— Гермиона...

Страстный шепот в пустом коридоре был слышен за несколько метров, как и возня: шорох ткани, приглушенный стон и тихая просьба:

— Перестань... Рон, не надо, остановись... Нас могут увидеть...

— Ну и что? Сегодня выпускной. Кому какое дело? И что они могут нам сделать?

— Все равно... не надо. Не хочу, чтобы это было так...

Но влажные настойчивые губы продолжали прижиматься к ее губам, горячие руки шарили по телу, ища наиболее удобные подступы, брешь в защите вечернего платья.

— Ну хватит уже!

Гермиона раздраженно оттолкнула его. Ее сердце бешено колотилось, в полутьме тесной ниши не было видно, как раскраснелись щеки, зато блеск глаз был заметен как никогда. Она выровняла дыхание и оправила пышную юбку. Рон смотрел на нее с непониманием и обидой. Что с того, что это происходит в холодном коридоре? Они так долго ждали этого!

Он снова прижался к ней, и на этот раз Гермионе потребовалось гораздо больше сил, чтобы освободиться из его цепких объятий. Теперь Рон выглядел обозленным. Он искренне не понимал, в чем проблема.

Гермиона и сама не могла этого понять. Ей нравился Рон, она любила проводить с ним время, но его настойчивые, страстные, «мужские» поцелуи были почему-то ей неприятны. То ли обстановка не соответствовала ее фантазиям, то ли в этих фантазиях был все-таки не Рон, и она ошибалась, считая, что любит его... Как бы там ни было, а сейчас ей больше всего хотелось убежать.

Что она и сделала, когда Рон в очередной раз приблизился к ней. Она просто поднырнула под его руку и бросилась бежать сломя голову по незнакомому коридору в никуда.

— Гермиона! — донесся до нее его обиженный зов, но девушка и не думала останавливаться.

Только забежав в совсем глухой тупик, она остановилась и начала слепо ощупывать стены в поисках выхода. Здесь было очень темно, и дверь, ведущая в другой коридор, могла быть под самым ее носом, но она но она не увидела бы ее.

Дверь ее руки так и не нашли. Зато один из кирпичей зашевелился под ее ладонью. Гермиона надавила на него и удивленно вскрикнула, когда стена, на которую она опиралась другой рукой, вдруг зашевелилась. Потеряв равновесие, девушка повалилась вперед.

Когда погруженный в полумрак мир перестал кружиться перед ней, Гермиона осторожно поднялась на ноги и попыталась оглядеться. По всей видимости, она попала в какой-то совсем узенький коридорчик, в котором ни факелов, ни свечей не то что не было, а но даже и не предполагалось.

Тяжело сглотнув, девушка подавила в себе приступ накатившей паники. Слева, сзади и прямо перед ней легко нащупывалась глухая стена, зато справа было пустое пространство. Если это все-таки коридор, то он куда-нибудь да выведет ее. Сделав несколько осторожных шагов, Гермиона убедилась, что не попала в «каменный мешок», а все же оказалась в каком-то потайном ходе.

Заспешив в единственном доступном направлении, она вскоре дошла до поворота, свернув в который увидела приглушенный свет в конце... тоннеля.

Теперь она уже почти бежала, сбивая ноги в открытых туфлях о выступающие камни. Оказалось, что свет исходил от десятков свечей, паривших в воздухе потайной комнаты, в которую ее привел коридор. Оказавшись на ее пороге, Гермиона замерла от восхищения. Это была великолепно обставленная спальня, каждая вещь в которой дышала стариной. Судя по слоям пыли и кружевам паутины, свисавшей по углам, комнатой этой не пользовались уже целую вечность. Однако почему же тогда здесь горят свечи?

— Мисс Грейнджер? — спросил знакомый голос откуда-то сбоку.

Гермиона вздрогнула, повернулась на звук этого голоса и встретилась взглядом с ничего не выражающими, угольно-черными глазами своего профессора зельеварения. Теперь уже бывшего профессора.

