Гермиона неожиданно проснулась. Вот так всегда — этот сон приходит так редко и обрывается так внезапно. Неужели кому-то там, наверху, жалко показать его хоть чуточку подольше? Ведь это же так просто! Этому кому-то наверняка ничего не стоит сделать ей приятно, а вот она... она будет счастлива. Гермиона резко встала. От этого в глазах задвоилось, голова немного закружилась, зато появилось ощущение продолжения сна. То чувство, которое она так искала в жизни, вернулось на мгновенье. Но мгновенье прошло, реальность опять накатила своей серой волной, и девушка обессилено откинулась на подушки. В глазах стояли непрошенные слезы. Они были и светлыми и горькими одновременно. Но она ждала этих слез так же, как ждала этих снов. Пусть они приносили боль, но где-то там, на краю боли, была радость. Была вера и надежда, что однажды все это сбудется. Ради этой секундной радости Гермиона готова была терпеть нечеловеческую боль. Ради этого сиюминутного, призрачного счастья она ложилась спать по вечерам. Если бы не ожидание встречи с ним, она бы сидела над книжками всю ночь напролет. А так... так была надежда, что оно придет к ней.

Когда эти сны начали впервые посещать её? Теперь Гермиона не могла дать точный ответ. Теперь ей казалось, что без них её жизнь пуста и бессмысленна. Но все, наверное, они пришли к ней лет в одиннадцать. Тогда она была совсем маленькой девочкой и вынесла из них только одна — счастье — это просто. Это настолько элементарно, что просто смешно. Девочка росла, стала девушкой, а сны оставались прежними. И счастье осталось прежним. До неприличия простым и понятным.

Гермиона встала с кровати, подошла к раковине и умылась. Холодная вода быстро привела в чувство, прогнав сон и ощущение сказки. Пусть это больно, зато правда. Иногда ей хотелось, чтобы сны оставили её в покое и больше не мучили. Но умом она понимала, что все равно будет ждать их, что все равно будет ложиться в постель в одной мыслью — с мыслью о них.

За окном светила бледная луна. Её болезненный свет проникал в спальню, тускло освещая кровать на низких ножках, раковину и маленький стол. На улице свет падал на озеро, отчего-то казалось стальным со странной примесью золота. Гермиона невольно засмотрелась. Вот такие вот спокойные картины всегда заставляют задуматься. О вечности, о жизни, о... счастье. О том счастье, которое слишком уж призрачно, чтобы быть реальным.

Спать не хотелось. Зачем? Сон придет теперь не скоро, а без него нет смысла отдаваться во власть Морфею. Она села на подоконник и залюбовалась открывшимся видом. И сама не заметила, как заснула. 

***

Утром её разбудил лучик солнца, игриво бегающий по её лицу. Гермиона ласково и благодарно улыбнулась ему — не стоит пропускать занятия только потому, что ночью ты была самым счастливым человеком во Вселенной. При всем при том, что эти сны посещали её не часто, но регулярно, Гермиона никому не смогла бы объяснить, что такое счастье. Она только могла бы сказать, что это просто. Очень просто и доступно каждому.

Гермиона искала его. Искала человека из своего сна, человека без лица и голоса, без привычек, достоинств и недостатков. Искала везде, где только могла. Она точно знала, что узнает его. Но пока его не было. А он ей так нужен! Как она устала просыпаться в поту, в слезах. Как устала плакать от боли и разочарования. Как устала, что им не дают быть вместе хотя бы во сне! Нет, она вовсе не романтичная барышня, нет. Но ещё пара таких снов, и она не будет уверена, что ей стоит просыпаться. Гермиона, привыкшая жить сегодняшним днем, не любившая мечтать о пустяках, сейчас жаждала одного — жить в том мире, в розовом мире снов. Как всегда, после ТАКИХ ночей, она была немного рассеяна весь день. Как всегда, Снейп сказал гадость, а Макгонагалл посоветовала пойти в больничное крыло и выпить зелье Бодрости. Как всегда, Гарри с Роном наперебой спрашивали, что её расстроило — неужто «О» вместо «П» по чарам? А ей как всегда было обидно, что все видят в ней ученицу. Через несколько лет начнут видеть ученого. И только там, во сне, она женщина. Там, но не тут. Не в этом мире. 

***

Его рука... её рука... вот оно, счастье... теплые, нежные прикосновения... легкие, как перышко, невинные, как улыбка младенца... да... да... да... то, что она так ждет... его руки, ласково перебирающие её пальчики... ей так хорошо, так уютно, так...

— Гермиона! Подъем! Сегодня же Рождество! Сегодня бал! А ты хочешь его проспать! — Зачем её разбудили? Бал? Да Бог с ним, с балом! Её сон опять ушел! Ушел и бросил её одну... осталась только Лаванда, сбрасывающая с неё одеяло.

