Северус Снейп всегда мыслил рационально.

Все его мысли были тщательнейшим образом разложены по полочкам, каждый день был спланирован до секунды. Каждое действие было выверено до единого вздоха. Он просчитывал всё до мельчайших подробностей — от похода на завтрак до списка допустимой брани на следующем сдвоенном уроке зельеварения.

Он всегда чётко знал свой следующий шаг, своё следующее слово, следующее действие. Всегда педантичный, уверенный и хладнокровный, Северус Снейп ненавидел спонтанность и несобранность. Он не мог назвать себя сдержанным человеком, но даже свою несдержанность проявлял исключительно согласно расписанию — если бы при каждом своем взрыве он начинал крушить всё вокруг, от него бы давно не осталось и мокрого места, его работа не допускала таких вольностей. Профессор зельеделия не мог позволить своей вспыльчивости одержать над ним верх, потому что застилающая глаза ярость была совсем некстати во время работы с опасными зельями, не говоря уж о его шпионской деятельности.

Любая ошибка, любой непросчитанный ход — и он раскрыт, раздавлен, уничтожен. Его профессия требовала немалого сосредоточия.

Ни о каких вольностях не шло и речи. День расписан до единой секунды.

Студентам казалось, что декан Слизерина вездесущ, хотя на самом деле он всегда ложился спать не позже одиннадцати вечера; считали, что он каждую ночь патрулирует коридоры школы Хогвартс, но детям свойственно преувеличивать настоящее и придумывать небылицы — очевидно, мелким пакостникам никто не рассказывал о такой вещи, как дежурства. Единственным его недостатком было то, что он слишком хорошо выполнял свою работу — слухи о том, что профессор Снейп никогда не спит, пошли уже после первых его ночных патрулирований.

Его жизнь можно было бы назвать серой, скучной, невзрачной. Однако сам профессор её отнюдь таковой не считал. Напротив, он был полностью удовлетворён, возможно, даже счастлив. Гриффиндорцы любили безрассудство, пустой риск, глупые шутки и бесшабашное веселье; Северус Снейп гриффиндорцем не являлся и свою жизнь пустой без всех этих глупостей не считал. Ему хватало впечатлений, а самым большим счастьем для него было спокойствие и тихий вечер в полном одиночестве, когда никто не помешает и не оторвёт от интересной книги ради какой-то чепухи.

Кто-то наивно полагал, что после войны он изменится. Сам Снейп наивно полагал, что войну просто не переживёт. Однако вопреки всем ожиданиям он пережил последнюю битву и ни капельки не изменился.

И с чего только люди решили, что его дурной характер — маска для Волдеморта? Его дурной характер — это его дурной характер, ни больше, ни меньше. Да, он не образец дружелюбия, но он никогда с этим и не спорил.

Снейп был сварлив, его мучили частые мигрени, он ненавидел зубных врачей, солнечный свет и шампуни, и вообще считал себя идеальным человеком — люди эгоцентричны, и он был не исключением. Его ни капельки не оскорбляли шепотки учеников, а порой и преподавателей, о его внешности — главное, его она устраивала, и менять он ничего не собирался.

Ему нравилось донимать других людей, разумеется, когда у него было свободное время, и то, что его за спиной называют сволочью, тайно ему льстило.

Разумеется, в его романе с Гермионой Грейнджер не было ни капли спонтанности, влюблённости и даже страсти. Это был чистый расчёт.

Гермиона была гриффиндоркой, и их взгляды с угрюмым преподавателем зелий расходились практически во всём. Да, она так же как и он любила точность, точно так же расписывала каждый день по минутам и высоко ценила покой и уединение, но даже в этом они были непохожи друг на друга. Гермиона могла составить расписание на всю неделю и внезапно решить, что хочет поехать в Египет на раскопки археологов, чтобы изучить древнюю цивилизацию, тем самым отправляя своё расписание ко всем чертям; она любила действовать по наитию, хотя и была разумнее многих гриффиндорцев. В её понимании покоем был шумный вечер в общей гостиной факультета Гриффиндор, где можно вдоволь поругаться с друзьями из-за того, что они мешают ей заниматься, а потом забиться в уголок, где на самом деле ничего не слышно, и время от времени сердито окидывать взглядом «шумных» сокурсников.

