Dum spiro, spero - «Пока дышу — надеюсь»

Это был закон о браке. Зачем министерству потребовалось принимать такие меры? Для меня сей вопрос навсегда останется загадкой. Всего лишь очередная жалкая реформа, которая разрушила многие жизни. Я стараюсь не вспоминать, почему именно он стал моим мужем, просто скажу: тогда ни у него, ни у меня не было другого выхода. Я не сильно возражала, так как к тому моменту была уже влюблена в него, а он… Он принял такое развитие событий как неизбежность, как меньшее из зол.

Гриффиндорцам присуще упрямство, и я так надеялась, мечтала, фантазировала, что за вечно злой и надменной маской скрывается живой человек, который рано или поздно привыкнет ко мне и, может быть, когда-нибудь ответит взаимностью или хотя бы дружеским участием. Я так стремилась переделать мир, изменить, раскрыть этого мужчину, что не видела, не хотела замечать того, что происходило в действительности. В день нашей свадьбы я почти торжествовала, вспоминая старую поговорку «стерпится-слюбится». У меня появился шанс, призрачная надежда.

Несколько недель брака расставили всё по своим местам: он меня просто презирал. Сначала я пыталась найти к нему подход, приписывая ответное молчание и надменность отпечатку прошлого. О, я была сама услужливость, заботливость и приветливость. Не знаю, что он тогда думал, догадывался ли о моих чувствах. Наверное, да. Ведь он одаренный легилемент, и вряд ли трудно заглянуть в мои мысли так, чтобы я ничего не заметила. Может, именно моя любовь заставили его презирать меня ещё больше? В конце концов, я поняла свою ошибку: он не только не нуждался в чьем-либо присутствии, заботе, участии, но, наоборот, брезговал и мною, и моими порывами. И если бы не обязательный пункт, указанный в договоре, он никогда бы не перешагнул порога моей спальни. Я думала, что совместные субботние ночи будут для меня самыми счастливыми моментами нашего брака. Я готова была отдавать себя всю целиком, не требуя ничего взамен. Какой же наивной я была! Теперь я ненавижу субботы. Унижение раз за разом. Снова и снова мне дают почувствовать, как я отвратительна, не желанна, грязна. Он выбрал самую удобную позу, чтобы иметь со мной как можно меньше контакта, и мы никогда не видим лица друг друга. Он никогда не задерживается дольше, чем нужно. Теперь я благодарю небеса за это.

Я должна его ненавидеть. Как я вообще могла испытывать что-то к этому мужчине? Он отвратителен! В нём нет ничего человеческого. Он не издевается надо мной, о нет. Он предпочитает вообще со мной не разговаривать, и вижу я его только по субботам, не считая пары случайных столкновений. Я ничего о нём не знаю, но его взгляды, полные ненависти, говорят сами за себя: от них сердце сжимается, будто его перетягивают узкой леской. Очень щемящее и болезненное чувство.

Я все еще пытаюсь избавиться от трепета и одурманивания, что появляются, когда я вижу его. От прикосновений, хоть и вынужденных, по-прежнему пробегают мурашки, а предательское тело откликается на них. Неужели я так люблю причинять себе боль? Этакая форма извращенного мазохизма. Разве это любовь? В какой-то книге я читала о том, что даже безответная, она делает человека счастливее. Но нет, мои чувства более чем не безответны. Они ранят меня. Порой мне кажется, в его глазах я, что домовой эльф для Малфоя, но, надеюсь, ко мне он всё-таки более безразличен.

Я не могу поступить ни в одну академию, не могу начать работать. Чёртова война и министерство забрали у меня всё, что было можно: Гарри, Рона, родителей, друзей. Мы получили полностью шовинистическое общество, где у женщины прав почти столько же, как на Востоке. В связи с потерями, понесенными на войне, мы должны сидеть дома и рожать детей. Теперь Хогвартс существует только для юношей, а девочек отправляют в специальный лицей. Там не учат ЗОТИ и нет квиддича, курс зельеварения упрощен, также как чар, трансфигурации и остальных предметов. Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы я сбежала. Но моя глупость и влюбленность пригвоздили меня к этой стране. Да и куда мне идти в новом обществе волшебников ещё и без гроша в кармане?

