— Да этот гад просто издевается над тобой, Гермиона, — уже в который раз за день возмущенно воскликнул Рон, пока сама Гермиона задумчиво перекладывала книги из одной стопки в другую и, кажется, не замечала, что ей говорит рыжеволосый друг. — Кто, если не ты, заслуживает оценки «Превосходно» по этим чертовым зельям? — продолжал тем временем Рон, активно жестикулируя руками и всем своим видом демонстрируя недоумение. — Он даже Гарри «Превосходно» поставил, а уж ты в сто раз больше знаешь. Ты на все вопросы ответила. Ну откуда тебе было знать, что этот змей вместо толченого безоара какую-та пакость подсунет.
— Я должна была проверить, что это, прежде чем добавлять в зелье, — на автомате повторила Гермиона (за последние полтора часа ей приходилось произносить эту фразу не менее десяти раз).
— Ну да, а поймать за хвост разъяренного гиппогрифа ты не должна была? — злость на Снейпа постепенно стала перерастать в злость на саму Гермиону. — Как можно быть такой упрямой? Я, между прочим, только пытался поддержать тебя, — непонимающе воскликнул Рон и, развернувшись на каблуках, исчез за дверью комнаты.
Гермиона еще несколько минут молча постояла над стопкой книг, а затем, кивнув каким-то собственным мыслям, тоже выскользнула в школьный коридор.
***
В подземельях, прохладных даже в середине июля, было как всегда мрачно и немного сыро. Если бы не магия, здесь бы давно все покрылось плесенью, но заклинания, наложенные еще самими основателями, продолжали действовать и спустя века. Правда, никакая магия не могла сделать темные подземелья Хогвартса менее мрачными и пугающими. Иногда случайному посетителю могло показаться, что эти тускло освещенные узкие коридоры были специально созданы для того, чтобы дать приют неприкаянным душам, таким как Кровавый Барон — призрак факультета Слизерин, или Северус Снейп...
Северуса Снейпа, декана Слизерина, нельзя было бы назвать неприкаянной душой в полном смысле слова хотя бы потому, что, в отличие от Барона, он по-прежнему обладал вполне материальным телом, но что-то общее между ними безусловно было. Ученики всегда охотно обсуждали необычную бледность профессора, его любовь к черным одеждам и темным помещениям, делая на их взгляд справедливые предположения о том, что профессор на самом деле вампир (зомби, инфернал, призрак, нужное подчеркнуть). А уж после его внезапного возвращения в ряды живых после укуса Нагини слухи и домыслы переросли в почти всеобщую уверенность в нечеловеческой природе зельевара. Самого зельевара подобное положение вещей вполне устраивало, ему было уютно в уединении Хогвартских подземелий, подальше от шума бестолковых подростков, во всяком случае до недавних пор...
Все началось со дня, а точнее ночи злополучной битвы при Хогвартсе. После укуса Нагини и передачи мальчишке Поттеру воспоминаний Северус Снейп с чувством выполненного долга и в состоянии глубокой комы готовился отправится... В том, куда именно ему предстояло отправиться, у зельевара твердой уверенности не было, но в глубине души он рассчитывал, что это будет более спокойное место, чем старый добрый Хогвартс, являвшийся надежной защитой для всех, но только не для двойного агента. Кстати, чьим именно агентом он является после того, как убил одного из бывших начальников, а второй в свою очередь убил его (или думал, что убил) Северус тоже не был уверен.
В общем Северус Снейп готовился увидеть свет в конце тоннеля и отправиться в последний путь, когда над его головой вместо ангелов или чертиков появилась растрепанная кудрявая голова вездесущей мисс Всезнайки, а затем раздался пронзительный визг «Он жи-и-ив!», и мир погрузился в спасительную тьму, но, как оказалось, ненадолго.
По неведомым миру в целом и Северусу Снейпу в частности причинам мисс Грэйнджер после сражения решила вернуться в Визжащую Хижину и проведать своего погибшего профессора, а заодно и проверить, настолько ли он мертв, насколько им показалось несколькими часами ранее. Оказалось, что бывший учитель и директор Хогвартса на самом деле не мертв, хотя и предельно близок к этому состоянию. По еще менее понятным причинам мисс Грэйнджер решила исправить это положение, спасти жизнь малоприятному профессору, а затем и лично помогать Хогвартской медиковедьме мадам Помфри в лечении зельевара.
