Вдох. На выдохе:
— Один.
Вдох — выдох:
— Два.
Вдох — выдох:
— Три…
… На счет «девять» боль отступает.
— Всё.
Ощущение сродни экстазу. Во рту сладко, хотя должно быть солоно из-за привкуса крови - прокусил губу. Грохот сердцебиения в ушах сменяется грохотом битвы; сюда, в подземелья, он доносится неясным гулом. Сражение еще там, за стенами древнего замка, а здесь - успокаивающий шепот целителей и стоны раненых, которые эхо превращает во что-то потустороннее.
Все ждут света. Страшно.
Она фальшиво улыбается двум сидящим на кушетке пятикурсникам, пока их осматривают колдомедики, и шепчет — он может прочесть по ее губам:
— Не бойтесь. Не бойтесь. Утром они отступят. Мы продержимся.
Пятикурсники - не вспомнить их имен - не верят и боятся, но кивают.
Она тоже не верит и боится, но продолжает улыбаться. Так и уходит с улыбкой.
Он открыто провожает ее взглядом — теперь уже можно. И она, почувствовав, что на нее смотрят, оборачивается, удивляется и вся загорается, делается ярче, словно её осветил солнечный луч. Откуда взяться солнцу в глазах, которые сравнивали с черными бездонными колодцами? Но оно невозможно сияет из темных глубин. Не только для нее. Для всех, ведь он смотрит на нее. Даже когда она покидает лазарет, сияние остается… с ним… с ней… с обоими. Этой ночью солнце не зайдет. И позволит дождаться рассвета.
Очередной приступ боли вынуждает его снова считать, чтобы не завыть, подобно оборотням, осаждающим замок, но он думает о восходе солнца.
Вдох. На выдохе:
- Один, - под зажмуренными веками вспыхивают круги, - и появляется солнце…
Вдох — выдох:
- Два, - не то боль, не то палящие лучи струятся из-под сомкнутых ресниц, - и появляется солнце… три… самая яркая из всех звезд…
Вдох — выдох:
- Четыре, - это всего лишь слезы жгут оцарапанные щеки, - и появляется солнце.
Появляется… нет, не солнце, а кто-то из целителей. Прохладная рука касается лица.
- Я не брежу, - сквозь зубы цедит он.
- Северус, есть зелье, - сквозь зеленые точки перед глазами можно разглядеть флакон.
- Помилосердствуй, Поппи! Ты хочешь моей смерти? - ах, эта знакомая, собственноручно им наполненная, соблазнительная… спасительная бутылочка!
- Северус, - голос медиковедьмы дрожит, как будто она вот-вот расплачется, - ты же знаешь, что…
Он знает, что умирает. Нет, он не смирился. Да, он боится. Но отвергает зелье не из страха. Он хочет дождаться рассвета и убедиться, что она выжила. Поэтому даже дикая боль не заставит его принять избавляющий от страданий яд.
- Как я могу тебе помочь? - белый фартук Поппи Помфри пестреет буроватыми пятнами - ей либо некогда применить очищающее заклинание, либо всё равно…
— Спасибо, Поппи, ничего не нужно. Только сообщи мне, когда взойдет солнце.
Он лежит вовсе не на пропитанном испражнениями и кровью тюфяке, а на смертном одре — так ему больше нравится. И не малодушно ожидает окончательного прекращения мучений, а уходит из жизни. Немного пафоса не повредит.
Всегда боялся показаться жалким. Ибо считал себя таковым. Вообще многого боялся, особенно выдать свои страхи. И делал всё, чтобы никто не догадался о них.
Боялся выглядеть смешным — и демонстративно игнорировал нелепый внешний вид.
Боялся выказать слабость — и был чрезмерно жесток.
Боялся чужой силы — и убивал противников, много могущественнее его.
Боялся смерти — и рисковал жизнью.
