Война закончилась. А жизнь продолжается. Да... Как бы банально это ни звучало, но жизнь всегда продолжается независимо оттого, чью сторону в войне решили поддержать госпожа удача и господин случай. Слава Мерлину, а также Гарри и Ордену Феникса, повезло нам. Мы смогли пройти через это и выйти живыми. Теперь всем домом на площади Гриммо мы очень трепетно надеемся, что такого больше не повторится. Ах да, пока не забыла: мы — это я (Гермиона), Гарри, профессор Дамблдор, профессор Снейп, профессор МакГонагалл, а также профессор Люпин, Тонкс и всё семейство Уизли. И ещё: мы собираемся все вместе в доме крёстного Гарри почти каждый вечер, чтобы... Ох, как это сложно объяснить. В общем, мы пытаемся восстановить истраченный в пух и прах капитал Хогвартса. Денег нет, нет денег. И никто не даёт ни взаймы, ни просто так в виде пожертвований, потому что денег нет не только у нас. В Гринготсе гоблины ведут себя крайне странно, на вопросы отвечают путано, денег не выдают, что наводит на грустную мысль: дело совсем дурно пахнет.

Мы даже пытались обращаться к оставшимся бывшим Пожирателям: те печально показывали пустые карманы и жаловались на радикулит и ревматизм, приобретённые на сквозняках в своих полупустых замках.

Только Люциус Малфой смог пожертвовать нам некоторые прелести аристократической жизни, которые не успели конфисковать авроры. Всё, что можно было, из этих прелестей мы продали магглам. А можно было немного. Но на быт, по крайней мере, галеоны набрались. Осталось только решить как быть с Хогвартсом: не закрывать же школу, в самом деле! 


Однажды в голову директора пришла какая-то гениальная мысль. Директор тем и славен — ему всегда приходят в голову какие-то мысли. На одном из собраний он провозгласил, что знает, как спасти положение. Все присутствующие заметно напряглись. И понятно почему, ведь бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а у нас такая катастрофа, что и мышеловка наверняка платная...

Профессор Дамблдор извлёк из карманов пергамент и загадочно потряс им в воздухе. Пергамент внешне явно претендовал на статус министерского. Гарри осторожно протянул руку за бумагой. «Читай вслух, милый», — с нотками обречённости в голосе попросила миссис Уизли. Гарри нервно сглотнул и приступил к чтению. Чтение поведало присутствующим следующую положительную информацию: в Америке жила-была состоятельная дама, которая после своей смерти завещала астрономическую сумму (мы так и не смогли посчитать нули) тому последователю Тёмного Лорда Волдеморта, который по своему желанию без каких-либо корыстных целей перешёл на сторону света и поспособствовал свержению беспощадного тирана.

— Это же ты, Северус! — мечтательно воскликнул Дамблдор.

Профессор Снейп если и был обрадован, изумлён, опечален или растроган, то это полностью скрылось за напряжённым «нужно быть идиотом, чтобы считать, что всё так просто». Остальные радовались. И зря. В бумаге значились условия: деньги могут быть переданы такому человеку только в случае, если он женится по любви и обретёт счастье в браке.

Надо было видеть ту язвительную ухмылку на лице зельевара. Мерлин мой, он, наверное, считал, что такое «только в страшном сне привидеться может». Снейп скривился и сказал, что это физически невозможно. А вот поведение директора меня удивило и обрадовало. Дамблдор нетерпеливо кивнул головой, в такой манере, в которой кивают маленьким несмышлёным упрямым детям, чтобы те отстали, и озвучил свою гениальную идею, возбуждённо потирая друг о друга руки. Идея заключалась в банальном обмане для которого нужно всего лишь заключить фиктивный брак и пару недель изображать влюблённую счастливую пару. Звучало вполне выполнимо. А профессору Снейпу с его-то актёрскими талантами подобная афера — раз плюнуть и растереть... Но профессор как-то приуныл и помрачнел, враждебно скрестив руки на груди.

— Гермиона! — радостно обратился ко мне Дамблдор, сверкая очками. Я подпрыгнула на месте, чувствуя, что сейчас произойдёт какая-нибудь гадость. — Гермиона, ты сыграешь роль невесты, — было мне приговором.