Он сидел в старинном кресле в углу этой таинственной комнаты. На низком столике рядом с ним стояла початая бутылка вина. Бокал, наполненный этим вином, он держал в тонких пальцах. Его рука замерла на полпути к губам, на коленях лежала очень древняя на первый взгляд тетрадь. На лице его читалось удивление и даже легкий испуг, как будто он не только не ожидал чьего-то вторжения, но даже стеснялся быть обнаруженным здесь.

— Добрый вечер, профессор Снейп, — тихо поздоровалась Грейнджер, делая несколько осторожных шагов и восторженно разглядывая убранство комнаты. — Простите, если помешала.

Профессор недоуменно моргнул и тряхнул головой, как будто пытался отогнать наваждение. Однако его бывшая ученица не заметила этого, увлеченная разглядыванием большой двуспальной кровати с посеревшим от времени постельным бельем, громоздкого старомодного письменного стола и книжных полок, на которых пылилось несколько древних книг, а также два портрета с изображенными на них красивой темноволосой женщиной с умным взглядом и некрасивым мужчиной, судя по всему, со скверным характером.

— Кто это? — спросила Гермиона скорее по привычке всегда озвучивать свои вопросы, чем ожидая ответа от своего учителя, о котором она на пару мгновений забыла.

— Это Ровена Рейвенкло и Салазар Слизерин, — сообщил ей профессор Снейп, оказавшийся неожиданно совсем близко.

Гермиона резко развернулась и чуть не подпрыгнула от удивления и испуга. Зельевар стоял позади нее, сверлил непроницаемым взглядом черных глаз и медленно пил вино. На мгновение Гермионе стало неуютно: она была здесь совсем одна и даже толком не знала, где именно находится это «здесь», а профессор с высокой долей вероятности был не вполне трезв. Одно дело отбиваться от сопливого одноклассника и совсем другое — от взрослого мужчины. Но уже секунду спустя Грейнджер устыдилась своих мыслей: профессор, окинув ее равнодушным взглядом, вернулся на свое место, в кресло, стоявшее в углу. Ему было необходимо обновить содержимое бокала.

— Как вы здесь оказались, мисс Грейнджер? — спросил он.

Его голос звучал необычно: в нем не было менторских ноток, которые казались его неотъемлемой частью. Гермионе пришлось напомнить себе, что она больше не его студентка. Похоже, профессор осознавал это гораздо лучше нее.

— Я заблудилась, — она не стала вдаваться в подробности того, при каких обстоятельствах она заблудилась. — Пыталась найти выход из коридора и вдруг куда-то провалилась, — она виновато развела руками. — Я совсем не собиралась нарушать ваше уединение.

Он одарил ее еще одним тяжелым взглядом, не то оценивая, не то размышляя, не прикончить ли ее на месте. Гермиона поежилась. Только сейчас она поняла, что он без своей черной мантии, а сюртук, обычно наглухо застегнутый, распахнут, являя ее взгляду белоснежную рубашку. Похоже, она потревожила своего профессора в процессе отдыха.

— Хотите вина, мисс Грейнджер? — неожиданно предложил Снейп и, прежде чем она успела ответить, он взмахнул волшебной палочкой и на столике рядом с бутылкой появился еще один бокал, который он тут же наполнил и протянул ей. — Аргентинское, — зачем-то сообщил он, как будто ей это могло что-то сказать. — Полезно для здоровья, — уточнил зельевар, заметив ее удивленный взгляд.

Гермиона посмотрела на Снейпа, потом на бокал, а потом решила: была — не была, почему бы не выпить чего-то для здоровья? Она приняла бокал из рук своего бывшего учителя и сделала осторожный глоток. Вино было ароматным и легким. По крайней мере, пилось оно как виноградный сок.

— Спасибо, — поблагодарила Гермиона, вспомнив о вежливости. Она снова огляделась по сторонам. — Что это за место?

Снейп тоже обвел комнату взглядом, как будто видел ее в первый раз, после чего чуть пожал плечами.

