонта опять стукнула клюкой по полу.
— Ты имеешь в виду, что Фрэнк был несчастлив со мной? Ну, так он был подонком, и заслужил... да, заслужил свою смерть!
Она с вызовом смотрела на сына.
У того вытянулось лицо.
— Вы же не хотите сказать... — начал он.
— Именно это я и хочу сказать, — отрезала старуха. — Он умер не своей смертью. Я немного помогла ему.
Снеггу, казалось, изменили силы. Он чуть отодвинул от преподавательского стола потёртое кожаное кресло и, опустившись в него, отвернулся от матери.
— Ну-ну, — насмешливо сказала Горгонта, наблюдая за его реакцией — давай без драм, сынок. Ты же никогда не любил отца, даже на похороны не поехал. Не делай вид, что шокирован.
Снегг медленно и как будто с усилием поднял взгляд на мать. На его лицо читалось брезгливое недоумение.
— Как вы могли, мадам?.. — спросил он. — Пусть вы не любили его, но всё-таки он был вашим мужем и моим отцом. Неужели...
— Что? — перебила старуха. — Угрызения совести? С чего вдруг? И с каких пор ты стал таким чувствительным, Северус? Всё, что я о тебе слышала, с этим как-то не вяжется. Незачем сожалеть об этом ничтожестве. Ты уже забыл, какой скотиной был Фрэнк? Забыл, как он страшно тебя бил? Да ты бы остался калекой на всю жизнь, если бы не я, — так он однажды, будучи пьяным, отшвырнул тебя прочь, просто потому что ты попался под руку.
— Отец мёртв, — возразил Снегг тускло, — что с него взять? Но вы...
— Что я? — завопила Горгонта, выходя из себя. — Я никак не могла избавиться от него! Он бросил меня, когда я проиграла тот процесс, и мы с тобой оказались на улице. Я пристроила тебя в Хогвартс за казённый счёт и хотела начать жизнь заново, когда этот подонок вздумал осчастливить меня своим возвращением! Да, сначала я повелась, решила, что он раскаялся, хочет всё исправить... Но не прошло и недели, как он снова запил и загулял. А потом и вовсе ушёл... А я-то, как последняя дура, всё ждала, надеялась... Я слишком долго его терпела... больше десяти лет! Десять лет, Северус! Поверь мне, это большой срок. Но всякому терпению бывает предел.
— Вы же сказали, он ушёл от вас.
Горгонта криво усмехнулась... и вдруг приосанилась.
— Он всё время уходил... и всё время возвращался ко мне.
Затаённая гордость, прозвучавшая в её голосе, показалась Гарри подозрительной — уж слишком довольной выглядела старуха. Неужели лукавит?
Но Снегг, впавший в мрачную задумчивость, ничего не заметил.
— Виновата, очевидно, ваша вампирическая сущность, — произнёс он рассеянно.
— Очень смешно! Побереги свои плоские шутки для девочек.
— Каких ещё, к дьяволу, девочек?
— Я думаю, — заметила Горгонта многозначительно, — у тебя здесь большой выбор.
Ответом ей был полный презрения взгляд.
Старуха снова достала табакерку, сунула в неё длинный нос, смачно, от души вдохнула табачку и продолжила свой рассказ:
— На сцене дела у Фрэнка шли всё хуже и хуже, но он не переставал портить мне жизнь. Как я мечтала, что однажды он заснёт пьяный под забором, да и не проснётся больше! А ещё лучше — сдохнет под очередной шлюхой! Но он был живучим, как микроб. И однажды я поняла, что с меня хватит. Я подала ему ужин, в который было кое-что добавлено вместо его любимой приправы и... — старуха наигранно перекрестилась, — ...в общем, мир его праху! — закончила она с мерзкой улыбкой.
Гарри переводил взгляд с неё на Снегга и чувствовал непреодолимое отвращение к ним обоим.
«Всё с ним теперь ясно», — думал он неприязненно.
Снегг смотрел на мать со странным выражением: грустно и в то же время понимающе. У Гарри возникло ощущение, что он только что сделал для себя очень неприятное открытие.
Горгонта тоже почувствовала это.