Мы с профессором Снейпом, кажется, синхронно побледнели и в ужасе уставились на директора. Потом мы перевели взгляды друг на друга. Я смотрела на него, он смотрел на меня. И что самое трепетное, взгляды наши на ситуацию вполне соответствовали взглядам нашим друг на друга... Так как на мне было надето нечто с абстрактным вырезом, позволяющим воображению разыграться, я инстинктивным жестом приличных барышень прикрылась мантией. Но мастер зелий туда и не смотрел, он отчаянно пытался буравить моё лицо тяжёлым взглядом. Напрасны были его старания: у меня уже выработался естественный иммунитет ко всем тем приёмам «из ада». Да, профессор, как бы грустно это ни звучало: нынче бывший студент закалённый пошёл. Снейп недобро прищурился. Это означало, что для меня лично профессор не поленится придумать что-нибудь более действенное, «не расстраивайтесь, мисс Грейнджер».

А что поделаешь, Хогвартс надо спасать. После непродолжительного коллективного совещания было решено фиктивную свадьбу сыграть завтра же.

И вот беспощадное завтра наступило. Наступило больно-пребольно и, кажется, мне на голову. Я нервничала, боялась, что всё испорчу, боялась, что буду фальшиво улыбаться и вообще боялась выдать своё состояние боязни.

Профессор Снейп отныне и до гремлин знает, какого времени, стал для меня Северусом. Северус. Северус. Северус. Сева. Севочка. Сев. Севвич. Мерлин великий, я, кажется, деградирую. Тем не менее, мне нужно привыкнуть, адаптироваться и... На самом деле не была я несчастной, как всем хотелось думать и как хотелось думать мне самой. Ведь это просто необходимость, оно нужно для дела, совсем ненадолго — подумаешь, месяц побуду миссис Снейп. От этого не умирают.

На церемонии бракосочетания мы подписали бумажки, обменялись кольцами, произнесли средневековые клятвы верности семистопным амфибрахием и готовы были откланяться, как нам объявили, что мы можем закрепить союз поцелуем. А вот это был удар ниже пояса. У меня предательски задрожали коленки, а сердце почти проломило грудную клетку ударами. Я начала паниковать. А Северус стоял спокойный, как удав, и загадочно улыбался. В какой-то момент я уже отчаялась и хотела малодушно и позорно либо упасть в истерический обморок, либо сбежать. И в этот самый момент Северус лёгким движением руки собственнически притянул меня к себе за талию. Моё тело странным образом обмякло и стало слушаться только его прикосновений. Скажите, ну, что такого можно сделать с губами, чтобы они стали столь сладкими? О, это был не поцелуй, это было нечто словам неподдающееся! И я забылась, и меня понесло: полезла зачем-то рукой ему под мантию, прижалась к нему, бедному, там, где...В общем, лучше бы я этого не делала. А когда он прекратил поцелуй, потянулась за его губами. Мерлин, если бы не деликатное покашливание директора, я бы точно потеряла последние мозги.

После церемонии к нам с поклоном обратились какие-то министерские работники, показали пергамент, который мы имели счастье лицезреть на площади Гриммо днём ранее, и познакомили нас с экспертом, который за две недели должен будет установить, достойны ли мы сего завещания. Экспертом оказался старый, хромый, согнутый не одним веком старичок, особых признаков жизни не подававший. Его длинная борода скрывала почти всё тело, а на ботинках сверкали смешные гигантские пряжки. Он окинул нас с Северусом мутным взором и назначил встречу в Министерстве через четырнадцать дней и испарился. Престранный субъект.

