Как ни странно, это началось в душе. 

Северус Снейп, Мастер зелий и наставник толпы недоумков, чьей единственной целью в жизни, как оставалось предполагать, было уничтожение котлов и ценных ингредиентов, мирно принимал утренний душ, расслабившись под теплыми струями воды, стекавшими по его усталому телу. Горячая вода обволакивала, успокаивая напряженные мышцы и вызывая на поверхность сознания поток бессвязных размышлений и ненужных фактов. 

Он решил, что Найджел Водсворт – тупой осел и к котлу его не следует подпускать и на пушечный выстрел, а Сьюзан Оллертон – лучшая кандидатура от Слизерина на должность старосты в будущем году. Он определил, что квиддичный матч против Гриффиндора обернулся чистейшим фарсом, так как гриффиндорский ловец, со всей очевидностью, имел какое-то незаконное преимущество над противником. Он сделал мысленную заметку избегать профессора Макгонагал как можно дольше. 

И здесь, посреди исключительно естественного потока мыслей, его поразило соображение столь смелое и невероятное, что от неожиданности он ударился головой о плитку, которой была выложена стена в ванной. 

Он влюбился в Гермиону Грейнджер. 

Вообще-то это было смехотворнейшее соображение, принимая во внимание, что Северус не слишком вообще хоть что-то привечал или, Мерлин упаси, любил. Он был слишком практичным человеком, чтобы столь бесполезно тратить время и силы. Он был очень занятым человеком, ни единой свободной минутки. И не имел досуга возиться с такой сентиментальной и слезливейшей вещью, как любовь. 

После такого выяснения данное соображение было изгнано на задворки сознания, где ему и предстояло угаснуть с течением времени. 

Единственной трудностью оставалось то, что чем сильнее Северус старался отринуть эту мысль, тем более она напоминала о себе. Абсурдная идея начала жить собственной жизнью, докучая ему, словно надоедливый ребенок, постоянно и настойчиво дергающий его за мантию. 

Он рассердился на студентов за то, что они включили имя Гермионы в свои сочинения. Он яростно позачеркивал это слово ярко-алыми чернилами, настрочил неразборчивым почерком кучу гадостей на полях пергаментов и без промедления назначил взыскание всему классу за столь скандальную выходку. 

Естественно, когда он сообразил, что столь ужасно изуродованное слово - на самом деле всего-навсего гербера, его настроение значительно ухудшилось. 

Он поймал себя на том, что высматривает ее среди гриффиндорцев в Большом зале (игнорируя факт, что она выпустилась пять лет назад) и произносит ее имя во время лекции в классе, прервав фразу на середине. После этого он решил, что лучше встретить и предупредить эту проблему с поднятым забралом, иначе вскоре он опустится до еще более унизительных способов потерять те последние остатки достоинства, которые пока удавалось сохранить. 

Итак, однажды вечером Северус устроился у себя в кабинете у пылающего камина со стаканом огневиски в руке, твердо намеренный выработать нужную точку зрения касательно всей этой нелогической мешанины чувств. Он позволил рассудку, впервые после откровения в душе, примериться к этой ситуации и, что более серьезно, к самой Гермионе. 

Первый раз недавно он мельком увидел ее выходящей из охраняемого горгульей кабинета Дамблдора. Ее появление вызвало в нем лишь умеренное удивление. 

Прежде он сталкивался с ней четыре с половиной года назад, в трепетном возрасте восемнадцати лет, когда ее таланты (и того Уизли тоже) помогли Поттеру одолеть Волдеморта в последней битве. Волшебный мир утопал в празднествах, но, как только веселье стихло, Гермиона Грейнджер исчезла из жизни Северуса, и сказать правду, он не особо скучал по этому поводу. 

И однако, ему не преминули сообщить о причинах появления Грейнджер у директора. Разумеется, тогда для него это ничего не значило, разве только необходимость сварить себе новую порцию зелья от мигрени – на всякий случай. 

Именно на еженедельном преподавательском собрании Дамблдор оповестил учителей, что Гермиона Грейнджер, былая звезда факультета Гриффиндор, заведует чем-то вроде клиники в Хогсмиде. Грейнджер, в своем вечном стремлении к благотворительности, после войны блестяще преуспела в университетских штудиях и обратилась к карьере целительницы. Дамблдор объяснил, что, получив диплом, она вознамерилась открыть небольшую клинику для жителей Хогсмида, где можно было бы лечить различные недомогания и раны, не путешествуя в далекий Св. Мунго. 

