Профессор Снейп находился в особенно приподнятом расположении духа: еще пара часов, и он будет навсегда избавлен от лицезрения этих вихрастых и не очень макушек, под которыми скрыты довольно посредственные мозги. И их обладателей почти семь лет назад он хотел научить разливать по бутылкам славу, настаивать тщеславие и даже закупоривать смерть! Они оказались такими же тупоголовыми болванами, что встречались на пути профессора Снейпа и раньше. Несмотря на все усилия преподать им зельеварение как науку, как систему знаний, в которой все элементы взаимосвязаны и взаимозависимы, он потерпел полное и безоговорочное фиаско. Но, утратив всякую надежду привить этим детям вкус к точному знанию, к строгости и совершенству законов, на котором зиждется зельеварение, к возможности импровизировать и создавать новые прекрасные зелья, он все же не мог презреть свой долг преподавателя и не подготовить детей к последнему испытанию, которое ожидало их меньше чем через неделю. Кто-то не справится совсем. Профессор посмотрел на мистера Лонгботтома, который, встретившись взглядом с зельеваром, сжался в комок — и это победитель Темного Лорда! Кто-то то ли справится, то ли нет — еще неясно: целый ряд факторов должен совпасть, чтобы эти ученики получили свое «удовлетворительно». Снейп посмотрел на мисс Паркинсон, аккуратно выуживавшую шпаргалку из-под юбки, и быстро отвернулся; на мистера Драко Малфоя, судорожно листавшего конспект; на мистера Рональда Уизли, подставившего ухо мисс Грейнджер, которая, очевидно, жарко нашептывала ему правильные ответы к тесту. Что ж, сегодня профессор не будет снимать баллы за подсказки и шпаргалки — это больше не имеет значения. Гриффиндор в этом году победит в любом случае, факультетская борьба, по крайней мере, этой весной потеряла всю остроту. И раз уж детям предстоит в ближайшее время экзамен, пусть в их пустых головах, затянутых паутиной и припорошенных пылью, останутся хоть крупицы знания.

Не сомневался профессор лишь в одной студентке. Мисс Грейнджер, конечно, не была одаренной (в чем так убеждали профессора коллеги на недавнем педсовете и на чем так настаивал покойный Дамблдор). Но у нее было нечто лучшее, чем гениальность: острый ум, хорошо развитое логическое мышление и усидчивость. Да, положительно, мисс Грейнджер ожидает большое будущее, если она не станет — как не делала этого до сих пор — размениваться на романтические глупости. 

* 

Гермиона давно закончила отвечать на вопросы теста — они не были простыми, но не были и сложными для человека с хорошей памятью на цифры и сложные слова. Теперь она разрисовывала черновой пергамент, иногда отвлекаясь от рисунков и записей, чтобы подсказать что-нибудь Рону.

Ей было немного страшно и очень грустно. Казалось бы, вот он, последний день, впереди только экзамены, а дальше — весь мир у твоих ног. Но девушка хорошо знала, что ей будет не хватать этих стен, парт, лестниц, говорящих картин, залов. Будет не хватать людей — студентов и преподавателей, которые стали ее второй семьей на эти долгие и богатые на смертельно опасные приключения семь лет. Но, наверное, больше всего ей будет не хватать профессора Снейпа.

Гермиона давно поняла — еще там, в хижине, когда профессор лежал у нее на руках и кашлял кровью, — что относится к нему вовсе не так, как следовало бы относиться студентке к своему профессору. Может быть — может быть! — влюбленность девушки и можно было посчитать делом обычным, если бы Гермиона не была влюблена в профессора Снейпа.

Девушка посмотрела на черновик: вся ее писанина складывалась в сумбурное послание с картинками, которое начиналось словами: «Уважаемый профессор Снейп». Гермиона быстро перечитала письмо и нервно хихикнула: уж очень не похоже было на ту спокойную, рассудительную Гермиону, к которой все привыкли. Такое письмо могла написать Парвати или даже Лаванда, но никак не мисс Грейнджер, которая, как всем известно, напрочь лишена романтизма. Романтизма? Возможно. Но отнюдь не мечтательности. В доказательство того, что и она способна на нелепые, безрассудные поступки, Гермиона поставила внизу пергамента размашистую подпись. Еще подумала и над подписью приписала: «с любовью». Зачем стесняться правды?

