А вы пробовали жить, когда вас все похоронили? Нет, правда? А я жил. Сутки. Засыпал и просы-пался, вздрагивая от звуков собственного голоса, хрипов. Вы чувствовали, как воздух проходит через повязку на шее? Чертова змея! Сначала я и закрыть глаза боялся, снова видел тьму, которая тянет за со-бой, поглощает. И не вырваться, не убежать, не пошевелиться. Остается лишь слушать, как сердце вы-брасывает в тело кровь, заставляя жить, оно борется. И покалывающие ощущения расползаются по все-му телу. Я чувствую, как змеиный яд парализует сначала руки, пока пальцы пытаются зажать рану на шее, прекратить эти булькающие и хлюпающие звуки. Кровь растекается по дощатому полу хижины, я чувствую, как она пропитывает мантию. Тело слабеет…

Я снова вижу ее. Но я еще не умер, значит, это он, ее сын. Нужно передать ему. Дамблдор велел. Нужно отдать, пока не поздно…

- Возьми…это…возьми…это… - делаю над собой усилие, выходит тихо, но он слышит, он по-нял. Теперь можно. Теперь я увижу ее. Еще один раз увидеть ее глаза.

— Взгляни…на …меня…

Темно. Тихо. Нет сил пошевелиться, позвать. Почему так долго?

Слышу шаги, кто-то пытается влить какую-то дрянь мне в горло. Не могу проглотить. Что-то шепчет… Я чувствую кожей как воздух наполнился магией. Странно, я и впрямь это чувствую… Но это неправильно. Я не должен… Черт! Что-то режет шею снова и снова. Опять какая-то жидкость льет-ся мне в горло и на рану, немного притупляя боль. И снова предательское сердце забилось быстрей. Почти бешено. Оно хочет жить. Ненавижу!

Движение, я слышу движение. Ткань цепляется о деревянный пол, рвется. Это что, меня? Куда ты меня тащишь? Остановись. Туннель, снова темно. Теперь, кажется, я чувствую неровности земли, я могу пошевелить пальцами правой руки. Зажимаю в кулак горсть сырой земли, она холодная, приятная. Я мог бы лежать в ней…вечно. Только покой, тишина и мрак. Нет, только не мрак. Довольно черного. Я хочу… Что это?

Солнце прямо в глаза. Да, я хочу этого. Я хочу видеть солнце, чувствовать ветер и прохладу до-ждя на коже. А ночью часами смотреть на звезды, пока не забрезжит на востоке рассвет. А еще… Черт! Я хочу жить, я многого не успел. Я потерял столько времени из-за этой войны. Столько всего потерял. Мерлин! Как хочется жить! Тащи, тащи меня. Кто-нибудь поможет. Если этот кто-нибудь еще жив. Там война. Что происходит? Почему я ничего не слышу? Нет сил открыть глаза…

Снова слышу. Звон стеклянных…пробирок? Да! Этот звук я ни с чем не спутаю. И пахнет знако-мо, как дома. Слышу треск древесины в камине и порхающий огонек под котлом. Как неудобно лежать, все тело затекло. Стоп. Я чувствую?! Руки, ноги и, блин, шея - все на месте.

- А-а-х-х-ш-ш, - черт, кто выключил звук?

Горло обдало холодным воздухом. Я готов взвыть от боли, но не могу. Ни слова выдавить из се-бя не могу.

- Тише, тише, профессор, - женский знакомый голос, но зрение меня подводит - лица не разо-брать, - не пытайтесь говорить. Лежите.

А я и не собирался уходить. Это, знаете ли, слегка проблематично. Остается только лежать и раз-глядывать это серое нечто перед глазами и пытаться вычленить из него что-то похожее на человека.

Но она ушла, наверное, чтобы подойти к котлу, да, я чувствую запах ингредиентов. Вот сейчас это череда, ровно три щепотки. Да, верно. Нужно уменьшить огонь. Хорошо. Теперь ждать пятнадцать минут, пока ничего добавлять нельзя.

Она снова склонилась надо мной, коснулась тыльной стороной руки моего лба. Руки горячие, или я такой холодный? Хочется пить, я беззвучно шевелю губами. Кажется, она поняла. Протягивает мне стакан, потом, видимо сообразив, сама вливает содержимое, слегка приподняв мою голову. Холо-дом обдает внутри. Больно. Морщусь, и она это заметила. Шепчет какое-то заклинание, наверное, обез-боливающее. Немного легче. Проваливаюсь в сон.

