Неотправленные письма… Куда устремляются невысказанные слова? В какие дали воспаряют строки, не достигшие адресата? Бушует и мечется в них неусыпная боль. Рвется наружу встревоженная душа. Все естество, все то, что недоступно даже внутреннему оку, хранится там, в непрочитанных посланиях… И уходит в никуда. Подальше от земных забот и превратностей судьбы. 


«Здравствуй Лили,

Я пишу тебе спустя многие месяцы после того, как ты предложила разойтись каждому по своей дороге. Хотелось бы поделиться с тобой, как у меня это выходит. Почитай, по старой дружбе…

С тех пор, как ты ушла из моей жизни, солнце словно вознамерилось вывести меня из себя! Оно стало слишком ярким. Слишком радостным и живым. Оно веселится вместе со всеми и только меня не принимает в свою игру. Слепящие лучи раздражают меня, потому что в душе царит противоположная им тьма.

Слышал, ты с Поттером? Я так и думал. И все же когда узнал, возненавидел лето. Оно было слишком жаркое в тот год, не правда ли? Теплый воздух душил легкие, горячие лучи вызывали омерзение. Это потому что в душе у меня царил противоположный им ледяной холод.

Я знаю, дело идет к свадьбе. Все говорят, да и сам чувствую. Думаешь, буду останавливать тебя? А что я могу предложить взамен? Ты избрала отвратительного подонка, но лучшего, чем могла бы… В школе слишком много людей, не считаешь? В коридорах постоянно снуют надоедливые студенты, голова раскалывается от непрерывного гула, который они создают. Общество ненавистно мне, потому что в душе царит противоположное ему одиночество и пустота.

Но ты живи, Лили. Я молю тебя только об этом. Наслаждайся солнцем, летом, людьми. Ты достойна счастья, и для меня важнее, чтобы оно было в тебе, а не во мне. Почему, спросишь ты? Но ведь ты все еще мой друг, Лили. Единственный мой друг и близкий человек на свете. А еще, я люблю тебя. Ты можешь мне поверить — я знаю точно. В этом нельзя быть не уверенным. Сомневаются только те, кто не знает любви. В достоверности истинного чувства не усомнишься ни на секунду. Я понял это семь лет назад, Лили. И знаю до сих пор…

Обо мне не беспокойся. Я найду, где укрыться от мира. Мне дадут приют Подземелья Слизерина. Там нет ненавистных мне света, тепла — ничего нет. Лишь холод, тьма и долгожданное одиночество. Они пойдут на пользу моему истерзанному сердцу. Скуют льдом, чтобы не загноились застарелые раны, успокоят щемящую боль…

Ты предложила каждому разойтись по своей дороге, Лили. А какая у меня дорога вне тебя? Лишь скользкая тропа сквозь тернии. Мне придется идти по ней, но обещаю, куда бы не завела меня эта тропинка, ориентиром всегда будешь ты. И кто знает, может быть, однажды, этот путь все же выведет меня на дорогу? И мы пойдем по ней вместе, взявшись за руки, как когда-то в детстве.

Люблю тебя и храню в душе эту надежду,

Северус». 


Взгляд черных горящих глаз бегло скользит по строчкам. Едкая боль наполняет черты бледного изможденного лица. Рука тянется к палочке, и четкие отрывистые буквы исчезают под действием заклинания. Сколько он уже написал таких писем? Дюжину? Две? Но ни одно не привяжет к лапке совы. Унизительно. Глупо. Поздно.

Как много может изменить одно слово? Три, пять? Сколько жизней может спасти? Одну, две десять? Или одну душу? Но невозможно…Неотправленные письма хранятся в особом пространстве. Оно не доступно человеческому глазу. Непрочитанные строки обречены на молчание.

Где-то там, в недоступном пространстве, мечется еще одно послание. Дрожащая старческая рука писала строки покаяния: 


«Дорогой Северус,

Твои слова накануне заставили меня глубоко задуматься. Тогда, семнадцать лет назад, ты пришел ко мне за помощью и поддержкой. Смею надеяться, я дал тебе это, мой мальчик. Полагая, что забота о живом существе, так тесно связанном с Лили, поможет тебе вернуться к жизни, я поручил тебе Гарри. Я думал излечить твою душу, показать тебе свет в сумраке подземелья. Но вскоре мне с горечью пришлось признать, что все потеряно. Слишком поздно. Ты уже умер, Северус , так мне казалось.

