Сейчас я думаю, что именно твои волосы привлекли мое внимание. Ну да, вот такая нелепая сентиментальность, столь, казалось бы, мне несвойственная, даже смешно. И на то, как тщетно ты старалась укротить свою гриву во время Распределения, невозможно было не смотреть.
Прекрасные волосы. Непослушные, и оттого еще прекраснее. И этот насыщенный каштановый оттенок - точь-в-точь горячий шоколад, что так любит Альбус. И медовые отблески - отражение горящих свечей. Как же красиво…
А еще я тогда нахмурился и мрачно наблюдал, как рада ты была оказаться в Гриффиндоре. И сейчас я бы предпочел не думать, что на лице моем тогда ясно читалось разочарование. Может быть, отправь тебя Шляпа на другой факультет…а, даже такой прожженный циник как я, легко разглядит в тебе все те качества, благодаря которым ты и оказалась в том бардаке. Эх, была бы ты чуть похитрее… была бы ты…слизеринкой.
Теперь вот я смотрю на тебя и удивляюсь. Не понимаю, как такая удивительная и прекрасная смогла дать место в своем сердце такому как я.
Я смотрю, как сосредоточенно ты расчесываешь волосы, и улыбаюсь. Ну да, ты давно отчаялась сделать что-то с этой копной, но, сказать по правде, выглядит это столь же волнующе, как и много лет назад.
Каждый вечер ты расчесываешь волосы. Это простое ритмичное движение навевает на меня такую благодать. Наверное, потому что это столь редкое для моей жизни постоянство, такой ночной ритуал, что ли, и я каждый раз жду, когда ты повернешься ко мне и застенчиво спросишь, не хочу ли я сам. Я хочу. Я ни разу не отказался и не откажусь впредь. Я беру щетку и аккуратно провожу по волосам, стараясь не дернуть. Ты закрываешь глаза и тихонько вздыхаешь от удовольствия. Блаженство.
Я любуюсь твоей улыбкой. Неужели я могу приносить другому человеку счастье? Я и не думал, что такое возможно. Я думал, что давно все потерял.
Твоя сила. Твоя преданность. Твое намерение не сдаваться несмотря ни на что. Все это привлекало меня. Наверное, поначалу я был очарован твоим ярким блеском. Но влюбился я в то единое, что ты есть — твои хорошие качества, твои слабости, что нравится тебе и что ты терпеть не можешь… все это и есть ты.
И даже когда ты полностью лишилась магии в Последней Битве, ты не стала менее желанной для меня. Хотя, признаюсь, мне тяжело было смириться со случившимся. А тебе было… почти стыдно. Ты чувствовала себя униженной и недостойной… меня.
Чудовищная ирония, не правда ли?
Но я слишком сильно люблю тебя, чтобы это имело какое-то значение. Ведьма или нет - так ли это важно?
Хотя, чудно, конечно, слышать это от того, кто был так предан идее чистой крови.
Я смотрю на тебя и понимаю - да и все эти годы я понимал - какая чушь все эти разговоры о чистокровии.
Сколько раз я просыпался ночами лишь для того, чтобы уловить несколько чарующих мгновений, любуясь, как ты спишь? Не сосчитать. Я все боялся — а вдруг все сон, вдруг проснусь, а тебя нет рядом? Я бы не выдержал. Я бы не мог снова в одиночестве после того света, что принесла ты в мою жизнь. Худшего кошмара и вообразить нельзя.
И ведь это ревность заставила меня действовать, когда ты вернулась в качестве преподавателя Чар. Ревность заставила меня заговорить… обозначить свои намерения, что ли. Я понимал, что насчет Виктора волноваться не стоит, но все равно нервничал. Сейчас мне кажется, я думал, что у меня есть все. Мне кажется, я понимал, что на этих мальчишек ты второй раз и не взглянешь. И я не думал, что ты придешь к нему, когда начались убийства. Но я видел вас у озера - как вы, склонившись друг к другу, о чем-то шептались. В тот момент у меня сердце заледенело.
И меньше всего я ожидал обнаружить в числе твоих поклонников Перси Уизли. Как же я тогда колотил в твою дверь! Как я был зол на тебя… нет, не на тебя! А просто это непрофессионально и плохой пример для учеников, и…
«Это мой друг.»
Три слова - и на сердце стало легко-легко. И я покраснел от смущения - впервые в жизни.
А ты все улыбалась, а я, прежде чем обнять тебя, подумал, а не спланировала ли ты все это заранее? Но погибая от этой лукавой озорной улыбки, я понял, что это неважно. Ты смотрела на меня с такой любовью и обнимала с такой нежностью, что уже ничего не важно.
А если сама ты меня на себе женила… это, кстати, вполне возможно… мне бы даже этого хотелось, пожалуй… в общем, если так — то вот оно, доказательство того, что ты вполне себе маленькая слизеринка!
Твои маленькие руки чуть шершавятся от работы. Твои потрясающие глаза смогли разглядеть ту искру добра, что еще жива во мне. Твое благородное сердце пробилось сквозь толщу самобичеваний и вины, освободив меня от моего прошлого. Наконец я свободен — после стольких лет…

