Мы виделись в «Трех метлах» по вторникам. Однажды я спросила его, почему бы не перенести наши встречи на выходные. Неужели эти поздние беседы не заставляют его чувствовать себя уставшим на утренних занятиях в среду? В ответ он лишь пожал плечами и бросил: «Я всегда чувствую себя уставшим». Тогда - до сих пор не пойму, с чего бы, - я посчитала сказанное им комплиментом.
Мы не обменивались записками вроде «Встретимся в семь, дорогуша!» или «В баре в восемь?»; просто приходили, когда приходили. Но нынче его сова, о существовании которой я и не подозревала, поскреблась в окошко моей квартиры.
«Сегодня не увидимся. Назначил взыскания. СС».
Пытаюсь убедить себя, что эта беспрецедентная записка — знак уважения ко мне. Или символ постоянства наших странных отношений. Но нутром чую: она означает конец.
Конец? Значит, было и начало?
Помешивая разбавленный скотч - раньше-то я пила смородиновый ром, но пришлось поменять вкусы, - я размышляю, с чего же все началось. Наверное, когда я в первый раз увидела его здесь во вторник. Но мы тогда не обмолвились ни словом, поэтому, пожалуй, тот вторник не считается. Возможно, в другой вторник - когда мы заговорили друг с другом: ничего не значащие несколько слов о погоде. Или в тот вторник, когда мы пространно обсуждали, точнее, спорили, правильно ли поступила мадам Розмерта, убрав перегородки - они привлекали нежелательных, по мнению хозяйки заведения, клиентов, ибо давали уединение, столь ценимое черными магами и сексуально озабоченными подростками - и заменив их на высокие столики и вращающиеся стулья. Такая обстановка, разумеется, ему не нравилась. Ему не нравились любые изменения. Новый интерьер не нравился и мне, но признайся я в этом, разговор тут же прекратился бы.
Все началось не тогда: слишком отстраненными, холодными были те моменты. Может, в прошлый вторник, когда мы вышли из паба вдвоем? Когда мы не разошлись каждый своей дорогой, а он, прикоснувшись к моему локтю, повел меня в Хогвартс, в свои покои, в свою постель?
Нет, прошлый вторник стал началом конца, а это вовсе не то, что просто начало.
Не могу определить, когда все началось. Знаю одно: для меня он всегда был старым, желчным профессором, пока я не вляпалась по самое не балуйся.
В следующий вторник - второй или третий? - я подошла к его столику. Он сидел не один: вторничными вечерами преподаватели выбирались из замка, чтобы вместе опрокинуть по рюмочке.
- Провалиться мне на месте, если это не Гермиона Грейнджер! - воскликнула Минерва, увидев меня.
Да, она заговорила со мной первая, не он. И я подошла. Заметила их еще за неделю до этого, но не была готова к встрече, поэтому улизнула, не сказав ни слова. А в тот вечер — решилась.
- Ну, моя дорогая, что привело вас в Хогсмид? - спросил профессор Флитвик с доброй улыбкой, так не соответствующей взгляду.
Конечно, профессор знал ответ. Они все знали. Я — героиня новостей. «Скандальная отставка самой молодой ведьмы, когда-либо возглавлявшей Отдел Порт-ключей», — написала Рита Скитер, пятнадцать лет ожидавшая возможности отомстить. Луна была более сдержанна: «Грейнджер считает это расплатой; не обошлось без баньши». И обе они отчасти правы.
Я сказала своим бывшим учителям, что собираюсь сменить профессию. Дескать, подумываю о писательской карьере. Или, может, стану пекарем.
- Прекрасное решение, Гермиона, прекрасное! - ответила профессор Спраут с поощрительным кивком; она разглядывала собственные руки. - Не стоит терять время, просиживая в конторе, не правда ли?
- Да, - согласилась я. - Министерская работа не для меня.
— Иными словами, вы с ней не справились.
Вот! Теперь я вспомнила. Такими были его первые обращенные ко мне слова. А та пара фраз о погоде — это уже позднее.
В очередной вторник я пришла, когда компания уже собралась уходить. Снова кивки и улыбки, и потупленные взгляды. Но он вел себя иначе: посмотрел прямо на меня и нахмурился. Тогда-то мы и поговорили о погоде.
- На улице все еще холодно? - спросил он, пристально уставившись на мой покрасневший нос и обветренные губы.
Меня осенило: когда мужчина задает глупые вопросы о погоде, он пытается завязать разговор. Это особенно льстило — не думала, будто Северус Снейп способен по собственной инициативе ввязаться в болтовню. Ах, и такое несвойственное ему поведение было вызвано моим появлением, столь неожиданным и стремительным, словно меня ветром в паб занесло. Конечно, потом я поняла, что он знает предостаточно скучнейших поводов для беседы.
Его идеализировали и демонизировали: герой, шпион, предатель, злодей. Но он - просто человек. Помню, он как-то открыл рот, намереваясь сказать что-то, а вместо этого раздалась отрыжка. Он насупился и попытался сделать вид, будто ничего не случилось. Я выдала себя смехом. Странно, но он не ушел в тот же миг. Теперь я понимаю: он не ушел, потому что ему было очень одиноко.