Он уже давно не преподает в школе. Его услуги шпиона больше никому не потребуются, а преподавание никогда не было его любимым занятием. Теперь он полностью посвятил себя экспериментам и созданию новых зелий. И если первые недели меня огорчало, что я вижу его только пару раз за день, когда он получает вместе с совой новые ингредиенты или направляется в библиотеку, захлопывая дверь перед моим носом, то сейчас я благодарна этому. Я с трудом выношу те короткие моменты, когда любимые глаза смотрят на меня с холодом и отвращением. Я не хочу больше напарываться на холодный и брезгливый взгляд, просверливающий в сердце дыру.



***

Липкое чувство преследует меня уже несколько дней. Оно обволакивает, затрудняет дыхание и сжимает безысходностью. Оно разрывает меня и топит. Внутри словно борются два человека. Ха, в данной ситуации звучит весьма двусмысленно. Сегодня ночью, когда он уже выходил из моей комнаты, я сказала ему, что у нас будет ребёнок. Несколько секунд и я услышала чуть хрипловатый голос:

—У нас больше нет причин встречаться в вашей спальне. Договор выполнен.

Теперь не будет страшных ночей. Ночей, когда я изредка, но бывала счастлива, пусть и ненадолго. Странное чувство: обида переплетается с тоской, жалостью и предвкушением. И отвращением к самой себе. Нет, его никогда не заботили мои ощущения. Он просто следовал предписаниям соответствующего пункта брачного контракта. Но если крепко закрыть глаза и представить, просто представить другой мир, где он не так равнодушен. Если позволить всем воспоминаниям улетучиться, и полностью отдаться, ведь это он… Пару раз я слышала другое имя. Видимо, его сердце было способным когда-то любить. И оно занято навсегда. Что ж, это была ещё одна моя ошибка.

Мы никогда не зажигали свеч. Это бы только всё усложнило. Он никогда не видел, как я плачу. Слишком темно, слишком безразлично.

Как хорошо, что природой предусмотрены слезные механизмы. Опустошенная, я засыпала. И изредка видела его до наступления следующей субботы. Как будет теперь? Когда я его увижу? Чувствую, ему не нужен наш ребёнок. Он подарит его мне. Что ж, я не позволю, чтобы мой малыш нуждался в любви и тепле. Растить его так - то же самое, что без отца. И всё-таки моя глупая душа никак не успокоится. Как загнать, убить тот голосок, что шепчет «а вдруг?».



***

Мы видимся пару раз в неделю. Всё по-прежнему: случайные столкновения. Срок три месяца, а живота практически не видно.

Сегодня прилетела сова, но его не было дома. Я думала, что он в лаборатории, и пошла туда, чтобы сообщить о птице. Однако дверь никто не открывал и не отзывался. Я не предала этому сначала значения, но потом заволновалась. Каким бы великолепным зельеваром он ни был, никто не застрахован от несчастных случаев. Я стала стучаться, потом достала палочку и сняла охранные заклинания. После первого же дня нашей совместной жизни он наложил таких штук десять. Но весь мой досуг проходил в библиотеке (конечно, самые интересные экземпляры хранились в его личных покоях, куда войти я не могла), поэтому снять их для меня было делом времени. Тем более что действительно опасных он отчего-то накладывать не стал. Я вбежала в лабораторию, но там было пусто. Не помню, чтобы слышала, как он выходил из дому, но, может, он сделал это рано утром, пока я ещё спала? Нужно было сначала опросить домового эльфа. Этот эльф никогда со мной не разговаривал, предпочитая общаться жестами. Думаю, он был из хогвартских, но каким-то странным образом прикреплен к нему. Уняв своё любопытство, я поспешила к выходу, когда на пороге появился хозяин лаборатории. Мерлин, никогда не видела его таким разозленным! Медленно, словно хищник, готовящийся к броску, он приблизился ко мне.

—Что вы тут забыли?

Я, отступая, поскользнулась, взмахнула руками и уронила на пол какую-то склянку. Он выругался, достал палочку и произнес пару заклинаний, приводя всё в порядок и устраняя действие дыма, вырвавшегося из бутылочки.

-Дрянь, испортила мой первый испытательный образец! Убирайся. Вон. Отсюда, - не описать, сколько ненависти было в его глазах. Он поднял руку, замахнувшись, и я подумала, что вот сейчас он меня ударит. Чувство ярости, обиды вскипело во мне, и я, подняв на него взгляд, чётко сказала:

—Не смей меня бить.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Хочется верить, что в моих словах были угрожающие, опасные и повелительные нотки, что я смогла противостоять. Но он, наверное, просто не видел необходимости продолжать наш разговор. Бросив ещё один презрительный взгляд, он вышвырнул меня из лаборатории.



