Эта женщина не была воспитана в католической вере – так сказал бы каждый, кто увидел ее на входе в собор. Она не преклоняла колени, не окропляла себя водой из чаши, не осеняла себя крестом. Полностью одетая в черное, она просто прошла через залитую светом свечей пустоту и села на скамью, медленно оглядывая пространство. Затянутые в перчатки руки нервно теребили черную шелковую шаль, накинутую поверх медово-каштановых локонов, а темные карие глаза метали быстрые взгляды вокруг. 

И, однако, той ночью в храме был еще кто-то, опознавший ее напряжение как естественное состояние человека, игравшего одну из главных ролей в войне и все-таки выжившего. Он рассмотрел усталость в ее глазах, отчаяние, сквозившее в линии опущенных плеч. Но более существенным было то, что он узнал ее, и теперь поражался, что Гермиона Грейнджер делает одна во французском соборе, в день всех святых. 

Сам он часто заходил сюда, считая собор своим последним пристанищем мира и святости. Это было по крайней мере странно – увидеть здесь эту девочку Грейнджер. Он бесшумно заскользил по проходу между скамьями, позволив черной мантии развеваться за спиной. 

Она вскочила на ноги, наставив на него палочку прежде, чем он успел моргнуть. Изумленно уставилась на него, удивление сквозило в каждой черточке лица. 
- Профессор Снейп? 

- Не вижу более необходимости в этом звании, мисс Грейнджер, - ответил он таким же глубоким бархатным голосом – как раньше, но она уловила в нем горькие нотки. - Я уже не ваш профессор, и даже не профессор для кого-либо еще, да и вы больше не студентка. 

- Ах. - Она еще секунду смотрела на него, как всегда, осмысливая полученные сведения, затем склонила голову набок. - Что вы здесь делаете? 

- Я мог бы спросить у вас о том же. 

- Могли бы, - согласилась она. - Но я спросила первая. 

- Я часто прихожу сюда, мисс Грейнджер, - ответил он, сам не понимая, почему сразу не повернулся и не ушел. - Неплохое место для размышлений. 

- Да уж, для размышлений, - задумчиво сказала она, присаживаясь обратно на скамью. Ее глаза блуждали по замысловатому плетению сюжетов витражных стекол, детали которых терялись в наступающей извне темноте. 

- Так что же привело вас сюда, мисс Грейнджер? - осведомился он, садясь рядом. Они не виделись с той ужасной ночи, когда он потерял свою душу без малейшей надежды на прощение, и, однако, она не собиралась налагать на него смертельное проклятие, чего уже было достаточно, чтобы пробудить его любопытство – чувство, которое он считал погребенным все эти годы. - Я полагал, вы будете на торжествах по случаю годовщины победы? 

- Я не посещаю их, - последовал рассеянный ответ. - Не многих мне хотелось бы видеть, а еще меньше – помнить. 

- Неужели? 

Она посмотрела на него искоса, задумчиво изучая. Черные волосы стали еще длиннее, чем она помнила. Волосы постоянно падали ему на лицо, но он удовлетворялся тем, что просто откидывал их назад, видимо, не желая подрезать или собирать в хвост. Бесконечное страдание, появившееся в бездонных глазах, казалось, проникало прямо в ее душу, а черты лица утончились и стали жестче с тех пор, как они виделись в последний раз – шесть лет тому назад. На Хэллоуин исполнялось пять лет с момента поражения Волдеморта, но, казалось, он изменился только чуть-чуть. Знакомый прежде облик просто обрел изысканность и стал более выразительным. 
- Вы почти не поддерживаете контактов с внешним миром, не так ли, сэр? - наконец предположила она, поражая его снова. 

- Нет нужды, - он сказал это почти брезгливо. - Если он оставит меня в покое, то и я не стану иметь к нему претензий. И однако, я удивлен тем, что вы не испытываете желания видеться с друзьями и наставниками – и праздновать то, чего достигли. 

- Чего мы достигли, - она отозвалась с сухим смешком. - Иногда я пытаюсь понять, чего мы в действительности достигли. И кроме того, с кем мне праздновать? 