— Северус!
Голос возвращает меня к действительности, и я чуть смущенно и рассеянно хмурюсь.
— Северус, я надеялся, что ты не вернешься сюда.
В дверном проеме стоит Альбус Дамблдор и смотрит на меня очень печально.
— Директор, я…
— Хватит, Северус.
Я отстраненно кивнул и вновь повернулся к зеркалу ЕиналеЖ. Там ты улыбалась, расчесывала волосы, смеялась, обнимала меня…
- Люциус Малфой сегодня был приговорен к Поцелую Дементора за использование Убивающего Заклятья по отношению к твоей жене, - это Альбус снова меня отвлек.
— Ясно.
Дамблдор взял меня за плечо. Пальцы у него были цепкие, как у скелета.
— Пойдем, Северус, довольно. Ей бы не хотелось, чтобы ты так бесцельно тратил свою жизнь.
Я ненавижу, когда он так прав. И со вздохом встаю с пола. Я всегда так сижу. То есть, я сижу так с тех пор, как однажды вечером Люциус Малфой появился у меня дома и убил мою жену. Мою любовь. Мою Гермиону.

Я дотронулся до прохладной гладкой поверхности.
- Прощай, - шепотом. И быстро отвернувшись, со всех ног бегу из комнаты, зная, что никогда уже не посмотрю в Зеркало. Альбус об этом позаботится.

- По-моему, ты кое-о-чем забыл, - он улыбается и приглашает меня последовать за ним.
Мы идем по коридорам, поднимаемся и спускаемся по движущимся лестницам. Кое-какие портреты смотрят на меня явно дружелюбно.
Специальным заклятьем Альбус отпирает какую-то дверь, и мы входим. Там в кресле-качалке сидит Минерва, в руках у нее сверток. Она встает и подходит ко мне.
- Она соскучилась по папе, - и вручает этот сверток мне. Мою дочь.
Ей всего девять месяцев. Она улыбается и даже смеется в мир, который намного безопаснее, чем тот, в котором родился я. Удивительно - я участвовал в ее создании… А волосы у нее будут твои, уже сейчас видно. А глаза мои. Странное ощущение - смотреть самому себе в глаза. Только у нее нет в глазах ни боли, ни сожаления, а есть теплота и мягкость черного бархатного неба летней ночью. Такого неба, в которое мы с тобой так любили смотреть.
Маленькая ручка высвободилась из пеленок и потянулась ко мне. Малышка счастливо гулит, и я не могу удержаться, чтобы не поцеловать эту крошечную ручку сотни раз. Ее смех для меня дороже всех галеонов в мире.
Я смотрю на нее и вижу тебя.
Я наконец-то понял, что пока есть она - ты всегда будешь со мной.