***

Я узнала, что у нас будет сын и не сказала ему об этом. Зачем? Все равно ребенок ему не нужен. Он обеспечит его материально и это всё, что от него требуется, как от самца.

То липкое чувство не покидает меня. Я люблю своего равнодушного мужа болезненной любовью. Ненавижу и люблю. Что ж, никто не говорил, что одно должно исключать другое. Мучаюсь, но надеюсь, что всё изменится с рождением малыша. Тягучее чувство, похожее на запретное наслаждение. Эта боль похожа на нестерпимую ностальгию, щемящую нежность, всеобъемлющую, разрушающую и сжигающую сердце обиду, жалость и в то же время глубокую неприязнь к нему. Я не знаю, как это называется, но получается совершенно несовместимый коктейль. Сумасшедшая какофония, охватившая всю мою жизнь.

У моего малыша будут чёрные волосы и глаза, но нос у него будет мой. Я видела его во сне. Он возьмёт от нас всё самое лучшее. У него будет острый ум и талант к зельеварению и трансфигурации. У него будут Его красивые руки. И Его голос. Это будет умный и серьезный не по годам ребенок. Я не буду его баловать, но он узнает, что такое материнская любовь. Я буду рассказывать ему сказки на ночь и сама обучу основам магии. Я всегда буду готова дать ему совет, оказать поддержку. Он будет самостоятельным, конечно. А ещё он будет хорошо летать на метле. У меня это не очень получается, а про его отца не знаю. Но Гарри всегда говорил, что полёт - это свобода. И мой малыш будет свободным. Хоть и храбрый, он не попадёт в Гриффиндор. Способный всегда найти в себе силы и выйти из любой, даже самой сложной ситуации, не теряя чувства собственного достоинства и благородства, не попадёт он и в Слизерин. Мой малыш будет учиться в Рэвенкло, и я в этом уверена. Я расскажу ему о Гарри и Роне и их подвигах, расскажу о подвигах его отца, а на вопрос, где он, буду отвечать, что просто работает, ведь кто-то должен обеспечивать семью. Буду любить своего сына больше всех на свете, и, конечно, это не будет иметь ничего общего с тем, что я испытываю к своему мужу. Никакой боли и горечи. Со временем мои чувства к его отцу утихнут. Я просто себе всё нафантазировала. Накрутила. Я не могу любить его. Нет, это не любовь. Была не любовь. Так легче.



***

Мерлин, как больно! Нестерпимая боль разрывает меня изнутри. Нужно постараться. Ещё немного, и всё закончится! Не могу ни о чём думать. Красная вспышка с чёрным оттенком. Бордовые круги плывут перед глазами. Кричит мой малыш! Родился!

Они о чем-то говорят. Что-то пошло не так? У меня нет сил, чтобы даже открыть глаза. Всё как в тумане. Перед глазами плывут красные, бордовые, чёрные пятна. Я так хочу увидеть своего малыша. Нужно собрать все силы. Он вошёл. Я слышу его голос. Он взволнован? Может тот тихий голосок, который я загнала глубоко внутрь, не ошибался, и рождение сына действительно что-то изменит? Я хочу видеть его лицо. Их лица. Мерлин, почему же так тяжело открыть глаза? Веки ужасно тяжёлые. Они опять что-то говорят. Я оглушена, звуки доносятся как сквозь толстый слой ваты, с задержкой. «Она умирает». Кто умирает? О ком они говорят? «Много крови… Нельзя… зелья… Могло повредить малышу» Нет, я должна увидеть! «Вы должны что-то сделать! Вам нужны зелья, у меня есть…» В горле стоит ком. Как же трудно дышать. Это из-за слёз? Моё тело не слушается меня. Вдох, вдыхай, скажи хоть слово! Он проводит рукой по моему лбу, убирая слипшиеся прядки. Я почти не чувствую его касаний. Может, он пытается сейчас читать моё сознание? Я люблю тебя, вас! Прими его, постарайся принять. «Хорошо». Мне это слышится? Уже ничего не разобрать. Он тихонько целует меня в губы. Наш первый поцелуй после свадьбы, где он являлся обязательным элементом ритуала. Я не могу вдохнуть, я не могу сейчас оставить сына, не хочу, но тьма всё больше и сильнее обступает меня, заглушая звуки и неся забвение. Может быть, наш сын сумеет сделать то, что не я смогла? Разбудить твоё сердце?