Как бы она ни любила планировать свои действия, сначала ей надо было влипнуть — чаще всего из-за Гарри Поттера — в какую-нибудь ситуацию, где, поворчав для вида, можно было проявить свои блестящие способности стратега. Какой интерес планировать что-то скучное, думала гриффиндорка. Только опасные и рискованные ситуации нуждаются в полном контроле.

Ведь это так будоражит кровь — продумывать каждый свой ход, когда на это уже нет времени.

По мнению Гермионы, никогда нельзя было точно распланировать весь день — ведь каждое действие зависит от предыдущего. Она поможет Гарри с домашним заданием после того, как почитает — что значит, не помогла? Просто когда она дочитала книгу, Гарри уже ушёл спать. Кто же знал, что книга окажется такой интересной.

У неё всегда на всё был готов ответ. Она считала жизнь соревнованием, в котором надо успеть занять достойное место.

Роман с Северусом Снейпом, для неё начавшийся совершенно внезапно, оказался новым вызовом, игрой, главный приз в которой пока не определён, но цель которой — продержаться до конца, каким бы он ни оказался.

Северус, никогда до войны не задумывавшийся о продолжении рода, спустя несколько лет после её окончания всё же решил, что это не настолько уж и плохая идея. Он готов был умереть во время Последней Битвы, но теперь, когда он каким-то немыслимым образом выжил, ему казалось глупо уходить из жизни, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний о мерзком учителе в памяти неблагодарных студентов. Пока была война, думать о продолжателе рода было опасно — любой мог бы воспользоваться этим против него. Не то чтобы его сильно волновала судьба своего наследника, но ему почему-то казалось, что вряд ли найдётся много женщин, готовых выносить его ребёнка. Не хотелось бы, чтобы долгий и тщательный поиск оказался в конечном счетё напрасен.

Таким образом Снейп решил, что ему нужен продолжатель рода. Заводить семью он не собирался, разумеется.

Гермиона Грейнджер ему... подходила. Кроме того, что она — скрепя сердце, Северус всё же признавал это — действительно могла стать неплохой матерью и воспитать его ребёнка чуть лучше, чем был воспитан он, Гермиона Грейнджер любила сложности. Ей нужен был вызов — он его предоставил. Позвольте гриффиндорке ошибочно полагать, что она сумеет изменить вас в лучшую сторону — и она уже у ваших ног. Рейвенкловки слишком умны, чтобы не заметить подвоха, хаффлпаффки чересчур простодушны и верят во всё лучшее, кроме того, им просто неинтересно никого менять, а слизеринки... что ж, последние, пожалуй, действительно изменят, если дать им волю. Конечно, Снейп никому не собирался давать свободу действий. Отношения, которые должны были у него завязаться с Гермионой Грейнджер, были бы полностью под его контролем.

У него было всё, что ему нужно. Девушка, которая считает его загадкой, которую нужно раскрыть. Свободное время, которое можно с чистой совестью тратить на её капризы. Сила воли, чтобы не выкинуть эту девушку в первые же минуты.

Возможно, он и не любил (это ещё мягко сказано) вторжения в свою личную жизнь, но заполучить наследника без него возможным не представлялось.

Итак, у двух совершенно разных людей завязался роман.

Если бы позже кто-нибудь спросил, с чего, собственно, начались их отношения, никто бы не вспомнил. Гермиона была свято уверена в том, что инициатором являлась именно она, в то время как Снейп знал, хотя и не говорил, что всё закрутилось именно с его подачи.

Кроме него никто не мог даже предположить, как именно они столкнулись. Наверное, даже сам зельевар сейчас не сказал бы со стопроцентной уверенностью, что именно он сделал, чтобы привлечь внимание Гермионы.

Но как бы то ни было, девушка внезапно поняла, что профессор Снейп — личность весьма интересная, и добиться его расположения будет так же интересно, пусть и нелегко. Постоянно стали возникать поводы лишний раз навестить альма-матер, где она непременно «случайно» натыкалась на зельевара. Вернее зельевар натыкался на неё, но мисс Грейнджер об этом знать не следовало.