Новости не произвели на Северуса большого впечатления. Признаться, они его вообще не занимали. Пока она не вмешивалась в его дела, он с удовольствием мог забыть о том обстоятельстве, что невыносимая всезнайка обосновалась на столь близком расстоянии от замка. 

Конечно, так просто ему не удалось отвязаться, и Гермиона сделала все от нее зависящее, чтобы напомнить Северусу о своем соседстве. 

Это произошло в один особенно ненастный субботний вечер. Северус сидел в кабинете, проверяя контрольные работы третьекурсников, когда Гермиона зашла в класс, чтобы попросить об одолжении. Она хотела готовить исцеляющие зелья в его лаборатории. 

- Пожалуйста, профессор, - умоляюще сказала она. – Я буду сама покупать ингредиенты. Мне просто нужна подходящая лаборатория, чтобы готовить зелья. 

Он знал, что Дамблдор и так с удовольствием отдал бы его лабораторию в полное распоряжение Гермионе, и поэтому был даже слегка благодарен за то, что она озаботилась его личным разрешением. Разумеется, благодарность была мимолетной, но достаточной, чтобы Северус проявил слабость и позволил. 

Все началось без громов и молний. Когда Гермиона появлялась по субботам, она вела себя тихо и прилежно возилась с зельями. Ее молчание настораживало, и Северус просто обязан был часто на нее коситься. 

Затем настал день, когда Гермиона поинтересовалась, откуда у него такой талант к зельеварению. Позже он приписал свою расположенность отвечать парам сильнодействующего зелья, стоявшего на огне, но тогда объяснил. Кратко, разумеется. 

Это и стало отправной точкой. Практически немедленно обнаружилось, что любые попытки Северуса заняться чем-нибудь полезным в часы ее присутствия обречены на провал. Она обрушивала на него шквал вопросов, а он неохотно, но снисходил до ответов. 

Гермиона очень быстро освоилась в лаборатории и перестала смущаться Северуса. Часто она сбрасывала туфли, работая над каким-нибудь особенно капризным зельем, и снимала мантию (под ней всегда оказывалась удобная и красивая маггловская одежда), чтобы не сковывать движения рук и не забрызгать длинные рукава. 

Именно тогда Северусу и взбрело в голову замечать в мисс Грейнджер черты, о существовании которых он и не подозревал. Честно говоря, его очень тревожило стремление постоянно разглядывать мисс Грейнджер, пока она усердно занималась сложным зельем. Очень не по душе пришлось и то, что он выучил – если мисс Грейнджер мягко цокает языком, значит, она разочарована и утомлена. Он был также раздосадован сверх меры, поняв, что любуется нежным изгибом ее шеи, когда она закалывает свои неизменно пышные кудри кверху. 

Но больше всего его раздражало то несолидное трепетание в груди, дававшее о себе знать с наступлением субботы, и его несомненная связь - что уже нельзя было отрицать, - с увлекательной беседой, интересным обществом и сердечной теплотой, которые Гермиона Грейнджер со всей очевидностью привносила в его мрачные сырые подземелья. 

Но он все равно не обращал на это внимания! Точнее, он отказывался обращать на это внимание. Он мужчина, в конце концов, и вполне приемлемо, что в нем развилось физическое влечение к умеренно привлекательной особе женского пола, трудящейся в непосредственной близости от него. Физическое влечение к Гермионе Грейнджер (как бы нелепо это не звучало), совершенно естественное и допустимое – вот преступный виновник глупых трепыханий и учащенного сердцебиения. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. 

И конечно же, он не учитывал, что она заболеет. 

Он совершал ночной обход замка, нацеливаясь непременно поймать какого-нибудь безмозглого гриффиндорца за шалостью, когда услышал глухой стук от парадных дверей. 

Филч уже отворил тяжелые двери, когда он подоспел на звук. Держа в руке фонарь, Аргус обозревал незваных гостей и ворчливо что-то спрашивал. Перед ним стоял седой мужчина, судя по лицу, ужасно взволнованный. И только подойдя к дверям вплотную, Северус увидел, кого мужчина нес на руках. 