Сам спасенный радости по этому поводу не испытывал, но поврежденные голосовые связки и сильное отравление ядом Нагини не позволяли ему высказать свое недовольство вопросом его непрошеного спасения и неуместной заботы мисс Грэйнджер о его здоровье и самочувствии. Когда же спустя несколько месяцев голосовые связки восстановились, а симптомы отравления были сняты, Северус Снейп неожиданно для себя обнаружил, что желание накричать на неугомонную студентку куда-то пропало, а тот факт, что он более не нуждался в ее опеке, даже немного расстраивал его.
Обнаружив, что он привык к обществу надоедливой Всезнайки Грэйнджер, Снейп поступил так, как поступал всю свою жизнь в подобных случаях, то есть свел общение с ней до необходимого минимума (что на практике означало нечастые выкрики «Мисс Грэйнджер вы не можете отличить свой котел от котла Лонгботтома?» или «Если бы я хотел узнать ваше мнение, я бы назвал вашу фамилию, Грэйнджер, или вы успели сменить ее на Уизли?») Так в коротких замечаниях на уроках и полном игнорировании Грэйнджер в остальное время и прошел весь учебный год. Точнее, со стороны могло показаться, что учебный год прошел именно так. На самом же деле для Северуса Снейпа это время прошло в постоянной борьбе с самим собой.
С того дня, как он покинул больничное крыло, его мысли, словно заколдованные, бесконечно возвращались к мисс Всезнайке (к мисс Грэйнджер... к Гермионе...) Кто бы мог подумать, что, побывав на пороге смерти, человек так остро начинает ощущать жизнь. Встретившись со старухой Смертью лицом к лицу, как-то по другому воспринимаешь прошлое, будущее, но главное — настоящее. В прошлом зельевара ничего не осталось, только мертвые друзья и мертвые враги. Лили, Дамблдор, Волдеморт, вся четверка Мародеров... все главные люди в его жизни оказались мертвы, а он к собственному удивлению был более живым, чем когда-либо раньше, если так вообще возможно сказать. Будущее зияло черной дырой неопределенности. А в настоящем не было ничего настоящего: фальшивая работа, которую он никогда не любил, но вынужден был использовать как прикрытие; фальшивый дом в виде Хогвартса, который отвлекал от мысли, что дом настоящий пуст и холоден; фальшивая слава героя, пришедшая на смену фальшивому титулу фальшивого Пожирателя смерти...
Как так получилось, что единственным Настоящим в его жизни стала кареглазая девушка с вечно растрепанными волосами, он не знал, но найти в себе силы не думать о ней было невозможно... О, он безусловно пытался это сделать, он по сто раз на день повторял, что она его ученица, что она совсем ребенок, что она подруга Поттера, в конце концов. Он варил отворотные зелья, пил зелье «Сна без сновидений», принимал ледяной душ по десять раз на день и все равно украдкой задерживал взгляд на ее фигурке, жадно ловил ее мимолетные улыбки, беспокоился, если видел, что ее бровки нахмуренны. Он выучил все ее привычки, научился различать тысячи оттенков настроений по ее мимике, знал все ее желания и стремления. Не имея шанса проживать жизнь вместе с ней, он проживал ее жизнь вместо своей, радовался ее победам, переживал из-за ее мелких неприятностей, умилялся ее неуемной жажде знаний и неиссякаемой энергии. Так незаметно проходило его время, только учебный год должен был вот-вот закончиться, а вместе с ним закончится и его настоящая жизнь. Но прежде чем он лишится единственного настоящего в своей жизни, Северус решил получить хоть один памятный день, который он сможет вспоминать, в котором не будет призраков, а будет кто-то живой и настоящий, в котором будет Она.
Стук в дверь вырвал Северуса из размышлений. Аккуратно расправив складки мантии, он направился к двери и медленно отворил ее.
— Профессор, — прямо с порога выпалила раскрасневшаяся от волнения юная кареглазая ведьма, — что я должна сделать, чтобы получить «Превосходно»?
Мышеловка захлопнулась...
Профессор Снейп сделал глубокий вдох прежде чем ответить. Он долго обдумывал, что потребует от мисс Грэйнджер, когда она придет за своим «Превосходно». Ничего непристойного, ничего пугающего или провокационного, ничего, что могло бы выдать его истинные чувства и желания... Он попросит у нее день, всего один день ее жизни, полностью отданный ему...