— Да, я убила его, — заявила она с вызовом, — и ничуть об этом не жалею. Была бы возможность, сделала бы это снова. И снова... и убивала бы его до тех пор, пока не надоело!.. И сто раз было бы мало!
Снегг резко откинулся назад и отвернулся. Нахмурившись, он смотрел сейчас в ту сторону, где стоял невидимый Гарри Поттер.
К счастью для последнего, декан Слизерина был слишком расстроен материнскими откровениями, чтобы заподозрить чьё-то нежелательное присутствие. Глубокая вертикальная складка, прорезавшая его лоб, и сосредоточенный, застывший взгляд выдавали душевное смятение. По-видимому, Снегг был неприятно поражён цинизмом Горгонты.
«Что-то он и впрямь разнервничался, — удивлённо подумал Гарри, — не похоже на него».
Старуха и сама поняла, что наговорила лишнего.
— Твой отец причинил мне много боли, Северус, — сказала она, пытаясь сгладить впечатление.
Но добилась прямо противоположного результата.
Сын повернулся в её сторону. Его негодующий взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Боль! — воскликнул он с величайшим презрением. — Боль!.. Да что вы знаете о боли! Что вы вообще за женщина? Вы никого никогда не любили. Расписываете тут вашу жизнь, строите из себя мученицу, но ответьте честно: разве я что-то значил для вас? Дело ведь не только в том, что, спихнув меня в Хогвартс, вы с тех пор ни разу не поинтересовались моей жизнью... если бы! Но разве вы были ласковы со мной, когда я ещё жил с вами? Вы никогда не были хорошей матерью, мадам, и не вам осуждать других. Фрэнк, ваш муж-маггл, конечно, был порядочной свиньёй, но чем вы лучше его?
— Что ж, — Горгонта нетерпеливо стукнула клюкой по полу, — я и не собиралась перед тобой оправдываться. Не жди от меня покаяния, Северус: я не хотела твоего рождения. Ты был нужен мне не больше, чем Фрэнку.
Снегг не нашёлся, что возразить; судя по всему, этот разговор уже начинал его тяготить.
— Да, от природы я была лишена материнских чувств. А что ты хотел? Та жизнь, на которую меня обрёк твой отец, не способствовала любви ни в какой форме. Но я заботилась о тебе, как могла — по крайней мере, первые годы, — и то, что ты жив сейчас — целиком моя заслуга.
Горгонта смотрела на сына без тени смущения или раскаяния.
То ли это такой изощрённый садизм, подумалось Гарри, то ли старуха совсем из ума выжила и не понимает, что напрасно так жестоко унижает сына, которого явно хочет о чём-то попросить. Жестоко и бессмысленно, к тому же.
У Снегга был столь жалкий вид после материнских разглагольствований, что в душе Гарри опять, против воли, шевельнулось сочувствие. Собственное детство в этот миг показалось ему не таким ужасным.
Снегг, впрочем, довольно быстро пришёл в себя.
— Перейдём к делу, — сухо сказал он, очнувшись, — что вы от меня хотите?
— Теперь, когда ты знаешь, каковы были обстоятельства в нашей семье...
— Вам нужны деньги? — прервал Снегг.
— Нет, с этим мне мог бы помочь брат.
— Дядя Серциус? Он разве не в гробу?
— Ты, верно, хочешь спросить, по-прежнему ли он спит в гробу? — поправила старуха.
— О чём вы, мадам? — ошеломлённо спросил Снегг.
— Ну, твой дядя стал настоящим вампиром. Сам, добровольно. Это был сознательный поступок, который он совершил несколько лет назад.
«Ну и семейка!» — подумал Гарри, ошарашенный не меньше, чем Снегг.
Новое открытие привело успокоившегося было мага в ярость.
— С меня хватит! Я не желаю иметь дел ни с кем из вас. Я уже давно решил для себя, что у меня нет и не будет никаких родственников. И, если вы, мадам, явились сюда с целью разжалобить меня, то знайте, что вы впустую потратили своё время и красноречие. И, разумеется, я не дам вам ни кната.
Горгонта смотрела на сына оценивающе.