- Я уверен, остальные члены Золотой Троицы… - он умолк, не закончив фразы, когда она отвела взгляд, одновременно мимолетно прикоснувшись к безымянному пальцу левой руки. Он мог видеть утолщение, подозрительно похожее на перстень под черной кожаной перчаткой. - Они не одобрили ваш выбор? 

- В тот памятный год Рон сделал мне предложение за несколько недель до Хэллоуина, - она пожала плечами. Сняла перчатки и окинула взглядом руки. Он увидел шрамы, оставшиеся от наложенных проклятий, - они шли по тыльной стороне ладони к запястью, прежде чем исчезнуть под тканью рукава. Золотое кольцо с бриллиантом посверкивало на пальце. - Не знаю, почему я ответила да, - заметила она отсутствующим голосом. - Полагаю, я считала, что хотя бы один из нас передумает до окончания войны, а ему так было легче. Наверное, я могла бы быть довольна, - продолжила она. - А затем… это уже не имело никакого значения. 

- Мистер Уизли умер? 

- Почти все Уизли мертвы, - ответила она не слишком твердо. 

Он окинул ее внимательным взглядом и был шокирован, увидев серебряные пряди, поблескивающие под шалью. Чересчур знакома была ему прочитанная на этом лице история: слишком много ночей, отданных бессоннице, страх, испытываемый перед снами и воспоминаниями, слишком много дней, проведенных в одиночестве. 
- Что стало с Поттером? - настойчиво, но мягко спросил он, пытаясь понять внезапную загадку, появившуюся перед ним в лице бывшей надоедливой всезнайки. 

- Вам действительно нужен полный список погибших, моих друзей и семьи, профессор? - она спросила устало, но в глазах вспыхнул огонек горькой насмешки. - Гарри покончил жизнь самоубийством после войны, потому что Министерство обращалось с ним так, как всегда обращался Дамблдор – как с оружием. После войны оружие перестало быть необходимым – и его просто забросили за ненадобностью. Он потерял Рона, он потерял Дамблдора, и мы только начинали понимать, сколько еще потеряны навсегда. 

- Вы знаете, конечно, что моих родителей убили, когда я должна была бы учиться на седьмом курсе. - Она проигнорировала виноватое выражение, появившееся на его лице. - Джинни погибла за неделю до Хэллоуина, Билла и Флер убили по дороге в больницу Св. Мунго, где Флер собиралась рожать, Чарли навсегда изувечен и до сих пор никто не знает толком, выживет ли он вообще, Джордж погиб в битве, так что Фред сейчас постоянно находится в госпитале, где он больше напоминает ходячий труп, а Минерва и Филеус умерли просто от старости. Хагрид вместе с Гроххом исчезли вскоре после того, как все закончилось, а миссис Уизли пала в последней битве. Невилл… Невилла, конечно, уничтожила Беллатриса Лестранж, а Ремус и Тонкс были убиты Фенриром Сивым. Мне продолжить? 

- Вы не упомянули Перси. 

- С чего бы? 

- Да. - Они молча рассматривали мраморное распятие, погрузившись каждый в свои мысли. - И однако это не объясняет, почему вы здесь, - наконец заметил он. - У меня не сложилось впечатления, что вы верите в Бога. 

- Не верю, - ответила она просто. - Моя мать была католичкой – до тех пор, пока не вышла замуж за отца, и она всегда приходила в собор, если мучилась душой. Вот я и хочу выяснить, помогает ли это. 

- И помогает? 

- Еще не знаю. - В ее мозгу теснилась тысяча вопросов, но она не была уверена, хочет ли их задавать. Так странно было ощущать себя здесь, спокойно разговаривающей с ним, самоназванным принцем-полукровкой, убийцей Дамблдора, сальноволосым ублюдком из подземелий. Часть ее не хотела рвать эту странную близость, появившуюся между ними, не хотела будить его знаменитый грозный нрав личными вопросами. А часть ее просто не хотела знать ответов. Пять лет она провела в одиночестве, предыдущие семь потратив исключительно на войну. Сейчас ей было просто все равно. 
- А вы, сэр? 

- Что я? 

- Верующий? 