— Это тайник Рейвенкло, — сообщил он, как будто это было само собой разумеющимся, и каждый выпускник Хогвартса должен был знать это.

— Тайник? — переспросила Гермиона и ее глаза загорелись в предвкушении новой информации.

— Ну да, потайная комната, где она отдыхала от своих дружков-основателей, — Снейп насмешливо фыркнул. — Очень хорошо ее понимаю: от назойливых коллег не всегда можно укрыться в своей комнате, вот и приходится делать потайную.

Он искоса наблюдал за тем, как Грейнджер сделала еще один глоток вина и двинулась в обход помещения. Дойдя до письменного стола она остановилась, что было естественно: именно там он оставил тетрадь, которую читал перед ее неожиданным появлением.

— А это что? — спросила она, уже листая пожелтевшие страницы.

31 августа

Не могу поверить, что завтра это случится: мы наконец открываем школу. Пока сошлись только на одном: на названии. Хогвартс. А вот кого и как мы будем обучать — об этом мы до сих пор спорим. В основном воду мутит Слизерин. Хельга, Гриффиндор и я давно сошлись на том, что каждый из нас может отобрать себе учеников по своему вкусу и обучать их так, как сочтет нужным. А вот Салазар пытается навязать нам всем свою позицию. Иногда этот мужчина выводит меня из себя.

— Это ее дневник, — сообщил Снейп, вновь оказавшись рядом.

На этот раз Гермиона слегка вздрогнула от неожиданности, но уже не испугалась: вино сделало свое дело — девушка расслабилась. Она опустилась на жесткий стул, не обращая внимания на то, что вековая пыль безнадежно пачкает ее выпускное платье.

— Дневник? — с благоговением переспросила Гермиона, продолжая листать страницы. — Я видела ее рабочий дневник, который хранится в библиотеке Хогвартса, а этот, выходит...

— Личный, — подтвердил Снейп, прислоняясь спиной к стене рядом со столом. Его тоже не волновала грязь и перспектива испортить сюртук: эльфы постирают, а нет, так у него еще не один такой. Он наблюдал за тем, как девушка бегло читает страницы, и на губах его появилась тень улыбки. Если бы Грейнджер не была так увлечена своей находкой, она могла бы стать свидетелем исторического события: искренне улыбающегося профессора зельеварения.

5 октября

Мерлин, дай мне сил! Годрик и Салазар сегодня чуть не убили друг друга. Эти двое просто не в силах сосуществовать без стычек. Хельга полностью на стороне Годрика, и если судить объективно, то я с ней согласна, но... Я уже давно разучилась быть объективной, когда речь идет о Слизерине. Не знаю почему, но этот человек непреодолимо влечет меня к себе. Когда он злится и кричит на Годрика, мне хочется остановить его, обнять, прогнать эту неоправданную ненависть из его взгляда. Не знаю почему, но мне так хочется разгладить эту суровую складку между его бровями, коснуться губами его губ и проверить, такие ли они жесткие и холодные, как кажется...

Гермиона оторвалась от чтения и вопросительно посмотрела на Снейпа. Тот криво ухмыльнулся: сейчас на его лице не было и следа той нежной улыбки, что была там всего несколько мгновений назад. Он поднес к губам бокал и осушил его до дна, после чего призвал со столика бутылку и снова налил себе вина.

— Она была влюблена в Слизерина? — Гермиона наконец озвучила свой вопрос.

— Выходит, что так, — пробормотал Снейп, доливая вино и в ее бокал.

— Но об этом нигде никогда не писалось. Ни в «Истории Хогвартса», ни в биографиях Основателей! — ее глаза возбужденно сверкнули.

— Некоторым удается так успешно прятать свои чувства, что никто и никогда не может даже заподозрить о их наличии, — глухо ответил профессор, болезненно нахмурившись. Но Гермиона уже опять уткнулась в тетрадь и не видела этого. — Ровена, по всей видимости, была из таких людей.

— И она так никогда и не сказала ему о своей любви? — печально спросила Грейнджер, переворачивая еще несколько страниц.