Тем же вечером Северус пристально меня разглядывал весь ужин. Я не знала, куда глаза деть. Что-то мне подсказывало, что случившийся сегодня поцелуй будет иметь долгоиграющие последствия. Интуиция меня не подвела. Ночью он постучал в мою дверь. Я его впустила, кутаясь в плед. Он был одет в привычный свой чёрный наряд с миллионом пуговиц. После некоторого молчания Северус многозначительно заявил, что я ещё невинна. Но об этом я, слава Мерлину, была хорошо осведомлена, о чём его и проинформировала. Он посмотрел на меня как на полную дуру, закатил глаза и раздражённо объяснил, что существует куча выявляющих девственность заклятий и, так как я сподобилась приобрести титул замужней, то иного выбора, кроме как стать женщиной, у меня нет. Я бы не сказала, что положение моё было совсем уж удручающим, но и отрадным его тоже назвать трудновато. Нет, я была не против, но мне было страшно. А вскоре мне стало смешно, потому что Северус предложил кандидатуру Рона и даже сам вызвался с ним обо всём договориться. Я была приятно удивлена его заботой. Так трогательно! Ну, раз так, то теперь моя очередь удивлять зельевара. Я села на кровать и, похлопав рядом с собой, категорично отказалась заниматься изменой в первую же брачную ночь. Северус мягко улыбнулся и сказал, что перетопчется, но не ушёл. Я медленно стянула плед с плеч, он остался стоять там же, глаза его стремительно темнели. Темнели завораживающе. Мерлин, дай мне сил не сойти с ума. И почему я раньше не обращала внимания на то, каким притягательным мужчиной он может быть, если захочет. Нет, он, наверное, таким мужчиной бывает исключительно против своей воли, иначе его бы соблазняла сейчас не я, а какая-нибудь писаная красавица в его вкусе. Он приблизился ко мне, натянул мой плед обратно и горячо поцеловал в лоб, после чего спешно удалился. Я бы даже сказала, вылетел как пробка за дверь.

На следующий день история повторилась. Он пришёл, когда ночь окутала тьмой и сном весь дом. У нас завязался разговор. Разговор обо всём на свете: о жизни, о смерти, о войне, деньгах, Дамблдоре, науке в целом и зельях в частности, о чарах, тёмных проклятиях, о прошлом, настоящем и даже будущем. Он часто хмурился, смешно усмехался, всегда спорил и не соглашался, закатывал глаза, если я уверяла его, что вскоре всё наладится или защищала какого-нибудь молодого учёного, чьи работы казались мне глубокими. Он разбивал все мои теории в пух и прах, а труды молодых талантов разбирал по полочкам, выявляя ошибки или чистый плагиат. Я была очарована его манерой убедительно доказывать каждое слово. И даже его язвительность стала восприниматься как забавная острота. Так мы проговорили до утра. Под конец, когда в комнате стало совсем светло, мне захотелось обнаглеть: я пододвинулась к нему вплотную, он загадочно скривил губы в полуулыбку и подался вперёд; горячий поцелуй в щёку завершился моим полуразочарованным-полуразомлевшим состоянием и его бегством.

На следующий день у нас с Северусом состоялось показное дефиле по Косому переулку. Мы шли нагло и под руку, часто целовались и вообще вели себя вызывающе. Общественность была шокирована. Кто-то из бывших учеников профессора даже лишился чувств. Старушки, завидев нас, начинали страстно шептаться и делать вид, что обсуждают погоду. А мне было весело! Я никогда не была так счастлива и беззаботна, мне хотелось громко смеяться и любить весь мир. А Северус, хоть и был угрюм, как всегда, шутил больше обыкновенного и почти полноценно улыбался, когда я веселила его глупостями. И поцелуи. Поцелуи стали самым пикантным блюдом в нашем меню. Мы делали это страстно, долго и у всех на глазах, чтобы ни у кого не осталось сомнений в «подлинности» заключенного брака. Вернувшись на площадь Гриммо, мы первым делом пошли к Дамблдору докладывать об удачно проведённой операции под кодовым названием «Шоковая терапия». Директор был доволен и предлагал лимонные дольки. Северус скривился, я вежливо отказалась. Вечером МакГонагалл восторженно пересказывала сплетни её знакомых об «обнаглевших влюблённых парочках» и хвалила наше сегодняшнее «выступление».

Так незаметно прошли две недели. Настал решающий момент. Получив благословение директора и пожелания удачи от всех остальных, мы отправились на приём в Министерство Магии. Я боялась страшно. А вдруг этому эксперту действительно приспичит проверить меня на девственность? Я же так и не смогла уговорить... То есть, я плохо пыталась... То есть... В общем, я, наверное, просто не в его вкусе. Но все мои опасения были напрасны. Старичок, ничего не спросив, подписал все нужные документы и вручил их нам. Мы переглянулись, пожали плечами, распрощались с молчаливым экспертом и ретировались.