На самом деле, Гермиону мало интересовал бал. Она не настолько хорошо умела танцевать, чтобы получать удовольствие от танцев, и не настолько любила пить, чтобы получать его от алкоголя. Но это был её последний Рождественский бал в школе, и надо было по возможности хорошо провести время. Проведя в прошлые выходные три часа в магазине мантий, она, наконец, выбрала то, что ей подходит — простая, без украшений и рисунков, мантия небесно-голубого цвета. Цвета мечты. Цвета её сна. Волосы... да что с ними сделаешь, с этим непокорными локонами? Осталось только распустить и расчесать. И все. Гермионе не хотелось наряжаться. Этот сон опять выбил её из колеи. Нет, не так. Из колеи её выбила Лаванда, так бессовестно прервавшая её сон. Теперь настроение было испорчено, а на глаза нет-нет, да наворачивались слезы радости и боли. И не ясно, что из них было сильней. 

***

Девушка вышла из зала на внутренний дворик замка. В помещении было слишком душно, слишком шумно, слишком тесно. Тут же было холодно и тихо. Она шумно вздохнула, наслаждаясь морозным воздухом, его свежестью и резкостью. Крупные снежинки плавно кружились в воздухе, невесомо ложась на уже припорошенную землю. «Как на открытке», — невольно промелькнула мысль.

— Не танцуется, мисс Грейнджер? — Насмешливо спросил голос у неё за спиной. Да, для полного счастья в этот день ей не хватало именно Снейпа.

— Я плохо танцую, профессор, — наверное, лучше сказать ему правду, и тогда он быстро уйдет.

— На свете есть вещи, которые вы делаете плохо? — Пусть подавиться своим ядом!

— Я не умею делать большинство вещей на свете и думаю, вы это отлично знаете.- Что же он не уходит?

— Впервые слышу, что вы это так открыто признаете.

— А мне нечего скрывать.

Они замолчали. Судя по всему, никому из них не хотелось возвращаться к веселью, и никто не хотел уходить из этой тишины. Но Гермиона устала. Она хотела немного помечтать, а профессор, пусть и молчавший, мешал ей. Она развернулась, чтобы войти в зал, но бальные туфельки не предназначены для ходьбы по льду, поэтому девушка поскользнулась. Упасть не дала ей только отменная реакция профессора, удержавшего её за талию.

— Не следует ступать на лед, если не умеешь по нему скользить, — предупреждающе произнес он.

— Я больше не буду, — прошептала Гермиона. Так глупо получилось!

Снейп аккуратно поставил её на ноги и невзначай коснулся её руки. Сначала девушка подумала, что попала в свой сон. Потому что мир вдруг перестал существовать, сузился до его прикосновения, а потом закружился, как в вихре. Что это?

Его теплые пальцы касаются её ладони, вот и все. Не более чем случайное прикосновение, однако, оно сводит её с ума. Чувство уюта и защищенности появляется, словно из ниоткуда и накрывает её с головой, как теплый плед. А от его пальцев к её коже идут волны... чего? Она не знает. Знает только, что это очень простые волны, простые и понятные любому, даже ребенку.

— Вам плохо? — Голос профессор был немного обеспокоенным. Ещё бы — студентка стоит и плачет без видимой на то причины.

— Хорошо, — губы еле шевелятся, а ресницы трепещут, словно птицы в клетке.

— Тогда откуда эти слезы?

— Вы знаете, что такое счастье? — Говорить трудно, но она так хочет это спросить.

— Нет, наверное. А что?

— А я знаю, — и она ушла.

Северус ещё долго стоял под снегом и пытался понять — отчего же она плачет, если знает, что такое счастье? 

***

Гермиона бежала по переходам Хогвартса, забыв обо всем на свете. Он тут, рядом. Человек из её сна. Тот, кто любит её. Нет, не так. Тот, кого любит она. Тот, кого она ждала. Кто снился ей, кто приходил к ней по ночам. Тот, ради кого она жила. Профессор Снейп. Смешно и странно одновременно. Но это правда. Это не может быть ошибкой. Человек, рядом с которым она счастлива — мрачный и угрюмый преподаватель. Девушка прислонилась к каменной стене и засмеялась.

— Судьба-злодейка... забавная шутка. Он ненавидит меня, я не переношу его. За что? Скажи, за что?

Она возвела глаза к небу. Конечно, оно не ответит. У него свои планы, свои правила. Что ему до маленькой Гермионы Грейнджер, у которой весь мир разлетелся на осколки? Ничего. У стольких людей каждый день рушиться жизнь, и что? Разве это кого-то волнует? Разве это волнует того, кто смотрит на нас свысока? Навряд ли.