Откровенно говоря, и мне было очень одиноко.
Нет, друзья меня не бросили. Как бы я смогла отказаться от дружбы с Гарри и Роном после всего пережитого? Просто мы теперь оказались в разных обстоятельствах. У них — семьи и карьеры. Они заняты.
Никогда не предполагала, что всё сложится так. Они совершали ошибки «по молодости» большую часть времени вплоть до тридцати лет. Причем оба.
Гарри играл в нескольких запасных командах, но выдающихся успехов в Квиддиче не достиг. В Хогвартсе он показал себя лучше, но недостаточно хорошо для профессионала. Думаю, они держали его из-за имени. Он думал о том же, и это грызло его. Ко всему прочему к его двадцати пяти годам у них с Джинни уже родилось четверо детей. Гарри выглядел уставшим всякий раз, как я его встречала. Я его жалела… испытывая некое удовольствие от его невезения. Не поймите меня превратно - я не наслаждалась его неудачами. Но Гарри долго был звездой, а я… Знаю, я - ужасный друг.
Рон… Должна отметить, Рон-то меня как раз и не удивил. Он не окончил седьмой курс. Потом работал на Фреда и Джорджа, на своего отца, на Чарли. В конце концов он ввязался в какую-то авантюру с Чарли в Египте, где его и арестовали за кражу антиквариата. Нет, он не крал антиквариат, он угнал машину у маггла, укравшего антиквариат. Это долгая история.
В любом случае, в сравнении с ними я чувствовала себя состоявшейся. Самый молодой начальник отдела в истории Министерства. Не замужем, успешная, слишком удачливая. Все - даже Рон и Гарри… особенно Рон и Гарри - говорили мне, какая я замечательная. А я верила. Ура!
И я неосмотрительно не учла свойство обстоятельств изменяться. Именно так обычно и происходит. Например, Кубок Мира по Квиддичу 2009 года предполагалось провести в Испании, но ужасающая жара заставила власти передумать. А наше Министерство заявило, что глобальное потепление - миф. В последний момент английское волшебное сообщество любезно согласилось принять участников турнира. Из этого проистекала моя обязанность всего за несколько недель организовать создание порт-ключей для четверти с гаком миллиона зрителей. Невозможно, правда? Но мой отдел справился. И справился неплохо. Ценой моего ментального здоровья. Меня прорвало на следующий день после того, как все было готово. Я орала, словно баньши (видите, я же говорила, Луна отчасти права). Мне приказали взять отпуск. И я решила: отпуск станет постоянным.
Не только мировой чемпионат по Квиддичу. Еще и моя квартира, такая обставленная и пустая. Мои родители, не имеющие представления о том, чем стала моя жизнь. Рон и его жена-египтянка, и их черноволосые зеленоглазые дети. Косолапсус, царствие ему небесное. Маггловские джинсы, не сошедшиеся в талии. Ничего не имело больше смысла…
Поэтому я уволилась, продала квартиру и купила другую — в Хогсмиде.
Нам по тридцать уже. И я чувствую себя лузером. Рон осел со своей египтянкой-юристкой - удачный выбор, учитывая его вечную тягу к неприятностям. Гарри бросил Квиддич и ушел к Артуру в Министерство; вместе с Джинни они также организовали летний лагерь для детей-сквибов. Широта его души не позволила мне разозлиться, когда он сожалел по поводу моих встреч по вторникам. Он назвал их фазой. Я бы согласилась, не будь это пятьдесят третьим вторником. Или пятьдесят вторым - последний ведь не считается.
Рон и Гарри смирились, хоть и не одобрили. Не собиралась их посвящать, но пришлось сознаться: они приглашали меня в гости, а по вторникам я не могу приходить. О, я вспомнила, с чего все началось: Аиша, жена Рона, готовила по вторникам пюре из нута. Мне не особенно нравилась Аиша - экзотическая, сексуальная и такая, какой я никогда не была для Рона - но мне нравилось пюре из нута.
И вот я поднимаюсь из-за моего столика в углу, стараясь думать о пюре из нута. Крепко сжимаю пустой стакан и смотрю на дальний столик. Минерва и остальные - все там. Я подумываю, не спросить ли о нем, и в груди ёкает. МакГонагалл видела нас вместе в те предыдущие вторники. Она даже заметила меня, покидающую замок утром в прошлую среду. Она поймет - я интересуюсь не из вежливости. Они все поймут… А вскоре узнает целый свет: и мадам Розмерта, и мой босс, и сослуживец в канцелярском магазине (поскольку написанием книги не прокормишься, должна же я где-нибудь работать; пришлось устроиться бухгалтером). Внезапно чувствую усталость от того, насколько очевидным является мое очередное поражение.
Только не могу сдержаться. Понимаю, чем это обернется, но я должна спросить. И, шаг за шагом, я приближаюсь к компании профессоров. Представляю, насколько неуклюже иду. Неужели и он в первый вторник ощущал неловкость, направляясь к моему столику и усаживаясь? Он тогда остановился в дверях, поглядел на меня, на своих коллег и снова — на меня. Потом медленно, нешироким шагом подошел ко мне.