А потом всё пошло своим чередом, и они, преодолев барьер отчуждённости, стали встречаться и на нейтральных территориях, не только в Хогвартсе. Гермиона считала, что сделала первый шаг, что сумела его изменить, что в его внезапном желании закрутить роман несомненно видна её заслуга; Снейп тихо ухмылялся, радуясь, что все гриффиндорцы предсказуемы до зубного скрежета — всё шло в точности по его плану. Практически каждое слово, произнесённое Гермионой за время их общения, он знал наперёд — нет, он не достиг успеха в прорицаниях, он просто очень давно и очень хорошо знал людей.

Гермиона в точности как он и планировал пыталась изучить его привычки, его повадки, его характер — что ему нравится, чего он на дух не переносит, на что у него аллергия. Она не спрашивала прямо, но её попытки замаскировать своё любопытство в светской беседе Северуса лишь забавляли.

— О, аллергия — ужасная вещь.
— Если не знать рецепта противоаллергенного зелья — да, безусловно.
— А вы, очевидно, с ним знакомы?
— Я же зельевар, Гермиона.
— Да... да, конечно, но многие вещи быстро забываются, если ими не пользоваться на ежедневной основе, верно?
— Вы знаете, Гермиона, мне не приходится ежедневно варить, скажем, антиликантропное зелье, но если Люпин внезапно вновь объявится в Хогвартсе, мне навряд ли потребуется уточнять рецепт в книге.
— Но... ведь антиаллергенное зелье сложнее по составу, и...
— У меня аллергия на кошек, Гермиона, если вас интересует именно это.

И какое наслаждение — смотреть на то, как медленно её лицо после этого заливается краской и как она пытается объяснить, что совсем не это имела в виду... Иногда он мог развлекаться по часу, уводя тему разговора в сторону и слушая её забавные попытки вернуться к интересующим её аспектам его жизни.

Первый раз трещина в его плане появилась примерно спустя три месяца с начала отношений. Гермиона тогда ближе к вечеру внезапно нагрянула в его кабинет и почему-то принесла ему чашку кофе, а он вместо того, чтобы наорать на неё за вторжение в его комнаты и втолковать, что вообще-то предпочитает чай, тем более в такое время суток, молча кивнул ей и пригубил ароматный напиток, отметив про себя, что приготовлен он весьма сносно.

Правда, потом он действительно вытолкал девушку взашей, но она своего добилась. Тогда Снейп впервые задумался, настолько ли хорошей идей было заводить отношения так далеко.

Дальше — больше. Гермиона без спросу приходила в его комнаты в Хогвартсе, молча устраивалась на его диване и читала. А он даже ничего ей не говорил. Примерно на пятый раз после такого вторжения он даже укутал её пледом, когда она уснула.

И всё это начинало его безмерно раздражать. Девчонка перестала знать меру — она появлялась у него среди дня, пыталась добиться разрешения присутствовать на занятиях, умоляла научить её чему-нибудь новому, лезла под руку и не давала спокойно работать. На неё уже не действовали ни крики, ни фирменные тяжёлые взгляды — Снейп понял, что превратился у гриффиндорки в навязчивую идею, перед которой меркла даже борьба за свободу домовых эльфов. Когда он попытался переключить девушку обратно на домовиков, она лишь восторженно защебетала о том, насколько он благороден в душе.

Она разрушала все идеалы, вклинивалась в устаканившееся расписание, мешалась под ногами и просто раздражала до мозга костей. Её внезапные визиты, безрассудные идеи, желание всё перевернуть с ног на голову — Снейп не мог поверить себе, что когда-то посчитал хорошей идей завести с ней вообще какие бы то ни было отношения. Конечно, на самом деле Гермиона не делала ничего плохого — она всего лишь пыталась принимать участие в его жизни, рассказывала ему, как провела день, что происходит у её друзей, чего интересного она узнала... Наверное, бедная девочка всерьёз полагала, что Снейпу это интересно.

Снейп так не считал.