25 декабря

Ну вот уже и Рождество. Первые каникулы в истории нашей Школы. Мы до сих пор не поубивали ни друг друга, ни наших учеников, что не может не радовать. Даже Годрик и Салазар стали меньше ругаться. Меня и Хельгу это несказанно радует. Удручает лишь то, что Слизерин относится ко всем нам чуть свысока и, как мне кажется, еле терпит. Я так вообще его раздражаю. И это так... больно. Даже странно. Я никогда никого не любила прежде и мне грустно оттого, что первая же любовь оборачивается для меня такой болью. Да, хотя бы самой себе я могу признаться: я люблю Салазара. Пусть он желчный, грубый, саркастичный, жесткий и жестокий... Я ничего не могу с собой поделать. Я никогда не смогу сказать ему об этом. Он будет презирать меня, а этого мне никак не вынести. И от этого становится еще больнее.

Гермиона осторожно коснулась последней строчки: чернила были чуть размыты, как если бы сразу после написания на пергамент упали соленые слезы. На лице девушки отразилось сострадание, которое она испытывала к Основательнице. Сколько было Ровене в то время? Если они только открыли Хогвартс, то не больше двадцати пяти, хотя точных данных о тех временах не сохранилось.

— Как это грустно, — прошептала девушка, смаргивая непрошенные слезы.

Аргентинское вино сделало ее чувствительнее и сентиментальнее, чем обычно. Она сделала еще один большой глоток, чтобы протолкнуть ком, неожиданно образовавшийся в горле, и еле слышно добавила: — Любить кого-то, кто всегда рядом. Быть так близко... только руку протяни. И не сметь протянуть эту руку. Не сметь сказать о своих чувствах. Бояться получить вместо ответного чувства лишь порцию ледяного презрения...

Она вдруг подняла взгляд на своего учителя и в этот раз успела заметить странное выражение, мелькнувшее в его глазах. Сначала она не поверила, что видит это. Ей показалось, что слезы, стоявшие в ее глазах, и вино, ударившее в голову, играют с ней злую шутку. Поэтому она часто заморгала, а когда снова взглянула на профессора, тот уже выглядел равнодушным и отстраненным, хотя и сверлил ее взглядом поверх бокала, из которого он вновь отпивал.

— Да, — хрипло подтвердил он, — это практически невыносимо.

Гермиона склонила голову набок, выдавая свое любопытство, но он больше ничего не сказал, перестал разглядывать ее и отошел от стола. Девушке осталось только вернуться к чтению. Ее внимание привлекла запись, сделанная другим почерком.

3 марта

Я бы счел это глупой шуткой недоумка Гриффиндора, если бы не оказался в этой комнате благодаря немыслимому стечению обстоятельств. Я бы никогда не поверил в эти слова, будь они произнесены вслух передо мной, но самому себе человек — даже женщина — не будет врать. Я прошу у тебя прощения, Ровена, за то, что вторгся в этот маленький мир, который ты создала для себя, подслушал твои мысли, прочитал о твоих чувствах. Ты зря боишься моего презрения. Если кто-то и вызывает во мне безграничное уважение, то это ты. Только ты и держишь меня в этой школе. Не будь здесь тебя, я бы давно перестал терпеть выходки Гриффиндора и ушел. Но мысль о том, что мне больше не увидеть твоих живых, умных глаз, разрывает то, что осталось от моего сердца.

— Он узнал! — почти радостно воскликнула Гермиона и повернулась к Снейпу. Тот вновь сидел в своем углу, уронив голову на согнутую в локте руку. Волосы свесились по обеим сторонам его лица, не давая разглядеть его выражение. — Он ведь ее тоже любил, я правильно поняла?

— Любил, — глухо подтвердил Снейп. — Как умел. Они потом некоторое время переписывались через этот дневник. Запись от Ровены, запись от Слизерина. Посмотрите, это весьма занимательно.