Это письмо профессору Снейпу было не первым, и, Гермиона была уверена, отнюдь не последним. Девушка понимала всю тщету посланий, которые, конечно же, и не собиралась когда-нибудь отправить. Но разве случится что-нибудь, если она просто запишет свои мысли, выскажет их единственно доступным ей способом? Ведь это то же самое, что вести дневник.

Гермиона украдкой взглянула на профессора, курсировавшего между рядами. Странное дело, но сегодня он никому не делал абсолютно никаких замечаний, хотя даже Гермионе было видно, что добрая половина ее однокурсников списывает, а кое-кто, как и Гермиона, уже успел все написать и теперь болтает — или с соседом или ножкой под партой. Наверное, у профессора сегодня тоже особенное настроение: последний урок как-никак. Наверное, он рад, что больше ему не придется два раза в неделю вдалбливать им основы зельеварения.

Гермиона смотрела на его прямую спину, руки — сейчас спокойно переплетенные на груди, но такие ловкие за работой, — и думала, что теперь, чтобы увидеть его, ей придется искать особый повод. Может быть, попроситься к нему в ученицы? Ведь целый год перед университетом она может потратить по своему усмотрению, и почему бы, право слово, не поучиться у самого именитого зельевара?

И узнать его немного лучше. И может быть окажется, что он и в самом деле вовсе не такой, каким... В действительности же... Гермиона предпочла недодумывать эту мысль: она могла повлечь за собой другие, куда более опасные.

Осталось только убедить самого Северуса Снейпа, что ему это нужно не меньше Гермионы.

Гермиона повторила его имя: «Се-ве-рус». Какое гладкое, красивое имя — как галечный камешек, который она в прошлом году привезла с моря.

Углубиться в мысли об имени профессора Снейпа Гермионе не дал гонг, возвестивший конец урока.

Гермиона задержалась у стола профессора: девушка никак не могла справиться с многочисленными пергаментами и учебниками. Смешавшись под насмешливым взглядом зельевара, она выудила, наконец, правильный и поспешила к выходу, стараясь не оглядываться слишком часто. 

* 

Вечером Гермиона разбирала сумку: за неделю в ней накопилось слишком много бумажек, записок, случайных листков. Была даже пара «писем», которые Гермиона обычно зачаровывала так, чтобы никто кроме нее самой не смог их прочитать, и складывала в отдельную папку. Может быть, когда-нибудь у нее хватит духу посмеяться над собой.

Вытряхнув все из сумки, девушка села на пол и принялась раскладывать бумажки к бумажкам, записки к запискам, а письма к письмам. Среди прочих бумаг ей попалась и сегодняшняя контрольная по зельям. Гермиона бездумно перечитала ее, кое-где исправила знаки препинания и в целом своими ответами осталась довольна. Уже отложив пергамент в стопку с конспектами, она поняла, что его и вовсе не должно было быть в ее сумке.

Мгновенная догадка поразила ее: если чистовик с ответами, оформленный по всем правилам: имя сверху, большие поля слева, — лежит перед ней, то что же тогда она сдала профессору Снейпу?

Схватив пергамент, кое-как натянув школьную мантию, Гермиона выбежала из комнаты и ринулась в подземелья. Может быть, еще не поздно все исправить. 

* 

Северус нарочито аккуратно сложил пергаменты стопкой, отодвинул на край стола и утомленно потер переносицу. Встал. Прошелся по комнате. Снова сел.

Возможно, правы были мародеры, называя его обидным прозвищем «Сопливус», правы были члены ордена, когда в лицо ему бросали «предатель». Он и был предателем: шпионство это предполагает и даже обязывает к этому. Но при всем при том Северус всегда оставался порядочным человеком.

Он обнаружил письмо, адресованное ему и подписанное Гермионой Грейнджер, почти сразу. Перебрав всю стопку работ в поисках теста мисс Грейнджер, он был удивлен, не найдя его: времени на то, чтобы ответить на все вопросы, было предостаточно. К тому же Северус был уверен в знаниях этой девушки. А оказывается, она, лучшая выпускница года, лучшая студентка десятилетия, вместо того, чтобы как должно выполнить задание, отделалась каким-то письмом. Совсем на нее непохоже.