Он уже не знал, как выкинуть её из своей жизни, как втолковать настырной гриффиндорке, что ей здесь не рады, что у них ничего не получится и нет, он не хочет вместе провести отпуск, он вообще не хочет брать отпуск. Она так отчаянно не желала верить в то, что его невозможно изменить, так доверчиво смотрела на него, рассказывая какую-нибудь очередную глупость, словно бы ожидая похвалы, что Северусу становилось тошно.

Девчонка смотрела на него снизу вверх большими влюблёнными глазами, пыталась ему угодить, принося какие-то немыслимо древние книги по зельеварению, даже не подозревая, что они есть у Снейпа в новом, отредактированном и дополненном варианте, с более точными определениями и в крепких, не осыпающихся обложках; она тащила ему все «интересные» артефакты, связанные с «тёмной магией» со своих раскопок, с широко распахнутыми глазами рассказывая ему о своих подозрениях относительно их таинственного происхождения, и Снейпу оставалось лишь скептически её выслушивать, сочувственно глядя на маггловские амулеты против злых духов.

До последнего он был уверен, что действительно держит всю ситуацию под контролем. До самого последнего момента был уверен, что до сих пор планирует каждый свой день и чётко придерживается составленного расписания.

Когда он понял, что эта вечная всезнайка бесит его гораздо сильнее, чем должна бы, вызывает в нём такую бурю эмоций, какую неспособен вызвать никто больше, было уже поздно. Дни уже были разделены на две части — присутствие Гермионы и её отсутствие. Он мог на неё ругаться, мог в тишине собственных комнат молча кипеть от ярости, вспоминая каждое её слово, каждое её движение — и мог оправдывать это тем, что всё всего лишь повернулось не совсем так, как он ожидал, это уже не помогло бы. Суть заключалась в том, что никогда раньше он не помнил так отчётливо всё, что его раздражало. Да, он был злопамятен, но обычно запоминал скорее сам факт того, что кто-то ему досадил, чем как ему досадили.

Слишком уж много — непозволительно много — времени он тратил на мысли о ней. Он с облегчением думал, что проведёт без неё остаток вечера, когда она уходила — но на самом деле уже давно она не покидала его сознания. Пусть он никогда не думал о ней, как о женщине, только как о надоедливой девчонке, ворвавшейся в его жизнь, это всё равно уже не было похоже на «не уделять внимания».

Возможно, он был неправ, когда после долгого и тщательного размышления на эту тему вдруг решил, что это, в принципе, может закончиться совсем неплохо. Возможно думать так было неправильно. Он привык придерживаться определённого плана действий, который в данном случае заключался в том, чтобы заинтересовать мисс Грейнджер, завязать с ней отношения, заставить её поверить в то, что она его сломала и изменила и тем самым плавно перейти к теме продолжения рода.

Но он заинтересовал её, похоже, не только как загадка, которую интересно решить. Он стал интересен ей, как человек. Это было видно по тому, как изменилось её поведение — от научного интереса она перешла к несмелому любопытству, которое потом превратилось в робкое применение полученных знаний на практике. Пусть она всё равно не знала о нём почти ничего, пусть больше половины её неуверенных попыток угодить заставляли Снейпа всего лишь закатывать глаза — это было... приятно. Она вновь и вновь пыталась ему понравиться если не так, то иначе, и вскоре Северус понял, что эти попытки перестали его раздражать.

Конечно, он был неправ, и он отдавал себе в этом отчёт, когда, помешивая зелье, он внезапно попросил Гермиону, оккупировавшую его письменный стол, помочь ему нарезать корень мандрагоры. Зелью не нужен был постоянный присмотр, оно уже доварилось и присутствия зельевара не требовало, однако он продолжал стоять возле котла, загораживая его от Гермионы, чтобы она не поняла его маленькую хитрость. Её близость странным образом радовала Снейпа.

И когда она закончила ему помогать и выпорхнула из кабинета вымыть руки, он тихо пробормотал «спасибо» ей вслед и неожиданно понял, как это, оказывается, приятно — действовать так, как тебе хочется, не раздумывая над тем, что из этого получится.

По сравнению с его привычным собранным состоянием, в тот момент в его голове царил настоящий хаос — пожалуй, впервые в жизни.

Но Северус Снейп был счастлив.