— Зачем вы приходите по вторникам? Вы же знаете, мы все будем здесь. Вам нравятся эти вздохи и шепотки за спиной: «Ей нужно что-то делать со своей жизнью»?
Я ответила ему:
- Я - мазохистка.
И он сел напротив. С тех пор он каждый раз присаживался за мой столик. Кроме сегодняшнего дня, разумеется.
А все из-за другой неспешной прогулки, предпринятой нами в прошлый вторник. Ночь была тиха и спокойна. Так тиха, что отзвук наших шагов по опавшей листве и гравию звенел в ушах. Он лишь однажды заговорил со мной. Мы зашли в его спальню, и он спросил:
— Ты уверена?
С какой бы радостью я отмотала все назад! Да, было приятно, действительно мило. И неторопливо, как наши случайные встречи. Будь это просто началом, а не началом конца, вся неуклюжесть стоила бы того. А так… Столкновения коленями и носами, несинхронность, неуверенность в том, что сказать после… Я должна дорожить воспоминанием. Ведь теперь это - мое последнее воспоминание о нем. И да, я бы предпочла общение единственной ночи секса, даже если придется выслушивать бесконечные разглагольствования о зельях и жалобы на студентов, даже если он не найдет подходящих слов, даже если он хотел бы большего, чем нечаянное - нечаянное ли? - прикосновение его ладони к моему колену. Разумеется, возможность чего-то большего - какая бы иллюзорная она ни была - лучше уверенности в завершении наших отношений.
Но я с приличествующим достоинством шагаю к этой уверенности. Горделиво задираю подбородок, приближаясь к столику преподавателей. Игнорирую сострадание в глазах профессоров. И спрашиваю Минерву, сколько отработок назначил на сегодня Северус.
Они обмениваются взглядами, все они… и я знаю. Но упрямо ожидаю ответа:
— Он, эм… не назначал сегодня отработок, Гермиона. Должно быть, потерял счет времени в своей лаборатории и…
Я обрываю ее кивком. Стараюсь улыбнуться. Выглядит просто жалко - я же вижу себя в зеркале над барной стойкой. Чувствую, как подступают слезы, и понимаю: нужно ретироваться. Немедленно. Ухожу, не прощаясь, хотя и осознаю, что это лишь добавит патетики истории, которую они станут обсуждать: бедная Гермиона Грейнджер - столько переживаний, да еще из-за кого!
Интересно, а до него дойдут какие-нибудь слухи? Будет ли ему все равно?
Но, погружаясь в уличные сумерки, я убеждаю себя, что не должна думать подобным образом. Со мной все будет в порядке. Банальный конец отношений. Со всеми случается, так или иначе. С чего я вообще взяла, что наша связь продлится долго? Мы слишком разные: он гораздо старше, намного умнее, и очень уж суров. Мне нужен кто-то, кто будет восхищаться мною, беречь меня, ценить… Он, конечно, тоже ценит меня и иногда даже восхищается: моей независимостью, улыбкой, упорством в достижении целей. Это нравится ему во мне, я уверена. Он ведь не всегда оскорблял и насмехался надо мной - в последнее время даже совсем перестал, и я подумала… ну, ладно, я ошиблась.
Ошиблась?
Я направляюсь к Хогвартсу, хотя живу в другой стороне.
- Гермиона, подожди! - немного запыхавшийся, он догоняет меня.
И я останавливаюсь. Не знаю, почему.
Я влюблена в этого пятидесятилетнего мужчину, который выглядит старше своего возраста и не может определиться, как он - тролль его дери! - относится ко мне.
- Подожди, - повторяет он, загораживая мне дорогу. - Не уходи. Я опоздал. Из-за взысканий…
Он лжет. Я подумываю, не сообщить ли ему об этом. И еще о том, что сказала мне Минерва. Но тут я замечаю: он без пальто. Уже конец октября, холодно - а он без пальто. Он тяжело дышит, и я подозреваю - воображаю или надеюсь? - он пробежал большую часть пути, передумав в последний момент… испугавшись, будто я уйду… навсегда, если он не появится.
Я говорю ему, что не ухожу, а просто вышла на минуточку глотнуть свежего воздуха.
Он понимает: я тоже лгу — на мне пальто. И, кроме того, я пл?чу.
- Еще по стаканчику виски? - бормочет он.
Качаю головой:
- Смородинового рома, - мой голос слегка дрожит.
- Ты всегда отличалась дурным вкусом, Грейнджер, - выдает он после паузы.
И я соглашаюсь.
Мы вдвоем возвращаемся в паб, занимаем места, заказываем напитки, игнорируем присутствующих и болтаем обо всем, но только не о случившемся.
А позднее, когда мы бредем в Хогвартс, я шепчу, что пятьдесят четвертого вторника, окажись он похожим на пятьдесят третий, не будет.
Он соглашается.
Полагаю, достаточно. Для пятьдесят третьего вторника.

Конец