Противники ставят себе мат сами. Надо лишь немного подождать.
Зигберт Тарраш

Я сижу, прислонившись к одной из полуразрушенных стен. После грохота боя тишина кажется почти осязаемой. Она странным невидимым грузом впечатывает меня в тёплые камни, сдавливает гортань и рёбра, будто воздух весь перегорел, закончился. Я тянусь, разминаю шею, скидываю с себя оцепенение, и внезапно резкая синева бьёт по глазам. Всего лишь небо. Как давно я не смотрел вверх. Достаю пачку Текел - цвета факультета, разбавленные белым - вытряхиваю одну сигарету, прикуриваю от палочки и жадно затягиваюсь.
Сигаретами со мной вчера поделился Симус. Говорит, курение отвлекает от дурных мыслей. А в последнее время только такие у него в голове и бродят. Все время о девушке своей размышляет. Она красивая, Мойра его. Рыженькая такая, чем-то мне Джинни напоминает. Финниган ее фотографию в нагрудном кармане носит все время. Он ведь так ничего ей и не объяснил - что маг, что война идет… и что на войне этой, по большому счету, из-за нее, потому что больше всего на свете мой приятель боится, что его малышка пополнит список маггл, изнасилованных и убитых Пожирателями. И поэтому Симус в первых рядах защитников Хогвартса. И поэтому в короткие минуты передышек смолит одну сигарету за другой, пытаясь вспомнить и забыть одновременно.
А у меня девушки даже и нет.
Когда-то я был уверен, что у меня все будет так, как надо. Как бывает у правильных парней. Много приятелей. Самый лучший друг. Красивые девчонки. И ты рядом. Всегда.
Ан нет, не выходит. «Не свезло», — сказал бы Хагрид. Приятели рядом… да сколько их останется в живых к вечеру этого дня? Друг, и правда, самый лучший. Но ему сейчас не до меня. У него своя битва. А мне сейчас не до красивых девчонок.
Ты.
Думал — и так понятно, что ты значишь для меня. И молчал. А теперь поздно. Слишком поздно.
Я научился выдыхать дым колечками. Забавно наблюдать, как они поднимаются все выше и выше, растягиваясь, изменяя форму и, наконец, рассеиваясь в воздухе. Тебе бы понравилось. Только потом пришлось бы выслушать длинную лекцию о вреде курения, краснея под укоризненным взглядом карих глаз.
Интересно, на него ты так когда-нибудь смотришь?
Знаю — во всем сам виноват.
Чем я думал всё это время? А ведь ещё лёжа на койке в больничном крыле, следовало сделать выводы. Никто не торопил меня. Мадам Помфри давала чёткие и строгие указания, я их выполнял. Когда ещё можно всласть побездельничать и чувствовать себя при этом героем? Ты прибегала ко мне сразу после уроков, садилась на стул рядом с моей постелью и улыбалась. Читала мне. Рассказывала смешные случаи. Держала за руку. А когда ты уходила, я закрывал глаза и представлял тебя. Рисовал твой образ в своем сознании - большие глаза, несколько веснушек на переносице, одна бровь чуть выше другой, завитушки каштановых прядей спадают на плечи… Вот ты задумалась, смешно наморщив лоб, вот смотришь на меня, склонив голову вправо, вот смеешься, вся, от кончиков тонких пальцев до длинных ресниц, отливающих золотом. Нет, ты не самая красивая девушка на свете. Просто - самая лучшая.
И не моя.
Я ведь не должен был этого знать, правда?
Ты отвела мне роль слона, прикрывающего короля. Слон всегда рядом, готов в любой момент принести себя в жертву, привлекая внимание противника. Слон начинает верить в свою важность. И он, и противник забывают, что у короля есть ферзь.
Все было так замечательно, что иногда мне казалось: я сплю с открытыми глазами. Мы были вместе целыми днями - завтрак, уроки, обед, озеро, ужин, факультетская гостиная… У моего мира появилась новая ось - ты. Каким смешным, наверное, казался я тебе. Преданный взгляд щенка. Нелепая улыбка. Глупый малыш Ронни. Может быть, я так и оставался бы в блаженном неведении, если бы однажды случайно не заметил твой взгляд, брошенный на него.
Там было все: обожание, гордость, тревога. Там было то, чего я искал и не находил в твоих глазах — обещание поцелуя. Не того милого, нежного поцелуя в щеку, которым ты награждала меня каждый вечер. Другого. Горячего прикосновения губ, одурманивающего своей сладостью. У твоих губ непременно должен быть вкус корицы и сливок. Вот только проверить это мне не удастся.
Сначала я не понял. В голове не укладывалось - ты смотрела на этого ублюдка так, как никогда не смотрела на меня. А потом я взглянул на него - и все. Объяснения были не нужны. Шах и мат.
Дело не в том, что я увидел в его глазах. Лучше скажу, чего там не было. Ни ненависти, с которой он часто смотрел на Гарри. Ни презрения, обычно предназначавшегося мне. Ни должного раздражения, адресованного мисс Грейнджер, невыносимой всезнайке. Ничего. Просто темнота, обращенная к тебе. Но иногда отсутствие эмоций важнее их наличия.