А на площади Гриммо нас ждал сюрприз. В штаб-квартире обнаружился Люциус Малфой, причём он обнаружился пьющим чай с Дамблдором и Гарри. Северус, кажется, что-то такое нехорошее понял, потому как грязно выругался и обозвал своего бывшего коллегу «несчастным экспериментатором» и «грязным аферистом». Я единственная осталась непросвещённой в перипетии дела, а потому смотрела на всех испуганными глазами. Вскоре меня достали ухмыляющиеся мужские лица: что за дискриминация! Я потребовала объяснений. Мне объяснили. Дамблдор ласковым голосом рассказал, что мистер Малфой был так проницателен, что до ареста и последующих разбирательств смог продать всё своё имущество (отсутствие которого и стало залогом его свободы), а вырученную сумму подарил одинокой умирающей американке с тем условием, что она напишет определённое завещание. Сам Малфой добавил, что надеется получить треть суммы обратно, если только уважаемый Северус будет не против. Северус был не против.

А мне вдруг стало так смешно. Так невыносимо смешно. Я не выдержала и расхохоталась. У меня, наверное, заразительный смех, потому что рассмеялись и все остальные, даже Северус. Я впервые услышала его смех. Звучный и проникновенный. Кажется, это было последним штрихом. Я поняла только сейчас, что у меня уже давно голова кругом идёт от его голоса, взгляда, прикосновений...

Невероятно. Это было невероятно. Совершенно и абсолютно.

Той же ночью мне не спалось, а Северус всё не приходил. Я ворочалась, потом ходила по комнате, пила из графина, ломала руки, ну, и голову до кучи. Что же теперь делать, как быть? Как ему объяснить? Как поступить? Наконец я решилась пойти к нему и сказать, как есть. Набросив мантию, я босыми ногами засеменила к выходу. В коридоре было темно, пришлось идти на ощупь. В какой-то момент я нащупала чью-то руку. Рука сгребла меня в охапку и, сообщив голосом Северуса: «Это я», — унесла в комнату.

Что происходило в комнате, я опущу... Обмолвлюсь только, что это было потрясающе: мы играли в «угадай зелье»... на раздевание. Под утро я не вытерпела и поцеловала его в губы, он ответил. Но было утро. И мне пришлось покинуть его спальню.

Целый день после я боялась, что Северус начнёт разговор о разводе. Но он так ничего и не сказал. Он вообще ничего не сказал, только смотрел странно: пристально и задумчиво. Я роняла книги в библиотеке, пугалась каждого шороха и всё ждала чего-то.

Вечером Северус предложил мне сменить обстановку и пожить у него, соблазняя лабораторией, библиотекой и отсутствием вечных консилиумов по дурацким вопросам. Я улыбнулась и потянулась его целовать.

Весь следующий месяц мы жили в его доме, ставили разные опыты, мы даже готовили вместе. Однажды я решилась ему признаться, что хотела бы оставить кольцо на пальце. Он молча выслушал мои путаные объяснения, где предлог «потому что» был самым вразумительным словом. Затем он тяжело вздохнул и сказал, что это и имел в виду, когда пригласил меня в свой дом. Следующие слова выпрыгнули с моего языка быстрее, чем я подумала, что несу:

— Тогда почему мы ещё не... — на этом месте мозг всё-таки взял ситуацию под контроль, но было уже поздно. Я себя выдала.

— А ты разве хочешь? — он спросил хрипло и почти шепотом.

Я томно посмотрела на огонь в камине, потом на него и без лишних слов стала его раздевать.

На следующий день выяснилось, что Северус умеет делать потрясающий массаж.

Потом начался учебный год. Мы с Северусом, естественно, согласились преподавать. Он зелья, а я ЗОТИ. Дамблдор «подружился» с мистером Малфоем. Видимо, нашему директору понравилось проворачивать аферы... А «друг Люциус», как насмешливо называет его Северус, стал заядлым поедателем лимонных долек. Общественность была вновь шокирована.

Ах, да, дети всё также боятся грозного декана Слизерина и стараются держаться от него подальше. А я стала проще смотреть на мир и разные проблемы. Характер моего мужа тому очень поспособствовал.

И наконец я поняла, что такое истинное счастье: это когда тебя ловят в темноте и несут на руках к свету. 

Конец.