Её волосы были рыжими, словно пламя, словно охапка шуршащих осенних листьев, в кучи которых они так любили прыгать, когда были детьми. Волосок всегда лежал к волоску, аккуратно, ровно, идеально. Ей не нравились сложные причёски, и поэтому волосы всегда спадали свободной огненной волной на худенькие девичьи плечи.

Он помнил, будто это было только вчера, как она надевала через плечо сумку со школьными учебниками, а кончики волос вечно попадали под ремень, причиняя ей боль. Она в отчаянии встряхивала головой, и её прекрасные локоны, словно расплавленная в тигле медь, растекались по её плечам, спине, груди.

Тогда ему казалось, что ничего на свете не может быть лучше, чем просто смотреть, как солнечный луч скользит по её волосам, заставляя их вспыхивать и блестеть, словно звёзды, навечно зависшие на потолке Большого зала. Когда она смеялась, ему чудилось, что её яркие рыжие прядки полыхают, будто огонь в камине.

Он был влюблен, нет, скорее, сходил с ума по её волосам, и казался сам себе ужасно глупым. Лучше выглядеть угрюмо, чем глупо, а потому с каждым днём он всё меньше и меньше улыбался, постепенно превращаясь в существо, способное думать только о ней и её волосах, нежных, шелковистых, пахнущих домашним печеньем и шампунем на травах.

А она ничего не подозревала и только слегка подсмеивалась над ним, когда он забывался и слишком долго глядел на её пламенеющие осенние локоны.

А однажды он потерял всяческий интерес к её волосам, потому что отважился в первый раз посмотреть ей в глаза по-настоящему, не мельком, не украдкой, а так, как смотрит уверенный в своих чувствах человек. Её глаза были ... карими.

Хрупкая, словно карточный домик, фантазия в мгновение ока разлетелась мириадами брызг кислотно-зелёного, воняющего тухлыми яйцами, зелья. Зазвучавший тут же смех, будто ржавым гвоздём, оцарапал сознание. Северус Снейп был вынужден вернуться в класс по зельеварению к извечным Невиллу Лонгботтому с его перевёрнутым вверх дном котлом и Гермионе Грейнджер, пытающейся помочь неудачнику и периодически гневно пялящейся на своего ужасного преподавателя.

Двадцать баллов с Гриффиндора, — холодно констатировал Снейп, безучастно постукивая костяшками пальцев по столешнице. Какое чудесное воспоминание разрушила эта всезнайка Грейнджер со своими... глазами. Его можно было бы положить в думоотвод, но теперь всё потеряно.

Хотя Северус уже очень давно научился стоически выносить тупость (Минерва бы сказала — «непосредственность»), ограниченность («молодость»), безалаберность («подростковую угловатость») своих учеников, порой попадались особенно яркие индивидуумы. Северус тоже складывал их в думоотвод, словно паучков в банку. Чтобы не забывать, какими мерзкими и опасными существами могут быть детки.

В этот раз по всем параметрам лидировала мисс Гермиона Грейнджер, собственной персоной. Мало того, что она была совершенно невыносимой, заносчивой, яростной спорщицей и всезнайкой, так ещё и оказалась, к вящему удивлению всей школы, писаной красавицей. Ну, как же, сам Виктор Крам оказывал ей недвусмысленные знаки внимания пару лет назад. Если бы Северус читал маггловские сказки, то непременно заинтересовался бы Золушкой. Она бы сильно напомнила профессору другую, не менее удачливую, любимую всеми, молодую особу.

Безусловно, уже много месяцев воспоминания о «правой (или, может, левой?) руке великого Гарри Поттера» занимали почётное место в коллекции Северуса Снейпа. Мисс Грейнджер привыкла быть первой во всём, что ж, он не будет препятствовать. В думоотводе хватит места всем.