***
Утро для Гермионы Грэйнджер наступило быстрее, чем она могла ожидать. Возможно, все потому, что она всю ночь не могла уснуть, ломая голову над странной просьбой профессора. Зачем ему понадобилось проводить какое-то время в ее обществе? Наверняка он задумал какую-то гадость напоследок за то, что она семь лет изводила его своей вечно поднятой рукой и подсказками одноклассникам. Наверно, заставит выполнять грязную работу вроде потрошения жаб или сортировки флобер-червей...
Накинув на летнюю маечку и джинсы самую скромную серую мантию, Гермиона аппарировала к границе антиаппарационного барьера Хогвартса.
— Добрый день, мисс Грэйнджер, — раздался глубокий мужской голос за ее спиной, едва она успела восстановить равновесие после аппарации.
— Добрый день, профессор Снейп, — поздоровалась в ответ Гермиона, слегка удивленная непривычной вежливостью зельевара.
— Позвольте вашу руку? — таким же доброжелательным тоном произнес Снейп и, заметив расширившиеся от удивления глаза девушки, добавил. — Возьмите меня за руку, чтобы мы могли аппарировать к месту назначения.
Ошарашенно уставившись на узкую бледную ладонь профессора, протянутую к ней, Гермиона пролепетала что-то вроде: «А мы разве не останемся в Хогвартсе?». На что получила короткое: «Нет», после чего зельевар, не дожидаясь ее реакции, сам взял в руку ее ладошку. Гермиона только успела удивиться тому, какой мягкой и теплой была его рука, и сразу ощутила характерный рывок в области пупка.
Когда мир перед глазами принял привычные очертания, перед ней предстала странная картина. Грязная речушка, заброшенные дома, в которых, казалось, уже давно никто не жил, и возвышающаяся над унылым пейзажем труба какого-то старого завода, наверняка тоже заброшенного. Во всей этой картине было нечто неуловимо знакомое, вызывающее чувство дежавю.
Спустя несколько мгновений Гермиона поняла, откуда ей знакомо это место. Когда Северус Снейп подошел к двери одного из стареньких домишек, и дверь сама отворилась, девушка вспомнила отрывок воспоминаний профессора о его детстве, из тех, что он передал Гарри в Визжащей Хижине. Это был дом Снейпа, место, где он родился и вырос.
Было безумно странно и даже дико находиться здесь. Ходить по коридору, где он когда-то бегал мальчишкой, заходить в комнаты, где жила его семья, видеть пожелтевшие маггловские фотографии на полках, старую потертую мебель... Его дом был удивительно похожим на дом ее бабушки, не хватало только вязанных салфеточек на столиках. Все это невероятным образом переворачивало с ног на голову привычное восприятие профессора. Этот маггловский дом никак не мог быть домом холодного безэмоционального декана Слизерина, не мог быть домом человека, которым она привыкла считать Северуса Снейпа...
А потом он заваривал чай с липой и медом (как она любит), они беседовали о современном театральном искусстве и немного о теории относительности. Они приводили в порядок библиотеку, по алфавиту и тематике распределяя книги на полках, восстанавливали маленькую лабораторию в подвале, обедали на кухне за потертым маленьким столиком, до безумия напоминавшим о доме ее бабушки и запахе пирогов с вишней. Сначала Гермиона без конца задавала себе вопрос: «Зачем Снейпу понадобилось ее присутствие? Ведь со всей этой работой он вполне мог справиться сам». А еще больше ее беспокоило чувство, что она одним своим присутствием в его доме вторгается во что-то интимное, сокровенное, запретное... Но природное чувство любопытства и неторопливая возня с книгами спустя несколько часов полностью усыпили ее разум, и вопросы отпали сами собой. В конце концов, что такого странного в том, чтобы воспользоваться помощью студента, если тот сам предложил ее предыдущим вечером? И разбирать библиотеку куда приятнее, чем потрошить жаб... А после обеда Снейп предложил помочь ему в приготовлении одного редкого зелья, и все мысли окончательно улетучились, мир ушел на второй план...
Тихонько постукивали стрелки часов, тени от предметов медленно ползли к стене, становясь все длиннее и тоньше, и только спокойный низкий голос иногда разбавлял тишину своим звучанием. «Подайте корень женьшеня», «Разотрите рог нарвала», «Следите за цветом» методично командовал Снейп, и мягкий обволакивающий звук его голоса наполнял смыслом этот причудливый, оторванный от окружающей реальности мир.