Взгляд Гермионы заскользил по страницам, на которых аккуратный круглый почерк Рейвенкло теперь чередовался с мелкими, кривоватыми и острыми буквами, которые оставляло перо Слизерина. Она читала быстро, жадно, пропуская целые строчки. Такая переписка длилась, судя по датам, пару месяцев.

— Вы читали все это? — спросила Гермиона, вновь повернувшись к Снейпу. Тот теперь сидел, положив подбородок на сжатый кулак, и смотрел на нее чуть мутным и, наверное, оттого подобревшим взглядом.

— Читал, и не один раз, — признался Снейп. — Видите ли, мисс Грейнджер, я тоже как-то заблудился. В начале этого учебного года, — его голос звучал почему-то устало и чуть... мечтательно. — Тогда я впервые обнаружил эту комнату и этот дневник. Читал всю ночь, не мог оторваться. Такое странное чувство, правда? Эти строчки она начинала писать только для себя, а потом они предназначались для них обоих. И вот прошла тысяча лет, никого из них давно нет в живых, об их отношениях не сохранилось ни слуха, ни сплетни, ни воспоминания, ни легенды. А здесь, в этой комнате, все это время лежал дневник, страницы которого сохранили их чувства до наших дней. И так будет и дальше, если только вы не проболтаетесь об этом или, что еще хуже, не решите написать диссертацию на основе этого дневника.

— Вам не нравится идея рассказать людям правду о них? — Гермиона поскучнела. — Это ведь так романтично, так трогательно, так... искренне.

— Вот именно, — Снейп грустно посмотрел на опустевшую бутылку. — Это очень искренне. Если бы кто-то из них хотел оставить историю их любви для потомков, они бы не оставили этот дневник здесь или, по крайней мере, упомянули бы о своих отношениях в официальных дневниках. Но они этого не сделали. Читайте дальше. Вы поймете почему. И, надеюсь, вам расхочется рассказывать об этом дневнике кому-то.

Гермиона снова повернулась к тетради, озадаченная и словами, и тоном своего бывшего учителя. Ей казалось, что он слишком близко принимает к сердцу историю тысячелетней давности. И вместе с тем ее поразила мысль: у него есть сердце?

Она не смогла развить ее, отвлекшись на очередную запись, сделанную, судя по почерку, Слизерином.

22 мая

Это логично, все к этому шло, но я до сих пор не могу поверить в то, что это случилось. Ты стала моей. Или я стал твоим. Мне трудно дать определение тому, чем была эта ночь для нас. У меня были женщины до тебя. Может, я сейчас делаю тебе больно, говоря о них, но это так. Они были, но еще ни одна из них не давала мне почувствовать себя так. Я никогда не был настолько живым, как сегодня с тобой. Ты сейчас спишь, твое лицо прекраснее, чем когда-либо. Я тороплюсь дописать эти строки до того момента, когда ты проснешься. Я напишу их и уйду. И этим, наверное, тоже тебя обижу, но я знаю, что ты прочитаешь написанное мной, и простишь меня. Я никогда не смогу сказать тебе всего этого вслух. Я не умею говорить о любви. Я не знаю, что о ней можно сказать. Я даже до сих пор не уверен, что именно ее я испытываю, глядя на тебя, прикасаясь к тебе, целуя тебя. Но если это не любовь, то я не знаю тогда, какой она должна быть.

Гермиона вздохнула, дочитав запись. Вот что здесь делает огромная кровать. На мгновение ей стало неловко: эта комната была местом свиданий, а теперь она сидит в ней в вечернем платье, пьет красное вино, читает чужой дневник и все это в компании своего профессора. Пусть бывшего, но все-таки. Она поежилась, внезапно ощутив холод. Ей захотелось оказаться в чем-то менее открытом. В школьной мантии, например. Но если она сейчас начнет трансфигурировать одежду, Снейп поднимет ее на смех.