— Ты стал очень сволочной, Северус, — заметила она.
Снегг сардонически усмехнулся.
— О, да, я редкостная сволочь!..
«В кои веки сказал правду», — мысленно согласился с ним Гарри.
— Но не вам судить меня. И если вам больше нечего мне сообщить...
— Напротив, — повысила голос старуха, — то, что я хочу сказать, может заинтересовать тебя сильнее, чем ты думаешь. Но сначала ты должен пообещать...
— Я вам ничего не должен! — заорал Снегг, потеряв терпение. — Оставьте меня в покое! На каком основании вы вообще до сих пор живы? Вам давно пора быть в могиле!
— Ещё неизвестно, кто умрёт первым, — ощерилась Горгонта.
— Не ждите, что меня опечалит ваша кончина!
— Неблагодарный выродок, ты смеешь грубить мне!
— А что прикажите — целовать вам руки? Да вы даже не пытаетесь сделать вид, что в вас взыграли материнские чувства! Нет, вы являетесь ко мне спустя столько лет и имеете наглость...
— Имею право!
— У вас нет никаких прав! Если вы запамятовали, суд лишил вас...
— Что мне твой суд! Запомни, ублюдок, я имею на тебя все права!
С неожиданным для пожилой женщины проворством Горгонта вскочила с места и теперь наседала на Снегга, угрожая клюкой. Тот продолжал сидеть за преподавательским столом и внешне выглядел спокойным. Однако лежащие на столе руки, стиснутые в кулаки, красноречиво свидетельствовали о том, что он сдерживался изо всех сил.
Эта отвратительная сцена, во время которой мать и сын орали друг на друга, начала уже внушать Гарри серьёзные опасения: а вдруг разошедшаяся старуха начнёт метаться по кабинету? И нечаянно заденет его клюкой? Или подцепит мантию-невидимку? Даже представить страшно, как Снегг отреагирует, обнаружив его присутствие...
Гарри поплотнее закутался в мантию и вжался в угол.
Крики неожиданно стихли. Снегг и его мать несколько секунд с ненавистью смотрели друг на друга, а потом старуха внезапно успокоилась, прошествовала к своему стулу и снова уселась на него.
Снегг перевёл дух. Гарри тоже.
— Итак, мы выпустили пар, — Горгонта, видимо, решила сменить тактику, — и теперь можем поговорить спокойно. Согласна, в прошлом у нас были кое-какие разногласия, но, поверь, Северус, я бы не стала сюда тащиться только затем, чтобы слушать твои идиотские упрёки. То, что я скажу, касается тебя напрямую. Поэтому лучше выслушай меня — ради твоего же блага.
— Ну, так говорите, чёрт бы вас побрал! — прошипел Снегг.
Он заметно нервничал.
— Но прежде, — упрямо продолжала старуха, — ты должен дать Нерушимый Обет, что выполнишь одну мою просьбу.
— Да идите вы к дьяволу! Нерушимый Обет... ещё неизвестно, на что вы меня подбиваете! Вы, видать, совсем из ума выжили!
— Как грубо, сынок, как грубо, — пропела старуха фальшиво-ласковым тоном. — Да ведь я тебе мать как-никак. Я не желаю тебе зла.
— О, Боже, что я слышу! — в тон ей ответил Снегг. — Кажется, вы давите из меня слезу, мадам? Позвольте, но ведь вам прекрасно известны обстоятельства, в которых я рос и взрослел. Так чего вы от меня ждёте? Если вы до сих пор не поняли: бесполезно искать во мне что-то человеческое!
«Это уж точно!»
А ещё Гарри подумал, что сегодня Снегг настроен на редкость самокритично.
— Да при чём тут твоя человечность? — тем же притворно-ласковым тоном спросила Горгонта. — Это не имеет к человечности никакого отношения.
— Уж не убийство ли вам понадобилось?
— А хоть бы и так? В первый раз что ли?
— Не собираюсь обсуждать с вами подобные темы.
— И не нужно. Я и так всё вижу. Я, знаешь ли, хорошо читаю по лицам.
— Вот как? — фыркнул Снегг. — И что же вы прочли в моём лице?