Я давно не вижу снов. Почти двадцать лет назад они все сменились кошмарами. Это был 1981 год. Потом я какое-то время принимал зелье сна без сновидений, чтобы заснуть. А теперь не вижу их совсем. Может, оно и к лучшему. Кошмаров мне и в жизни хватает: один Поттер чего стоит. Кстати, что с ним? Что происходит там? Эй, кто-нибудь! Но из груди вырываются лишь хрипы, глотку жжет будто кислотой. Она снова здесь.

- Профессор, вы в порядке? Как себя чувствуете? - идиотка, я лежу с дырой в шее, вздохнуть боюсь, а она спрашивает, как я себя чувствую! Она, кажется, заметила искры из моих глаз. - Простите. Вам что-то нужно?

Блин, нужно. Скажи, что происходит. Она поняла, когда я еле мотнул головой в сторону двери.

- Все хорошо. Война окончена. Авроры где-то поблизости, забирают оставшихся пожирателей. Но не волнуйтесь, никто не знает, что вы здесь, - я чуть повернул голову, боль выстрелила, на секунду в глазах потемнело. - Мы в подземельях. Простите, я не знала, куда идти. Мадам Помфри сейчас слиш-ком занята - много раненых. Ночью всех, чьи раны не смертельны, переправили в больницу Святого Мунго. Надеюсь, с ними все будет в порядке.

Она резко отвернулась, наверное, чтобы я слез не видел. Но за ночь зрение не улучшилось. Ну, точно - ревет. Откуда знает, где находятся мои комнаты? Студентка? Рукой осторожно ощупываю шею. Компресс, пропитанный зельем, не узнаю запаха. Не школьный курс. Тогда откуда студентка знает ре-цепт? Мерлин! Сколько вопросов, и ни один не в силах задать.

- Я не уверена, что вам можно есть с такой раной. Больно, наверное, - ты такая сообразительная, что я боюсь за свою жизнь. - Но мы попробуем, правда?

Она несет какую-то слизь в пиале. Шепчет заклинание, направив на мое горло палочку. Помогает приподняться на локтях. Кормит - как низко я пал - этой слизью. Гадость, но хоть что-то. Я, судя по всему, голоден. Как говорится, аппетит приходит во время еды.

- А теперь отдыхайте, профессор, - прощебетала девушка, довольная тем, что скормила мне это недопюре. А меня дважды просить не надо, я откинулся на подушку, стараясь не думать, каким образом она пробралась в мою лабораторию, ну, чтобы не расстраиваться.

Я проснулся от аккуратного прикосновения маленьких пальчиков к моей шее. Решил не подавать вида, что проснулся, чтоб ее не напугать - все-таки от нее сейчас зависит мое здоровье. Я, как оказа-лось, им дорожу. Да уж, глупо теперь умирать. Значит, будем жить! Чуть-чуть щиплет. Она дует на ко-жу, наклоняясь так низко, что я могу вдохнуть запах ее волос. Так пахнет ветер, холодный, пронизы-вающий, от него не укрыться, он повсюду. Странные ассоциации, она же ребенок. Пальчики бегают по коже, сменяя компресс, она задержалась на ключице чуть дольше, чем было необходимо, или мне пока-залось. Хочу видеть ее лицо. Открываю глаза: вижу не четко, но все же лучше, чем было. Грейнджер, ну, по крайней мере, это все объясняет. Интересно, а я здесь Мать Терезу ожидал увидеть. Понятно те-перь, как она в лабораторию проникла. Даже смешно. А она и впрямь испугалась, когда увидела, что я не сплю, вздрогнула, отвела глаза.

- Вам нужно это выпить, профессор, - Грейнджер поднесла какое-то зелье к моему рту, когда за-кончила с шеей, - и вот это, кроветворное. Завтра должно стать лучше. Что-нибудь еще?

- В с-с-соседнюю комнату, - это я сказал? Правда? Режущая боль в горле никуда не делась, но теперь, по крайней мере, могу говорить. На радостях хотел соскочить с кровати, но похоже резкие дви-жения все-таки лучше отложить до завтра.

- Конечно-конечно, - она покраснела, похоже, перспектива вести меня до горшка ее смутила. Но, как и положено храброй гриффиндорке, виду не подала - решительно подставила плечо, перекинула мою руку через себя, помогла подняться.

Шатаясь под моей тяжестью, мы добрели до ванной. Вообще-то, я мог бы и сам дойти, но так го-раздо веселее вышло. Потянувшись к дверной ручке, заметил, что ребенок набрался решимости следо-вать туда со мной, шикнул: «Сам!». Грейнджер как ветром сдуло.