Неожиданно ей на плечи опустилось что-то тяжелое и теплое. Гермиона не сразу поняла, что Снейп подошел и накинул ей на плечи свой сюртук, оставшись в тонкой рубашке. Похоже, он заметил, как она поежилась. Просто настоящий джентльмен, кто бы мог подумать! Гермиона тихо поблагодарила его, просовывая руки в рукава и плотнее закутываясь в просторный для нее сюртук. Он еще хранил тепло Снейпа и был пропитан его запахом. Девушке пришла в голову мысль, что сходные ощущения она могла бы испытать, если бы профессор ее обнял. Откуда взялась эта неподобающая мысль, ей даже думать не хотелось.

— Значит, они стали любовниками? — спросила Гермиона, стараясь отвлечься от неожиданных образов, которые начали наполнять ее сознание.

— Да, и похоже, это не выходило за пределы этой комнаты. Только здесь они были собой, только здесь давали волю своим чувствам. Для всего остального мира они были только коллегами.

— Но почему они это скрывали?

Снейп только пожал плечами, медленно вышагивая по комнате. Очевидно, сидеть ему надоело.

— Я не знаю, какие мотивы у них были тогда. В дневнике об этом ничего нет, а о чем они говорили между собой, нам никогда не узнать.

— Но все-таки эта история со счастливым концом? — с надеждой спросила Гермиона.

Он повернулся к ней и одарил взглядом, полным презрения и жалости. Вот только девушка не была уверена, что эти чувства адресовались именно ей.

— Вы забываете, мисс Грейнджер, что Слизерин поссорился с остальными Основателями и покинул Хогвартс. А Ровена осталась здесь.

Он приблизился к столу, за которым сидела Грейнджер, перевернул несколько страниц дневника и указал на запись, сделанную Ровеной.

6 октября

Уже третий год мы открываем двери нашей школы для учеников, третий год ведем занятия, а ты все не уймешься! Зачем, скажи, зачем ты провоцируешь всех? Откуда в тебе столько ненависти к нечистокровным волшебникам? У меня учатся некоторые из них, и многие дадут фору твоим потомственным магам. Разве в этом дело? Ты не хочешь их учить, так не учи! К чему все эти бесконечные ссоры и скандалы? Твои стычки с Годриком до добра не доведут.

Мне кажется, что я тебя теряю, Салазар. Остановись, прошу! Я умоляю тебя, отступись. Я не хочу остаться одна.

Гермиона снова посмотрела на своего учителя. В глазах ее опять стояли слезы. Он неожиданно протянул руку к ее лицу и осторожно заправил за ухо выбившуюся из прически прядку волос. Потом аккуратно вытер слезинку, которая все же скатилась по щеке девушки.

— Он не отступился? — дрожащим голосом спросила она, не обращая внимания на вольности, которые позволял себе Снейп.

— Конечно, нет.

3 ноября

Я снова тороплюсь написать эти строки, пока ты спишь. Я трус. У меня не хватает смелости проститься с тобой на словах, поэтому я прощаюсь через этот дневник. Пусть он послужит нам еще разок.

Я должен уйти. Терпеть это выше моих сил, поэтому я ухожу. Я ушел бы еще вчера, но мне хотелось разделить свою последнюю ночь в Хогвартсе с тобой. Никто никогда не любил меня, как любила ты. И никто никогда не простил бы мне такого бегства, а я надеюсь, что ты простишь. Я пытаюсь убедить себя, что так будет лучше для нас обоих. Мне хотелось бы, чтобы ты пошла со мной, но твое место здесь. А мне здесь места больше нет. Не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь еще.

Прости.

— Неужели он так не терпел магглорожденных, что даже ради любимой женщины не мог смириться с их присутствием в школе? — удивилась Гермиона, пытаясь еще плотнее закутаться в сюртук Снейпа, потому что ей опять стало холодно.

— Не знаю, что творилось в башке у Слизерина, — неожиданно зло бросил профессор. — Он был либо эгоистом, либо дураком, либо на самом деле никогда не любил Ровену.

— Почему? — Гермиона смотрела на него широко открытыми глазами. Таким своего учителя она никогда не видела.