Гермиону Грейнджер, в обмороке. 

Северус испытал припадок необъяснимого страха. Он принял ее из рук незнакомца и понесся в больничное крыло. То, что можно использовать чары левитации, вылетело у него из головы. 

Он распахнул двери в госпиталь, выкрикивая имя мадам Помфри. Медиковедьма появилась немедленно, выскочив из-за угла в наброшенной поверх сорочки мантии и с растрепанными волосами. 

- Что случилось? – воскликнула она на ходу. 

- Гермиона, - выдохнул он. 

В охватившей его панике Северус даже не понял, что назвал ее по имени. 

Северус остался в госпитале на ночь, наблюдая за состоянием Гермионы. Ее кожа блестела от пота, и она металась во сне, тихонько всхлипывая. 

Мадам Помфри заверила Северуса, что единственный способ полностью избавиться от лихорадки – это дать ей ослабнуть природным путем, без волшебства, чем заставила его терзаться удушающим чувством беспомощности. Внутренний голос Северуса убеждал его, что никаких разумных причин торчать всю ночь в госпитале не имеется, но необъяснимым образом он сам знал, что должен – что она в нем нуждается, и его присутствие облегчит Гермионе страдания. 

Итак, не задавая вопросов, не требуя объяснений, только повинуясь настойчивой уверенности, Северус остался. 

Он обнаружил, что заснул, когда утром его разбудил удивленный вскрик. Какой-то настырный студент из Рэвенкло забрел в больничное крыло и был столь неосмотрителен, что не сумел сдержать изумления, узрев Мастера Зелий дремлющим в кресле у одной из кроватей. 

Северус вздрогнул, обратив рэвенкловца в бегство. Секунду он не мог сообразить, за каким Мерлином очутился в госпитале, да еще заснул в неудобном кресле, отчего шея теперь ныла, а тело словно одеревенело. Затем его взгляд упал на Гермиону. 

Вид Гермионы, мирно спящей, вызвал у него еще один приступ дурацкого трепетания и заставил уголок рта искривиться в невольной полуулыбке. Он осторожно протянул руку и осмелился коснуться ее лба. Лоб был холодным – лихорадка отступила. Северус благороднейшим образом попытался пренебречь тем фактом, что Гермиона бессознательно потерлась о его ладонь и захныкала, когда он ее отнял. 

И однако, в груди его что-то стеснилось, и ему стоило больших усилий перебороть разлившееся там тепло. Это было значительнее простого физического влечения, что-то иное, существенное, что-то, название чему он еще не мог произнести. 

Северус почти сразу убежал из госпиталя, ни в коей степени не желая попасться на глаза какому-нибудь студенту или, того хуже, Дамблдору. Он умчался в подземелья и немедленно принял душ, чтобы расслабить нывшие мышцы. 

И вот там он и сумел сложить имя тому теплу, что выдавало себя каждый раз, когда он обращался мыслями к женщине, лежащей в больничном крыле. Это была любовь. Он влюбился в Гермиону Грейнджер, и страх утратить ее, уступив болезни, побудил его признать это чувство. 

Итак, сидя тем вечером в кабинете, Северус собирался выработать диспозицию и рассмотреть, к чему могут привести его чувства. Для этого он вспомнил все относящееся к Гермионе, начиная от ее улыбок и смеха и до того, как она выглядела на больничной койке, и вывел следующее заключение: если это была не любовь, то очень убедительная иллюзия, но он просто идиот, если полагает, будто из этого что-нибудь получится. 

Он умудрился держаться от нее подальше – по крайней мере, сейчас. Она еще числилась в пациентках у мадам Помфри, которой Северус в первый раз в жизни был за это благодарен. Мадам Помфри славилась своей беспредельной заботой о недужных, и можно было не сомневаться, что она не позволит Гермионе покинуть свое царство, пока та окончательно не выздоровеет. Поэтому, несмотря на громкие протесты Гермионы, ее лечили всю неделю и, по слухам, собирались выпустить только вечером в субботу. 