— Я это вынесу, обещаю. Не знаю, как, но вынесу. 

***

Она опять проснулась. Опять эти сны... она-то думала, что они её больше не потревожат. Прошло довольно много лет с тех пор, как она видела их в последний раз. Она научилась с ними бороться — глоток Зелья Сна Без Сновидений, и все. Женщина тяжело встала с кровати и подошла к раковине. Холодная вода всегда быстро приводит в чувство.

Годы шли, а легче не становилось. Снов не было — была боль. Снов не было — не было счастья. Оно ушло. Ушло вместе со снами. Ушло в тот миг, когда она отказалась от него. Это — расплата. Расплата за слабость, за трусость. И платить видимо придется вечно.

У Гермионы было все, о чем она раньше мечтала — работа, семья, дети. Научные открытия, друзья, уверенность в завтрашнем дне. Не было одной простой вещи — его рук. И все. Мелочь, подумать только.

— Почему ты не спишь? — Сонный голос мужа раздался в тишине ночи.

— Мне приснился сон.

— Кошмар?

— Почти.

— Иди сюда. Я его прогоню.

«Не прогонишь». Но она пошла. 

***

Следующее утро застало Гермиону в адресном столе.

— Северус Снейп? Зачем он вам?

— Я, кажется, спросила его адрес, — с угрозой в голосе произнесла женщина.

— Ах да, да, конечно... никогда просто не узнавали его адрес... вот, вот, держите.

Маленький клочок желтого пергамента с адресом. Ей все равно, что он о ней подумает. Ей просто необходимо его увидеть. Вот и все. Она просто нуждается в его руках. 


— Грейнджер?

— Уизли.

— Не важно. Суть не меняется, как вас ни назови.

— Можно войти?

— Можно.

Гермиона стояла посреди прихожей. Та была освещена тусклым светом, напоминавшим ей свет луны в ту ночь. В одну из тех ночей, когда она проснулась из-за него.

— Ну, проходите уже, что встали, — недовольно произнес он.

Гостиная была довольно убогой — книги, книги, кругом книги и минимум мебели. Единственное, на что можно было сесть, был диван, старый и потрепанный. Гермиона подошла к нему и неловко села.

— Чем могу служить, миссис Уизли?

Женщина молчала. Она даже не знала, что хочет ему сказать. И хочет ли она вообще говорить?

— Профессор Снейп, можно вашу руку?

— Можно мою что?

— Руку.

— Погадать хотите? — Хмыкнул он.

— Вовсе нет. Я не умею этого делать.

— Это одна из той тысячи вещей, что вы не умеете делать?

— Да, одна из них.

— Так зачем вам моя рука?

— Неужели так сложно просто дать её мне? — Гермиона начала выходить из себя.

— Поймите меня правильно, миссис Уизли. Вы приходите в мой дом и без предисловий требуете мою руку, отказываясь что-либо объяснять. Как это понимать?

— Ох, Мерлин, да никак, — она порывисто вскочила и схватила его руку. Да... да... да... то, чего ей так не хватало. Просто его рука, сильная, теплая и нежная. Его длинные, тонкие пальцы, судорожно сжавшие её ладошку. Счастье... она переплела свои пальцы с его. Он осторожно поднес их руки к своим губам и поцеловал её ладонь. После чего расплел их пальцы и крепко сжал. Так крепко, что от боли выступили слезы. После чего приложил её ладонь к своей. По сравнению с его кистью её казалась миниатюрной. Она снова переплела их пальцы. Это казалось ей таким правильным, таким верным, таким приятным... Легкие касания подушечек пальцев, невесомые прикосновения, уход от контакта и возвращение к нему... Он вновь взял её руки в свои и прижал к щекам. Те были горячими, как угли, но при этом совершенно бледными. Северус поцеловал её в сплетение вен на запястье. Гермиона была уверена, что тонкий сосуд не выдержит такого наступления и лопнет от нахлынувшего чувства. Чувства, заполнявшего всю её. Она не могла бы описать его, или показать, чем его ощущает. Оно просто была. Было вот тут, рядом. Было везде.

Он продолжал теребить её пальцы, то сжимая их, то целуя, то вовсе выпуская из рук.

Они молчали. Зачем слова? Его палец выводит узор на её ладони. Простое чувство вернулось. Простое, понятное даже ребенку чувство вернулось, и она не намерена его отпускать. Только не теперь, не сейчас.

Пусть там, за стенами этого дома, кипит жизнь, здесь кипит любовь.

Наконец он просто взял её ладонь и замер. Сон. Её сон. Её мужчина. Теперь с лицом и даже с именем. Только ни лицо, ни имя не имеют значения.

— Ты плачешь?

— Ты знаешь, что такое счастье?

— Да.

— Я теперь тоже.