Северус принялся читать, надеясь в письме найти какое-то объяснение этой эскападе, но чем дальше он читал, тем яснее понимал, что произошла какая-то случайность, недоразумение. Ведь подобные письма не то, что отсылать — писать следует с осторожностью: закрывшись на все замки, спрятавшись на кровати под одеялом. А уж отсылать...

Смятение — вот как называется чувство, которое целиком захватило Северуса. Ему было без малого сорок лет, большую часть своей сознательной жизни он проработал на посту учителя зельеварения в школе Хогвартс, но еще ни разу за все годы он не получал сколько-нибудь любовного письма — хотя бы от студентки. Локхарту письма от восторженных почитательниц приходили ежедневно, если не ежечасно, Люпину — реже, но и письма, приходившие раз в две-три недели, тоже нельзя назвать редкостью. Однако даже самые отъявленные мечтательницы никогда не осмеливались писать профессору Снейпу. И вдруг — мисс Грейнджер, серьезная юная леди, борец за права эльфов, мозг золотого трио, самая многообещающая выпускница года и самая толковая студентка (чего уж кривить душой), которую Северусу доводилось учить. Гермиона Грейнджер и любовное письмо. Непостижимо. Невозможно.

Дочитав первый абзац, Северус сложил письмо и убрал в верхний ящик стола, чтобы ненароком не увидеть еще строчку-другую. Пусть письмо и было адресовано «уважаемому профессору», но предназначалось оно вовсе не ему.

И теперь Северус сидел в растерянности, не зная, что сделать и как поступить. Замолчать письмо было бы самым простым и легким решением, не требующим от Северуса абсолютно ничего. Но намеренно или нет, а мисс Грейнджер раскрыла ему свою душу, и обижать ее невниманием не хотелось: в кои-то веки профессор Снейп хотел, чтобы студентка запомнила его иначе, а не скользким слизеринским садистом. Впрочем, если все это случайность, всем будет легче, оставь Северус это письмо без комментариев.

Версию чьей-то злой шутки Северус отмел сразу, иначе в стопке с работами была бы и работа мисс Грейнджер. Впрочем, как и в том случае, если бы она специально подсунула ему это письмо. Значит, случайность. Значит, можно будет его просто замолчать. А через пару дней отправить обратно мисс Грейнджер — хранить у себя это письмо хоть и лестно, но совершенно невозможно.

Но как при этом быть с несданной работой?!

Положительно, стаканчик бренди мог бы разрешить проблему, но пить зельеварам, как, впрочем, и дегустаторам, и парфюмерам, было категорически запрещено.

Профессор подогревал чай на спиртовке, когда в лабораторию вплыл Кровавый Барон:

— Северус, я только что видел, как студентка Гриффиндора, юная мисс Грейнджер, спускается к нам. Прямо сейчас она должна быть в коридоре Теней. Интересно, какого Мордреда ей здесь понадобилось?

— Сэр, спасибо за сведения, — Северус склонил голову в знак благодарности — он знал, что барону нравятся такие церемонии. — Я... думаю, я знаю почему, вернее, зачем, она идет сюда. — Призрак поклонился и почтительно растаял в воздухе.

Профессор аккуратно снял чайник со спиртовки и поставил на лабораторный верстак. Ну вот, разговору все-таки суждено состояться.

В кои-то веки Северусу захотелось не только быть порядочным человеком, но и вести себя соответственно. 

* 

Запыхавшись, Гермиона стояла у двери и набиралась мужества постучать. Было уже пять минут одиннадцатого, пять минут после отбоя, и застань девушку хоть кто-нибудь в этих коридорах сейчас, она не отделалась бы отработкой до конца года.

Мужество и не думало посещать Гермиону, но время шло, и нужно было предпринимать хоть какие-то действия. Поэтому девушка подняла руку и постучала.