Северус не видел ее с той ночи. Вряд ли ему удалось бы проскользнуть незамеченным в госпиталь, чтобы узнать, как она, потому что там постоянно топтались разнообразные гости и друзья (как-то Поттер и Уизли). Он убедил себя, что это и к лучшему, учитывая характер его… переживаний. Обходить ее десятой дорогой легче всего, так как надеяться, будто в ее глазах он когда-либо перестанет быть исключительно бывшим профессором, оснований не имелось. Итак, Северус обретался в подземельях и получал новости о мисс Грейнджер только из болтовни коллег. 

Когда же наступил вечер субботы, странное чувство утраты посетило его. Лаборатория оказалась непривычно пустой; ему недоставало тепла, которым наполнялась комната, когда они были там вдвоем. Это еще сильнее испортило ему настроение и вылилось в единственное занятие, подходящее такому расположению духа: проверку экзаменационных контрольных. К тому же, поля пергаментов очень годились для выражения досады. 

Несмелый стук в дверь раздался как раз в тот момент, когда Северус жестоко расправлялся с надеждами пятикурсника-хаффлпаффца на приличную оценку по Зельям на СОВах. 

- Входите, - рявкнул он, перечеркивая очередное слово в лежавшей перед ним пародии на контрольную работу. 

- Э-э, профессор? 

Чернильница опрокинулась от неловкого движения руки, и озеро иссиня-черных чернил залило пергамент. Чертыхнувшись исподтишка, он собрал все свое мужество и поднял взгляд. 

Гермиона стояла на пороге, рассматривая его с любопытством. 

Северус откашлялся и приложил все усилия к тому, чтобы успокоиться и выглядеть достойно, пусть и среди некоторого беспорядка. Он встал из-за стола и попытался изобразить безразличие. 

- Мисс Грейнджер. Вижу, вам уже лучше. 

Приятный слабый румянец окрасил ее щеки, и она несмело улыбнулась. 

- Да. Мадам Помфри наконец разрешила мне покинуть больничное крыло. 

- Вот как, - равнодушно произнес Северус. – Могу я поинтересоваться, мисс Грейнджер, что вы здесь делаете? 

- Я пришла увидеться с вами, - ответила Гермиона. Она сделала несколько шагов, сократив разделявшее их расстояние. – Мне передали, что вы забрали меня в госпиталь после того, как Волден принес меня в школу. 

- Волден? – спросил Северус, не сдержавшись. 

- Мой помощник, - объяснила Гермиона. – Мне также рассказали, что вы всю ночь дежурили у моей постели. 

Северус потупил глаза, не в силах более выносить ее теплый внимательный взгляд. 

- Я выполнял свой долг, мисс Грейнджер, и… 

- Не лгите мне, - сказала Гермиона, подходя еще ближе. – Я знаю, что вы сделали, Северус, и искренне благодарна. 

И, непонятно как, ее ладошка очутилась в его ладони, пальцы обхватили ее пальчики, и сердце забилось как сумасшедшее. Ее ладошка, такая мягкая и нежная, чудесно поместилась в его руке и, даже если лишь иллюзия любви вдохновляла на такие мысли, не сравнимая ни с чем волна счастья затопила его. 

Гермиона ласково пожала его ладонь и подняла глаза. Медленно, осторожно, она вытянулась на цыпочках и, преодолев расстояние между ними, застенчиво поцеловала его в губы. 

- Спасибо, - прошептала она, робко улыбнувшись и не отрывая взгляда от его лица. 

Северус вдруг почувствовал, что он не может думать, двигаться или даже дышать. Он был только способен видеть, ощущать и знать, как сильно он любит Гермиону, а все иллюзии, казалось, рассыпались в прах. 

- Я подумала, - начала Гермиона слегка дрожащим голосом, чуть нервничая, - может, вы как-нибудь зайдете ко мне на чай? 

Северус, слишком завороженный блеском ее глаз, теплотой ее ладони в своей и всепоглощающим осознанием, что это происходит с ним, презренным сальноволосым хогвартским змеем, сумел только кивнуть. 

Напряжение исчезло с лица Гермионы, и она радостно улыбнулась, заставив сердце Северуса прибавить еще несколько ударов. 

- Да, - тихо ответил Северус, подняв руку и нежно очерчивая пальцами овал ее лица, - с удовольствием. 
____________________________

Примечание: в оригинале hellebore - морозник, он же рождественская роза, но я решила остановиться на гербере, как созвучной имени Гермионы