Я затягиваюсь так глубоко, как только могу. Во рту становится горько - у моей любви неправильный вкус. И вся она сама - изломанная, перекрученная, неверная. Моя любовь заходилась в беззвучных рыданиях и топилась в струе ледяной воды, бьющей из вывернутого до отказа крана в туалете второго этажа. Моя любовь сжимала зубы, улыбаясь тебе в ответ. Моя любовь невидимой тенью скользила за тобой по ночным коридорам и прижималась к холодным камням, наблюдая за вашими встречами.

На что я надеялся? Зачем ждал, что ты передумаешь, опомнишься, поймешь, что он лжет тебе, как и всем остальным? Почему верил, что оценишь меня? Для чего? И еще сотни, тысячи вопросов… От них моя голова начинает гудеть, и я уже не хочу ничего — только чтобы все наконец закончилось.

Когда твой любовник убил директора, я решил - вот оно. Твой мрачный романтический герой превратился в обычного убийцу. Теперь все переменится! А я буду с тобой. Но для меня не изменилось ничего. Ты плакала по ночам, а днем улыбалась мне все той же ненавистной улыбкой, и больше - ничего. Чтобы я ни делал - участвовал в операциях Ордена, шатался по Англии в поисках крестражей, грабил Гринготтс - я все равно не мог сравниться с человеком, предавшим нас всех. Я был с тобой рядом - а ты думала о том, кто бросил тебя.

На что ты надеешься? Зачем ждешь, кусаешь губы, услышав его имя, что-то строчишь в своем дневнике поздними вечерами? И почему ты не хочешь все мне объяснить? Для чего эта ложь?

Делаю последнюю затяжку и тщательно гашу окурок о нагревшийся на солнце камень. Я даже рад, что сегодня наступило. Как бы мне ни было страшно при мысли об аде, в который превратится Хогвартс через несколько мгновений, я все равно тороплю время. С нетерпением жду момента, когда хрупкая тишина перемирия взорвется криками нападающих и защищающихся. Жду, когда смогу, наконец, дать волю своим чувствам, выплеснуть свой гнев, свою ярость, свою злость. Когда получу удовольствие, представляя на месте каждого Пожирателя, встреченного мной в бою, Снейпа — ах, извините, профессора Снейпа. Я буду убивать его разными способами, чтобы не повторяться. Похоже на речь сумасшедшего, правда? Я так ненавижу мерзавца, что схожу с ума. А вдруг повезет, и мы с ним действительно встретимся?

Но есть и еще одна причина, которая заставляет меня спешить вперед. Когда все это закончится — независимо от исхода событий, тебе придется сделать одну вещь, хочешь ты того или нет. Тебе придется посмотреть мне в глаза. И сказать. Правду.