Как можно навредить неживым? Они бесчувственны — таким был и ты. Неслучайно ты виртуозно справлялся с ролью двойного агента. Что трудного, скрыть от Волеморта то, чего давно уже нет? Поэтому я был уверен насчет тебя, Северус. Идеальный человек для свершения великого плана. Совесть не мучила меня: я действовал ради большого добра, и был уверен, что тебе до этого нет абсолютно никакого дела. Ни до чего нет.

Ты должен понять, что я находился в действительно безвыходном положении. Вместе со мной умрет великое могущество, если я убью себя сам. Еще хуже будет, если я умру от проклятья Тома Риддла — в этом случае власть перейдет к нему безвозвратно. Все дорожат жизнью и силой, а ты казался мне человеком, который за бесценок отдаст и то и другое. Кого еще я мог попросить, Северус?

Но после того разговора я растерял всю решимость. Ты говорил о душе… О своей душе. Я не надеялся, что ты помнишь о ней. Такой забытой и похороненной много лет назад. Чудесным образом ты воскрес. Я не знаю, как это произошло, но почувствовал, что не смогу убить тебя вторично. Кажется, я оказался менее отвратительным, чем думал о себе.

Отдаю тебе назад данное мне слово. Я покончу с жизнью сам. Пусть умрет мечта, дело всей жизни — пусть. Зато на мне не будет самого страшного предательства за историю волшебства». 


Чернила мерцают на фоне желтого пергамента, словно оплакивая кого-то. Проницательные голубые глаза внимательно изучают поверх очков-полумесяцев каллиграфический почерк. Вдруг взгляд падает на полированную палочку из темного дерева. Дело всей его жизни… Ради большого добра… Прости меня, Северус. Танцующие язычки пламени лизнули свиток. В этом пламени горели не слова. Человеческая судьба тлела на черном пепелище выбора.

Далеко уходят неотправленные письма… За земные пределы, за млечную россыпь звезд. Невысказанное витает высоко. Ему нет дела до мирских забот. Только вечность, покой и необратимость. 


«Уважаемый профессор Снейп,

Прошу вас, не выбрасывайте письмо сразу же как увидите подпись. Это не розыгрыш и не ловушка: гриффиндорская всезнайка не способна на подобную дерзость. Что же тогда мне нужно? Не буду томить и отнимать драгоценное время: я вас люблю. Спрячьте язвительное замечание: я не услышу его. Не напоминайте о том, что вы Пожиратель, мой профессор и на двадцать лет меня старше. Все пустое, ведь я люблю. Не стоит убеждать меня, что это не любовь, что в столь юном возрасте легко ошибиться. Я знаю, что такое любовь. Теперь знаю. Вы злопамятный жестокий подонок с отталкивающей внешностью и отвратительным характером. А я люблю. И все потому, что любовь моя не к тому, что внешне, а к тому, что внутри. Я не знаю, что у вас внутри профессор. И знаю в одно и то же время. Любовь мне подсказывает. Любовь — и не спорьте. Я знаю. В этом нельзя быть не уверенным. Сомневаются только те, кто не знает любви. В достоверности истинного чувства не усомнишься ни на секунду.

Я пишу это письмо не потому, что ожидаю взаимности или теплых слов. От вас? Не так я глупа! Перед вами не признание в любви, а сообщение. Мне нужно, чтобы вы знали, что я чувствую. Это поможет мне жить со своей болью. И счастьем.

Гермиона Грейнджер».

Что если однажды письмо найдет своего адресата? Что если слова вдруг вырвутся из плена и бросятся прочь от холода и пустоты пространства неотправленных писем? Быть может, чьи-то руки распечатают послание — что тогда?

Теплые, живые слова вольются в душу. Не так, как солнечный свет или тепло летнего утра. Ярче и горячее — они не встретят сопротивления. Стены падут, и сердце оплавится.

Кто знает, может быть, тогда, назло всем непрочитанным посланиям, жизнь снова обретет значение для кого-то? Может быть, вновь к кому-то придут силы для борьбы? Для выбора? Вдруг, трем сказанным словам удастся отвоевать кого-то у смерти. Или что-то?

Высоко витает невысказанное. Ему спокойно и нет дела до человеческих судеб. Нет дела и нам до него. Одно письмо все же будет отправлено. Тонкой девичьей рукой юной души.