Похоже, я себя переоценил. Через полчаса, не на шутку перепугавшись, в ванную начала ломить-ся глупая девчонка. Сначала она просто ненавязчиво скреблась, проверяя, жив ли, а потом последовали стук и угрозы взломать дверь, было забавно. Даже заявила, что обратный путь до кровати я осилю само-стоятельно, а сама подскочила за секунду, как только я осел на пол, едва сделав шаг. А она сейчас сидит в кресле и дуется. Ребенок. Я выспался, так что теперь могу посвятить целую ночь тренировке своих связок, но мисс Я-лучше-вас-знаю-что-делать запретила. Значит, придется молчать, вдруг у нее еще ос-талось недопюре.

Но самое странное в том, что мне все это нравилось, абсолютно все. Я впервые за много лет хочу просыпаться утром, обо мне заботятся, упустим медицинские причины, и, наконец-то, я свободен. Ни-каких алчных до власти тиранов, жаждущих натравить на тебя чертову змею, никаких мальчиков, кото-рых надо то и дело спасать, никаких пожирателей, выискивающих повод, чтобы откусить кусочек от тебя или твоих студентов. Правда теперь возникал вопрос, как избежать гнева министерства. Дамблдор, единственный, кто знал правду, мертв. А если меня даже допрашивать не станут, а как Блэка без суда и следствия прямиком в Азкабан. Грейнджер предлагает бежать на Фиджи, на вопрос, почему на Фиджи, пожимает плечами, мол, чем дальше, тем лучше.

- Вы сможете заняться изучением огнекрабов в естественной для них среде обитания. Или кон-трабандным вывозом их панцирей за пределы страны, - эта девчонка определенно не умеет вовремя за-ткнуться. - А это правда, что железа из брюшка огнекраба в 40-х годах использовалась в аврорате для изготовления пыточных зелий?

- Откуда такие сведения? Хм, можете не отвечать. В какой-нибудь умной книжке прочитали? - снова надулась. Мне весело. - Одно время ходили такие слухи. Вот на Фиджи и узнаю.

- Вы что, в самом деле собрались бежать на Фиджи? - о, женщины, как вы непостоянны! То беги, то не беги. - Мы что-нибудь придумаем. Гарри может быть свидетелем, мы сможем доказать, что все, что вы делали, было согласовано с Дамблдором. В 1587 году по схожему делу Вольфрика Пруэтта Ви-зенгамот постановил снять обвинения со шпиона. - Она предусмотрительно отошла на некоторое рас-стояние от меня, прежде чем продолжить, - правда, он до конца заседания не дожил - разъяренная толпа обезглавила его прямо во время слушания. Дикие времена, знаете ли.

- Нет, пожалуй, я лучше на Фиджи, - вот завтра об этом и подумаю, а пока…- Мисс Грейнджер, подайте, пожалуйста, палочку.

- Что это вы задумали, профессор? - Грейнджер крепко сжимала мою палочку в кулачке.

- Не ваше дело, отдайте, - сейчас в кого-то полетит стакан.

- Нет, лежите здесь, а я пойду к мадам Помфри. Возможно, она сможет и за вами понаблюдать. Теперь, когда ваше состояние стабильно… - видимо, ей надоело возиться со мной. Решила сбыть с рук. Немного обидно, но я справлюсь. - А мне еще в Австралию надо, чары снимать. Ведь их найти для на-чала нужно…- чего она там бормочет?

Забрав обе палочки, девчонка скрылась за дверью. Снова пусто. Черт. Что за зелье она готовила? Я с трудом поднялся, держась за стену. Но подойти к столу мне так и не удалось, ноги подкосились, и на меня снизу вверх рухнул пол.

Когда меня привели в сознание, первым, что я увидел, были коленки мисс Грейнджер. Она сиде-ла возле меня на полу и, по-видимому, пыталась определить насколько опасной оказалась травма голо-вы. Приложило меня неслабо, а звон внутри моего черепа не прекращался и порядком достал.

Грейнджер и мадам Помфри помогли мне перебраться на кровать. Поппи начала хлопотать над ушибом, саднящая боль утихла. Грейнджер что-то подала, и я почувствовал знакомый вкус зелья, кото-рым гриффиндорка меня отпаивала уже вторые сутки. По горлу прошлась обжигающая волна, затем я ощутил сильнейшую усталость и поддался наседающему сну.

И уже сквозь пелену сна я слышал: «Гермиона, знаю, ты торопишься, но мне нужно взять кое-что из Больничного крыла. Ты не побудешь здесь еще немного?». Дальше невнятное «Угу», и чьи-то паль-чики скользнули мне в руку. Мне нравится этот сон. Очень-очень нравится.