Дверь тут же открылась, как будто Гермиону ждали. На пороге возник профессор Снейп — без мантии, в расстегнутом сюртуке. Через распахнутый ворот рубашки были хорошо видны рубцы, опутавшие его шею. Зельевар выжидающе смотрел на девушку сверху вниз, что отнюдь не добавило ей уверенности. Но и при всем желании провалиться сквозь землю она не могла: ниже подземелий помещений в замке не было.

— Сэр, — сказала она. Голос был сиплым, и ей пришлось повторить попытку. — Сэр, произошло недоразумение. Я совсем зарапортовалась с экзаменами и сегодня по чистой случайности сдала вам не тот пергамент. Нельзя ли...

— Войдите, — сухо сказал профессор и, выглянув в коридор, посторонился. Гермионе пришлось протискиваться мимо него в узком дверном проеме. Девушка не могла не уловить странный, но довольно приятный аромат, исходивший от зельевара. Не одеколон, не запах шампуня или крема после бритья — собственный запах профессора. — Сядьте там, я сейчас вернусь, — велел Снейп и исчез за неприметной дверью.

На ватных ногах доковыляв до старого кожаного дивана, Гермиона получила уникальную возможность осмотреться в кабинете. Довольно большая комната с низкими сводчатыми потолками, без окон и даже без имитации окон. Несколько книжных шкафов — очевидно, кабинет служил его владельцу еще и библиотекой. В другой раз Гермиона обязательно полюбопытствовала бы, что же за книги хранит Снейп в личном кабинете, но сейчас ее голова была занята исключительно предстоящим разговором.

В Гермионе боролись два противоположных желания: девушке хотелось немедленно убежать из подземелий, чтобы не выслушивать саркастичных замечаний по поводу любовного письма (в том, что замечания эти не заставят себя ждать, Гермиона не сомневалась), и остаться — иначе каким образом она сможет убедить профессора обменять письмо на контрольную?

Через пару минут зельевар вернулся с печально известным пергаментом в одной руке и чашкой в другой. При виде него Гермиона вскочила.

— Я же просил вас сесть, — без выражения произнес Снейп. Гермиона снова опустилась на диван. — Вот, мисс Грейнджер. Похоже, это ваше. Почерк, во всяком случае, совпадает, — сказал он и вручил обомлевшей девушке ее пергамент.

— Спа... спасибо, профессор, — от волнения Гермиона начала заикаться. — Простите, пожалуйста, это всего лишь случайность, и на самом деле я вовсе не думаю всего того, что здесь писала, просто бездумно, знаете, как бывает, всякие рисунки, черточки-кружочки-сердечки... — Гермиона говорила и не могла остановиться: ведь если он смотрит на нее так, так пронизывающе, значит, он все-таки успел прочитать...

Снейп протянул ей чашку.

— Выпейте чаю, мисс Грейнджер, и успокойтесь. Здесь тимьян и душица. У вас нет на них аллергии? — спокойно спросил зельевар, протягивая Гермионе старомодную фарфоровую чашку с цветами и птицами. Девушка не осмелилась отказаться. — И что вы все время вскакиваете? Сядьте наконец. — Гермиона посмотрела на него с опаской и мелкими глотками начала пить чай. Напиток показался ей неожиданно вкусным и от глотка к глотку все более сладким. Допив чай до конца, она поняла, в чем дело: на дне чашки был не размешанный мед.

Чтобы не угнетать девушку, Северус тоже сел — старое кресло привычно скрипнуло.

— Теперь объясните мне, мисс Грейнджер, что произошло. Только постарайтесь сделать это внятно: ваша предыдущая попытка с треском провалилась.

Гермиона вздохнула. Оправила мантию. Что ж, если этого и в самом деле нельзя избежать, то лучше сказать все как есть — и будь что будет.

— Дело в том, сэр, что я закончила писать тест за долго до конца урока, чем все, а так как из класса вы нас раньше никогда не отпускаете, на свободном пергаменте стала писать все, что приходит в голову. Некоторые психологи говорят, что это полезно — вот так высвободить подсознание. Мы все сейчас повально готовимся к экзаменам. И нужно повторить весь, абсолютно весь материал. А ведь у меня еще есть несколько дополнительных курсов. К тому же профессор Трелони...