— Потому что нужно быть полным идиотом, чтобы бросить женщину, которую любишь и которая любит тебя, ради малопонятных убеждений, — Снейп говорил это, не отрывая взгляда от лица Гермионы. Его глаза горели незнакомым девушке огнем. — Потому что только законченный эгоист разрывает отношения, продолжая убеждать в своей любви. Потому что нельзя оторвать от сердца ту, которую любишь, даже если ты ей безразличен. Нельзя пережить это расставание и не сломаться...

Он внезапно осекся, как будто только сейчас понял, что сказал много лишнего. На его бледных щеках проступил неровный румянец, он нервно дернулся, отвернулся от нее и тихо сказал:

— Там осталась еще одна запись. Можете прочитать ее, после чего советую вам уйти и никогда не вспоминать ни эту комнату, ни то, что здесь произошло. Прощайте, мисс Грейнджер. Полагаю, мы с вами больше никогда не увидимся, поэтому прощайте. Уверен, вы поймете, как выйти отсюда. Это значительно проще, чем войти.

С этими словами он скрылся в коридоре, из которого пришла Гермиона. Девушка, испытывая смутную тревогу, пару мгновений смотрела туда, где он только что стоял. Ей показалось, что минуту назад здесь было сказано так много, но в то же время так мало, чтобы понять. Она коснулась пальцами грубой ткани сюртука, задумчиво погладила ее рукой, а потом перевернула страницу дневника. Последняя запись была без даты. Почерк, определенно, принадлежал Ровене, но в то же время выглядел немного иначе, как будто она писала это много лет спустя. Эту догадку подтвердил и текст записи.

Как давно я не была здесь... Лет сорок, наверное. В то утро, когда ты ушел, я тоже навсегда покинула эту комнату, оставив здесь дневник. Я собиралась больше никогда не переступать ее порог, никогда не видеть этих строчек. Мне кажется, лет через десять я даже забыла сюда дорогу, а еще через двадцать забыла о ее существовании. Но теперь я снова здесь. Болезнь медленно убивает меня, а у меня нет сил с ней бороться. Я пришла сюда, чтобы скрыться от сочувствующих взглядов Хельги и Годрика. И здесь вновь нашла тебя. Как долго пергамент хранит воспоминания. Гораздо дольше, чем мы сами. Я почему-то опять обращаюсь к тебе, как будто ты можешь прийти и прочитать эти строки. Может быть, даже ответить. Но это не так. Я слышала, что ты умер. Я не знаю наверняка. Я лишена даже такой малости. Но я не видела тебя с того дня и у меня нет надежды, что еще смогу увидеть, даже если ты жив. Почему ты тогда не сказал мне, что хочешь уйти? Почему не позвал с собой? Я бы пошла... Я бы пошла за тобой куда угодно. Без тебя в этой школе не осталось ничего, что держало бы меня здесь.

Чернила в последней строчке снова расплывались: Ровена плакала, когда дописывала их. Гермионе тоже хотелось плакать. Теперь она понимала, почему профессор Снейп не хотел придавать эти воспоминания огласке. Ей тоже не хотелось делать этого. Пусть они останутся здесь.

Она уже собиралась уйти, но почему-то все же перевернула страницу, хотя профессор и сказал ей, что запись осталась только одна. Но Гермиона как будто надеялась найти дальше ответ Слизерина. Конечно, его не было. Зато была еще одна запись, которая приковала девушку к стулу.

5 декабря 1997 года

Чувствую себя так, словно совершаю преступление, но я уже столько месяцев читаю и перечитываю этот дневник, что почти сроднился с ним. Безмолвный свидетель чужой любви, на его страницах найдется место для еще одной постыдной тайны. И много лет спустя кто-то другой найдет эту комнату, прочитает историю Ровены и Салазара, а в качестве бонуса получит свидетельство порочной страсти учителя к своей ученице.

Слова, которые не сказать вслух, но которые так жаль навсегда хоронить в сердце. Она так же прекрасна и умна, как Ровена, хоть и гриффиндорка. Еще так юна, но умнее женщины я не встречал. Женщины... Опомнись, глупец, она еще ребенок, девчонка, в дочери тебе годится. И все же не думать о ней, не представлять ее своей выше моих сил.