Боялся любить — и презирал…
Он вспоминает солнечную девушку: неловко, будто опасаясь обжечься, он обнимал ее. И её красота ослепляла… Лили, смеясь, вырывалась из объятий, горячими ладонями гладила его лицо. Тогда, давным-давно, он понял: в любви зависимость страшнее отсутствия взаимности.
Когда она уходила, не приняв его извинений, он не верил, что это навсегда. Он же нуждался в ней! Думал, она вот-вот вернется, и прислушивался к звукам ее удаляющихся шагов:
- Один, - сейчас она появится, как солнце, выходящее из-за туч…
Еще шаг прочь от него:
- Два, - непременно появится, - три… - ярчайшей звездой, рядом с которой он не замечал никого и ничего, - четыре…
Сердце стучало с частотой ее шагов:
- Пять, - солнце есть, даже если его не видно…
Он досчитал до девяти, прежде чем стало тихо. До утра торчал у входа в гриффиндорскую гостиную. Он прождал ее много рассветов: сперва у портрета Полной дамы, став посмешищем для обоих соперничающих факультетов, потом… просто ждал, что однажды встанет солнце того дня, когда она извинит и примет его снова. Лили не вернулась и не простила. Ушла… умерла, а солнце вставало по-прежнему, но ему оно уже не светило.
Череда сумеречных дней, перемежающихся беззвездными ночами. Тьма в его глазах и на левом предплечье… Нет, он всё-таки позер, каких мало. Что за мысли о сердце, стучащем в такт чужим шагам, гаснущих светилах, эффектных взмахах мантией, тщательно отрепетированных перед зеркалом выражениях лица - почтительном, снисходительном, презрительном? И метка - тоже поза. Плащ с капюшонами, маска, черный дым, Морсморде… В деле Темного Лорда он довольно скоро разуверился, как и в том, что Волдеморт поделится знаниями и властью. Но тот не принимал отставки. Поэтому маску Пожирателя пришлось проносить несколько дольше, чем ему хотелось.
Маски больше нет. Как и Волдеморта - тоже: мальчишка Поттер исполнил пророчество. Правда, прикрывать сопляка пришлось в буквальном смысле собственным телом. От проклятий спас щит, но змея… Отрава адской твари убивает медленно и мучительно. Боль, от которой хочется спастись смертью… нет - нужно дождаться солнца.
Лорд запланировал штурм на первую ночь полнолуния — оно и понятно: оборотни эффективны только три раза в лунный месяц. Недюжинная сила и пониженная чувствительность к чарам компенсируют почти полную невозможность управлять вервольфами, как боевыми единицами. Звери должны были сломить сопротивление обороняющихся, а затем в битву вступили бы Пожиратели Смерти во главе с Темным Властелином.
Полчища оборотней накатывали на древние стены, словно прибой.
Вспышки заклятий — обрывки ночи… крики… взрывы… вой… плач… одуряющий запах крови… тела и туши… ужас… надежда… отчаяние… и появляется солнце…
С первыми рассветными лучами чудовища отступили. Защитники Хогвартса предприняли контратаку, в результате которой Волдеморт был убит, а уцелевшие Пожиратели — разбежались. Это стоило многих жизней.
На вторую и третью ночи оборотни, чуявшие добычу, вернулись — слишком много, и к следующему полнолунию станет еще больше. Но у тех из обороняющихся, кто дотянет до восхода, появится шанс; они ждут света.