Северус слушал, но не слышал ровным счетом ничего из того, что говорила мисс Грейнджер. Он смотрел на движения ее губ, на пальцы, теребившие складки форменной мантии, на кончики вьющихся рыжеватых волос, которые так и норовили попасть мисс Грейнджер в рот, а она сдувала их, чтобы не мешали. Он вдруг понял, что смотрит на нее как на женщину — как на красивую женщину.

— ...и писала всякую чушь, совершенно, абсолютно бездумно. — Ободренная молчанием профессора, Гермиона осмелилась взглянуть на Снейпа

— Бездумно? — Северус вдруг почувствовал укол разочарования. Неужели ему и правда хотелось, чтобы мисс Грейнджер была в него влюблена? Неужели он мог думать, что это письмо — плод раздумий, свидетельство ее к нему неравнодушия? — Идите, мисс Грейнджер, и больше никогда, никогда не путайте... теплое с мягким. Я даже баллов с вас снимать не буду. Идите. — Северус встал с намерением проводить мисс Грейнджер к выходу.

И Гермиона решилась:

— Сэр, нет, все не так. Дело в том, что я... Мне кажется... Нет, я уверена, сэр. Я вас люблю.

Слова Гермионы упали в тишину как камни в воду. Северус замер.

— Это ни к чему вас не обязывает, сэр, и вообще — я уеду отсюда через неделю. И я ничего не прошу. Просто... раз уж так получилось, и вы прочитали мое письмо, то глупо было бы придумывать какие-то объяснения и скрывать правду. Я вас люблю, — повторила она громче, — но это ничего не меняет.

— Я не читал вашего письма — мне хватило первого абзаца, чтобы понять, что вы вряд ли хотели, чтобы кто-то его прочел. Я не завожу романов со студентками, мисс Грейнджер. Они, впрочем, к этому тоже не стремятся. Идите и спокойной вам ночи.

Гермиона поставила чашку с цветами и птицами на стол — как хотелось девушке забрать ее с собой! — положила туда же контрольную и медленно подошла к двери, где ее ждал профессор Снейп.

— Профессор, я понимаю, что после всего вышесказанного, мои слова покажутся вам излишне самонадеянными, но... Может быть, вы сочтете это возможным... Взять меня в ученицы. Я хотела бы специализироваться в области зельеварения.

— Ваши слова, мисс, действительно самонадеянны. Я не помню себя восемнадцатилетним, к тому же я никогда не был девушкой. Поэтому мне крайне сложно представить, что творится в вашей излишне кудрявой головке. В любом случае, какие бы перспективы вы себе ни рисовали, если вы станете моей ученицей, они не оправдаются.

— Почему, сэр? — Гермиона покраснела.

— Есть одно правило, мисс Грейнджер, которое часто нарушается, но которому я следую неукоснительно: пока я преподаватель, а вы студент, это значит, что я преподаватель, а вы студент, и никакие отношения сверх того невозможны. — Северус всегда ратовал за соблюдение правил и выполнение условностей, и никогда даже не думал о том, что однажды был бы рад нарушить хоть одно предписание.

Впрочем, это малодушие.

Гермиона покраснела еще гуще, а Северус пропустил вздох.

«Вот теперь все встало на свои места, — с грустью подумал Гермиона, — он преподаватель, я — студентка, тут и сказочке конец».

Девушка проскользнула мимо зельевара, обещая себе выбросить его из головы как можно быстрее, и заторопилась по коридору к Гриффиндорской башне.

Профессор сжал кулаки, прикрыл глаза... В конце концов, ведь почему-то она его выбрала, что-то нашла в нем. Может быть... Все-таки...

Настала очередь Северуса совершать безрассудные поступки:

— Мисс Грейнджер, вы не могли бы мне помочь?! — крикнул он на весь коридор. Гермиона застыла как вкопанная и медленно повернулась. — Раз уж вы выпили сегодня остатки тимьяна и душицы, не могли бы вы купить их в Хогсмиде? А после экзаменов принесли бы. Я, к сожалению, буду слишком занят, чтобы ходить за покупками.

Улыбка Гермионы озарила все подземелье.