— На нём тень смерти, — спокойно сказала старуха. — Ты собираешься кого-то убить, а, может, и сам уже не жилец на этом свете.
Снегг был неприятно поражён этим зловещим пророчеством. Самообладание, казалось, окончательно покинуло его, уступив место напряжённому настороженному ожиданию. Гарри явственно почувствовал его страх.
И тут же перевёл взгляд на шкафчик с Омутом Памяти.
«Что же он там прячет и почему так боится матери?»
— Зачем я вам, мадам? — вдруг спросил Снегг, пристально глядя на мать. — Ведь вы меня не любите.
— Но ты мой сын. Кровные узы гораздо сильнее, чем любовь и прочий вздор.
— Значит, вы считаете любовь вздором?
— А ты считаешь иначе? — старуха так и впилась в него взглядом.
Но Снегг уже успел принять свой обычный неприступно-бесстрастный вид.
— Спрашиваю в последний раз, — холодно произнёс он, — намерены вы сообщить мне цель своего визита? Да или нет? А если вы и дальше будете настаивать, чтобы я неизвестно с какой радости дал вам Нерушимый Обет, прикрываясь красивыми фразами о том, что я имею сомнительную честь быть вашим сыном... Говорю сразу: в таком случае не тратьте зря моё время и убирайтесь по-хорошему.
Старуха помедлила.
— Что ж... раз ты настаиваешь...
Внезапно она неуловимо-быстрым движением вытащила из клюки волшебную палочку и наставила её на сына.
Снегг, однако, не растерялся. Очевидно, он ждал нападения. Вскочив на ноги, он так же быстро выхватил свою палочку, по-видимому, успев отразить материнское заклятье, ибо в следующий миг Горгонта издала яростное рычание.
Они стояли, наставив друг на друга палочки, и по их лицам, выражавшим неукротимую ненависть, было видно, что они ведут молчаливую борьбу, используя невербальные заклятья. Старуха, скорее всего, пыталась заставить сына подчиниться, а, может, хотела проникнуть в его мысли. Но Снегг не поддавался.
Горгонта первая сложила оружие, по-видимому, отказавшись от дальнейших попыток.
— Ты сильнее, чем я думала, — признала она. — И так похож на Фрэнка — такой же несговорчивый кретин...
— Ещё одно слово...
Глаза Снегга метали молнии, и Гарри испугался, как бы он в самом деле не прикончил старуху.
— Ладно, — Горгонта наконец смирилось с поражением. — Я тебе расскажу ... в общих чертах. В декабре я была в Египте...
— Вон! — вдруг заорал Снегг, приготовившийся было слушать. — Убирайтесь сейчас же! Меня не интересуют ни ваши тайны, ни ваши предложения! Я отказываюсь что-либо делать для вас!
Горгонта была не меньше Гарри удивлена такой бурной реакцией.
— Но, послушай, Северус... — начала она.
— Я уже достаточно выслушал! Я был более чем терпелив! Убирайтесь, или пеняйте на себя!
Он направил палочку прямо матери в сердце.
Старуха взглянула в его перекошенное бешенством лицо, оценила ситуацию и... почла за благо не рисковать.
— Ты не знаешь, что делаешь, идиот, — прошипела она, вставая и направляясь к двери.
Снегг по-прежнему держал её под прицелом.
— Побыстрее, — поторопил он, — а то я не могу долго противиться искушению убить вас.
Старуха усмехнулась.
— Убить меня!.. А материнского проклятья не боишься? Нет ничего страшнее.
— Я с рождения проклят, раз вы моя мать.
Горгонта покачала головой и взялась за ручку двери.
— Ты даже не представляешь, чего лишаешься.
— Было бы что важное, вы бы давно сказали, — возразил Снегг. — А раз вы до сих пор молчите, то все ваши слова — не более чем бредни выжившей из ума старухи. Поэтому идите к чёрту, и чтобы я больше вас не видел!
Мать смерила его презрительным взглядом.
— Ну и дурак же ты, — загадочно уронила она на прощание.
Потом покачала головой и, не прибавив больше ни слова, вышла вон.