С поистине дзен-буддистским спокойствием Снейп созерцал раскрасневшуюся, крайне недовольную Грейнджер, отчаянно оттирающую зловонную жижу невилловского зелья с собственной парты. На уроках зельеварения было введено новое правило — никакой магии, всё надо делать руками!

На секунду Снейпу почудилось, что она прожжёт на его мантии дырку лишь посредством зрительного контакта. Её глаза до краев наполняли обида, злость, растерянность, казалось, в этих маленьких карих озерцах можно утонуть или быть утопленным.

Северус прекрасно знал этот взгляд. Когда его рыжеволосая химера злилась или досадовала, она смотрела так же, как и мисс Грейнджер, в её глазах вспыхивало пламя ярче, чем тусклая медь её волос, даже в обрамлении солнечных лучей. Он боялся и любил тот взгляд изумрудно-зелёных глаз, ясный и прозрачный, словно морская вода, лучистый, безапелляционный ... взгляд карих глаз.

Губы Северуса дрогнули и искривились в презрительной усмешке.

— Ещё десять баллов с Гриффиндора, и всё благодаря мисс Грейнджер, — заметил он вполголоса, но так, чтобы все присутствующие слышали.

Сначала в карих глазах вспыхнула ярость, потом они заблестели.

— Но за что, профессор? — выдавила из себя Гермиона.

— За то, мисс Грейнджер, что Вы уже минут пять, как не работаете, а смотрите исключительно на меня. Будьте трудолюбивы и заработаете для своего факультета необходимые баллы, — Снейп абсолютно спокойно продолжал наблюдать, как карие глаза перестали блестеть от невыплаканных слез, в них вспыхнул недобрый огонёк.

— Но это несправедливо, профессор Снейп! — громко сказала Гермиона, чего, в сущности, никогда не делала. Это была прерогатива Поттера. Не от него ли она понабралась дурных манер?

— Мисс Грейнджер, ещё одно слово, и я начну снимать с Гриффиндора очки за каждую Вашу букву! — Северус повысил голос, среди присутствующих послышался сдавленный шёпот. Даже слизеринцам наказание показалось слишком суровым.

Гермиона не произнесла ни слова, она, как ни в чем не бывало, вернулась к оттиранию гнилостной жижы с парты. Минуты тянулись, но Грейнджер ничего не делала, просто возила и возила тряпкой по парте. А потом она перестала. Воцарилась тишина, за которой тут же последовал, словно артиллерийский заряд, всеобщий взрыв хохота.

Снейп догадывался, что будет именно так. Он медленно, нарочито неспешно поднялся из-за учительского стола и чёрной тенью скользнул к парте Гермионы, встав сзади девушки. Зловонная жижа невилловского зелья растеклась по столешнице и сложилась в короткое, но емкое слово: «Сволочь».

— И как же у Вас вышло такое художество, мисс Грейнджер? — вкрадчиво спросил Северус, прохаживаясь за спиной у девчонки, явно набравшейся плохого за столько лет общения с Поттером. Последний восседал за соседней партой с таким видом, словно выиграл чемпионат мира по квиддичу — грудь колесом, очки съехали на кончик слишком длинного носа, в уголках губ застыла идиотская улыбка.

Снейп покачал головой и, наклонившись к Гермионе, произнёс:

— Сегодня в семь, мисс Грейнджер. Я найду для Вас поистине тяжёлую работу, — сказал он и, прежде чем уйти, добавил совсем тихо, так, чтобы было слышно лишь его собеседнице, — и надень моё любимое платье.

Гермиона чуть заметно кивнула головой и улыбнулась себе под нос победоносной улыбкой, а профессор Снейп вернулся на учительское место. Он сидел в позе дзен-буддистского мудреца и размышлял о превратностях судьбы, о безалаберности и тупости своих студентов, а также о пышных каштановых волосах. Они напоминали некрасивый стог сена, постоянно путались, топорщились, торчали во все стороны, но всё же так приятно щекотали кожу, когда он их гладил.