Она скоро закончит школу и уедет навсегда. Я должен радоваться этому, но каждый день, приближающий меня к разлуке, что-то убивает во мне. Знаю, что ее ждет прекрасное будущее, особенно если она не выйдет замуж за рыжего придурка, с которым везде таскается. К счастью, с Поттером они только друзья, иначе ирония судьбы была бы слишком жестокой: одна вышла замуж за Поттера и вторая за его сына. Нет, ее ждет прекрасное будущее и в нем нет места ни этим безмозглым юнцам, ни, тем более, мне.

Мне остается только пожелать ей счастья. И надеяться, что я никогда не проболтаюсь ей о том, что думаю и чувствую. Равнодушие и уважение как к учителю гораздо лучше, чем страх, презрение и жалость.

Гермиона смотрела на страницу невидящим взглядом. Это были именно те слова, которых не хватало, чтобы объяснить все произошедшее здесь в этот вечер. Почему ее не выгнали отсюда, почему поили вином, почему ей был отдан сюртук. Все взгляды, слова и эмоции, которые этим вечером она замечала, стали понятны. У нее только что было свидание. Свидание с бывшим учителем. Самое необычное и неожиданное свидание в ее жизни.

Самое приятное и самое интересное свидание в ее жизни. Это она поняла только что. Ее бросило в дрожь, когда она осознала, что достала волшебную палочку и трансфигурировала бокал с остатками вина в чернильницу и перо. Она собирается писать ответ?

А почему нет? На страницах этого дневника рассказана красивая и печальная история любви. Последние записи дышат безысходностью. Прощание Слизерина. Последняя запись Ровены. И признание учителя в любви к ученице. К ней, судя по всему. Так почему не закончить эту историю надеждой? Прошлого не воротишь и не изменишь. Ровена и Салазар расстались и больше никогда не виделись. Но будущее еще может быть другим.

25 июня 1998 года

Уважаемый профессор, вы ушли несколько минут назад, опрометчиво оставив меня наедине с дневником, которому поведали свою тайну. Я полагаю, вам хотелось, чтобы я узнала ее, но сами вы сказать не могли. Поэтому сейчас, когда я пишу эти строки, мне не кажется, что я совершаю преступление. Я даже не испытываю стыда из-за того, что подслушала ваши мысли. Вы ведь хотели быть услышанным?

Я благодарна вам за этот вечер. Спасибо за вино и за сюртук. Более романтичного свидания у меня никогда не было, но я надеюсь, что еще будет. Вы ведь не откажетесь выпить со мной кофе? Да, я приглашаю вас на свидание, профессор. Наверное, вино, которым вы меня угостили, было крепче, чем мне показалось, раз я смею это делать. Что вы думаете о кофейне на Диагон Аллее? Той, что в квартале от магазинчика Умников Уизли. Десять утра в воскресенье вас устроит?

Знаете, я сейчас подумала, что вы можете не успеть прочитать это до воскресенья. Мне кажется, вы должны прийти сюда завтра же, чтобы проверить дневник. Вы ведь не можете не надеяться на мой ответ? Иначе вы не позволили бы мне прочитать вашу запись. Но что если я ошибаюсь? Что если вы вернетесь сюда через неделю? Через месяц?

Что ж, тогда у меня только один выход. Я буду каждую неделю, в воскресенье, в десять утра пить кофе в той кофейне. Я буду ждать вас, профессор, пока вы не придете. Или пока я не пойму, что вы не придете. Я не обещаю вам любви. Я совсем вас не знаю. Но я хочу узнать. Не бойтесь моего презрения, вы его никогда не увидите. Нет другого человека, кого бы я уважала так же сильно, как вас. Не отпускайте меня, профессор. Не так просто. Не разочаровывайте меня. Не будьте ни дураком, ни эгоистом. Или вы на самом деле совсем меня не любите?