Удивительно, как иногда замирает и отдаляется реальность, как безграничные просторы вселенной сужаются до размеров одной комнаты и теряются привычные смыслы, а время перестает существовать. Именно так ощущала себя Гермиона под воздействием ауры этого странного, необычного человека Северуса Снейпа, словно она попала в параллельную вселенную, где ничто никогда не происходит, ничто не меняется, где каждое мгновение является константой, бесконечно повторяющей себя в других мгновениях. И вместе с тем была в этой вселенной какая-то своя неуловимая магия, свое предназначение и своя красота... Красота неторопливых движений кисти, едва заметных изменений цвета кипящего зелья, красота скользящих по комнате закатных лучей и тонких щупалец теней, тянущихся к неведомой цели. Тут не было суеты, погони за призрачным экспрессом времени, не было клубов пыли, пускаемых в глаза, и внешнего лоска, призванного скрыть внутренние изъяны. Эта маленькая вселенная была самым настоящим и самым необыкновенным местом на земле, а растекающийся жидким шелком мягкий завораживающий голос ее властителя наполнял ее истинной непритворной и непрерывной почти физически ощутимой жизнью. Как заманчиво было поддаться искушению, уйти с головой в этот незримый поток магии, ощутить себя живой как никогда. Как велик был соблазн отдаться этим удивительным чувствам, раствориться в плавном течении жизни параллельной вселенной и никогда не возвращаться назад, и если бы Гермиону спросили, чего бы она сейчас хотела больше всего на свете, она бы ответила: «Чтобы этот день длился вечно...»
Последняя мысль прозвучала в голове Гермионы, как удар колокола, обдавая изнутри леденящим холодом и пугая до оцепенения своей неожиданностью и неуместностью.
— Уже поздно, мне пора уходить, — сбивчиво протараторила она, дрожащими руками хватая собственную мантию, желая как можно скорее убежать отсюда, сбросить с себя неясные путы этого места. В голове билась одна единственная мысль: «Стоит задержаться хоть на мгновение, и я пропаду». О том, что и как может произойти с ней в этом странном месте, она не задумывалась, полностью поддавшись власти инстинктов, во все голоса трубивших об опасности. «Еще мгновение, и ты пропадешь» кричали они, и что-то в глубине души говорило, что на этот раз инстинкты не подводят ее, слишком далеко она успела зайти в своих мыслях, слишком глубоко впустила в себя чужой запретный мир, усыпленная неспешной текучестью его жизни, обманчивой доступностью и простотой его существования. И кто знает, удастся ли теперь вытравить его из души и сердца и, самое главное, захочется ли возвращаться в свой привычный, обжитый и опостыливший своей искусственностью и надуманностью мир к понятному и бессмысленному существованию Гермионы Грэйнджер.
— Что бы вы ответили, если бы я попросил вас остаться? — уже почти ей в спину прозвучал вопрос Снейпа так же тихо и спокойно, как звучал весь день его голос. Гермиона медленно обернулась, словно желая убедиться, что ей это не послышалось, и встретилась глазами с прямым неумолимым взглядом.
Снейп стоял, привалившись к дверному косяку, как обычно сложив руки на груди, а его черные глаза смотрели прямо на нее, ясно давая понять, что вопрос был задан и оставить его без ответа нет никаких шансов. По его неизменно безразличному выражению лица было абсолютно невозможно прочесть ни оттенка эмоции, ни намека на то, какого ответа он ожидает на столь внезапно поставленный вопрос, но внутри него в эти мгновения шло настоящее сражение. Как долго шла эта внутренняя борьба, не мог знать никто, и одному Богу было известно, каких усилий стоило ему задать мучавший днями и ночами вопрос, разомкнуть губы и произнести эти несколько судьбоносных слов. Сколько раз он убеждал себя не делать этот последний шаг... Последний, потому что после него Северусу виделся неминуемый финал — распахнувшиеся в немом ужасе карие глаза и звук быстро удаляющихся шагов, азбукой Морзе выстукивающих его приговор: «одиночество... одиночество... один...» Но в карих глазах напротив читалось удивление (что вполне ожидаемо), растерянность (что вполне объяснимо) и необъяснимая невероятная надежда...
— На ночь? — повис в воздухе звенящем от напряжения вопрос девушки, переворачивая с ног на голову привычный мир, заставляя дыхание замереть, а сердце оглушительно биться в агонии ожидания.
— Навсегда, — мягко, как желают любимым спокойных снов на ночь, произнес Северус, и впервые за этот день в его взгляде отразилась надежда и безграничная, щемящая сердце нежность.
— Навсегда? — словно эхом сорвалось с губ девушки единственное слово, и уже во второй раз она перешагнула порог ветхого неприветливого жилища, теперь уже точно зная, что этот шаг полностью изменит ее жизнь...