Он тоже ждет, хотя вряд ли переживет наступающее утро. Но он считает минуты, не имея представления о времени, точно читает заклинание:
- … шесть - и появляется солнце… семь - самая яркая из звезд… восемь… девять - появляется солнце…
Невольно он сравнивал их, двух магглорожденных гриффиндорок. Таких разных, таких похожих. Лили и мисс Грейнджер… В какой момент она превратилась для него в Гермиону? Тогда ли, когда он, в редких случаях терпевший близость другого человека, сам обнял ее, осторожно, опасаясь обжечься? Она стояла неподвижно и почти не дышала. Он решил, что это от страха; разозлился, стиснул кулаки. Но ее горячие ладони разжимали его побелевшие от напряжения пальцы, прикосновениями опаляли его щеки, разжигали под закрытыми веками слепящие солнца. Если она чего и боялась, то не его. Она доказала свое бесстрашие, позволив ему слишком многое… позволив ему всё. Такая откровенная и яркая в своей страсти… В ту ночь ему было светло и жарко. Он сгорал, он слепнул…
А следующим утром превратил ее обратно в мисс Грейнджер.
Оправдывал себя тем, что не хочет снова убить того, кто ему близок. На самом же деле - струсил. Не поверил во взаимность, испугался зависимости и той будущей возможной боли, когда звукам удаляющихся шагов вторит стук сердца. Привычные страхи… Возненавидел собственную трусость и внушил, будто и не дорога ему девчонка. Даже позволил Лорду увидеть воспоминания о ней, которые Волдеморт истолковал по-своему: профессор совратил студентку и стер ей память. А разве в действительности случилось иначе? Строго говоря, нет… Вот только в груди было горячо, больно, и, охваченный пламенем, он терял равновесие и падал… падал…
Валились на землю Пожиратели. … Солнце восходило… Солнце вырывалось из его рук — ярость, мощь, магия:
- Один, - появляется солнце, - два, - появляется солнце, - три… ярчайшая звезда никогда не покинет небо… четыре… она должна жить.
Он сделал для этого всё, что мог. Пусть в итоге - смерть. Нет, в итоге - свет. Солнце - его и для него…
Лучи прогоняют боль, и он тонет в сиянии. Еще не время! Он должен дожить до рассвета и узнать, что дожила она.
В голове голоса живых и мертвых — весь мир считает до десяти…
Вдох. На выдохе:
— Один.
Вдох — выдох:
— Два.
Вдох — выдох:
— Три.
Вдох — выдох:
— Четыре.
Вдох — выдох:
— Пять.
Вдох — выдох:
— Шесть.
Вдох — выдох:
— Семь… восемь…
- Профессор Снейп! Это я - Гермиона.
- Гермиона… - вдох - выдох, - девять…
— Мадам Помфри говорила, вы просили сообщить, когда взойдет солнце.

AUS
_____________________
* Sonne (нем.) — солнце.
** Перевод:
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… всё.
Все ждут света.
Не бойтесь, не бойтесь.
Солнце светит из моих глаз,
Сегодня ночью оно не зайдёт,
И мир громко считает до десяти.
Один — и появляется солнце…
Два — и появляется солнце…
Три… самая яркая звезда из всех
Четыре — и появляется солнце.
Солнце светит из моих рук,
Оно может сжечь, может ослепить вас.
Когда оно вырывается из кулаков,
То горячо ложится на лицо.
Сегодня ночью оно не зайдёт,
И мир громко считает до десяти.
Один — и появляется солнце
Два — и появляется солнце…
Три… самая яркая звезда из всех…
Четыре — и появляется солнце…
Пять — и появляется солнце…
Шесть — и появляется солнце…
Семь… самая яркая звезда из всех…
Восемь, девять — и появляется солнце.
Солнце светит из моих рук.
Оно может сжечь, может ослепить тебя.
Когда оно вырывается из кулаков,
Оно горячо ложится на лицо,
Ложится на грудь, причиняя боль,
И, нарушая равновесие,
Заставляет тебя свалиться на землю,
И мир громко считает до десяти.
Один — и появляется солнце
Два — и появляется солнце…
Три… самая яркая звезда из всех…
Четыре… оно никогда не упадет с неба…
Пять — и появляется солнце…
Шесть — и появляется солнце…
Семь… самая яркая звезда из всех…
Восемь, девять — и появляется солнце.