- Не совсем, - сказал он. Его руки никогда не перебирали четок, а губы никогда не произносили установленных молитв, и все же вера была в его душе – своя, особенная. Он наблюдал, как она кончиками пальцев провела по шрамам на тыльной стороне другой ладони, прикоснулась к кольцу. - Какие еще идеи бродят в вашей голове, мисс Грейнджер? 

- Гермиона, пожалуйста. Как вы сами заметили, мы больше не в Хогвартсе. 

- Хорошо, Гермиона. 

Глубоко вздохнув, Гермиона отвела глаза от шрамов. 

- Пытаюсь решить, права ли была моя мать, когда говорила, что церковь помогает найти путь потерявшим его. 

- Что вы имеете в виду? 

- Она всегда мне это повторяла. Говорила, что церковь помогает найти путь потерявшим его. Но, мне кажется, она не учитывала, что не у всех в этой жизни есть свой путь. Вам нужно что-то делать, куда-то стремиться – и только тогда вы можете потерять свой путь. Я искала его пять лет, и в конце концов мне приходится признать, что больше у меня нет никакого пути. Единственной целью в моей жизни было поддерживать Гарри в его войне против Волдеморта; в восемнадцать лет мы достигли, чего хотели, и с тех пор я стала призраком, тенью – и так будет, пока мое тело наконец не выдержит и я умру. 

- Вы ведь не верите в это по-настоящему? - осторожно спросил он, потрясенный до глубины души. Он никогда не признавался ей, никогда не мог признаться, что она была его единственной надеждой на будущее – из всех его студентов. Такая одаренная и целеустремленная, желавшая изменить то, что только и имело значение для этого мира, - лишь ее он считал честью учить. И видеть ее без цели в жизни… 

- Видимо, верю, - кротко возразила она. - Я не нахожу ничего, чем хотела бы занять себя. Я даже больше не учусь, как раньше. Это превратилось в привычку, в рутину, но я больше не получаю удовольствия. Смысл потерялся. 

- Это печалит меня сильнее, нежели вы можете себе представить, мисс Грейнджер. 

- Гермиона. 

- Гермиона. 

Она пытливо посмотрела на него. 

- Почему вас это огорчает? - спросила мягко. 

Он почти удержался от ответа, но если это даст ей цель, то к черту гордость.

- Возможно, это исключительно эгоистичное стремление, но я надеялся, что вы могли бы стать моим искуплением. - Она открыла рот, готовясь что-то сказать, но передумала, снова смотрела на него, и он продолжил. - Вы, превзошедшая даже меня, преуспевавшая во всем, за что брались, полная надежды, сочувствия, неподдельной доброты, та, которая помогла бы исправить все ошибки, что я совершил. Вы были моей полной противоположностью во всем действительно важном. 

Воцарилось долгое молчание – оно не было тягостным, скорее задумчивым. Когда она заговорила, любому, кто не знал ее, вопрос показался бы нелогичным. 

- Вы верите в искупление, сэр? 

- Когда-то верил, - пробормотал он. - Думаю, и сейчас по-своему верю, по-своему жажду его, зная, что никогда не заслужу. 

- А разве это и не является частью искупления? - предположила она. - Знание, что мы недостойны и все равно получаем его? 

- Разве получаем? - пробормотал он, пробежав пальцами по спинке скамьи, находящейся перед ними. - Когда-то я считал, что могу заслужить его. Что, отрекаясь от всего, о чем я когда-то мечтал, отрекаясь от себя самого, я бы встал на путь искупления и наконец одержал бы его. Альбус давал мне такой шанс. 

- Альбус управлял нами, как марионетками. А марионеткам не отпускают грехи, - откровенно заявила она, и он не мог не согласиться – молча. Альбус обманул его, лишив искупления, которое сам предлагал; такое тяжело забывается, и еще тяжелее услышать этот приговор в горькой сладости голоса двадцатитрехлетней женщины. - Слишком многое он оставил незавершенным. 

- Он слишком многое забрал с собой, начнем с этого, - возразил он, чувствуя абсурдную необходимость защитить его. 

- И все равно оставил незавершенным. Этот проклятый портрет, - прошипела она, заламывая руки. - Он так долго надувал смерть, что на долю портрета практически ничего не осталось. Он выступал вперед и умолял о смерти, зная, что лишает нас одних. 

- Умолял о смерти, - эхом отозвался Северус, чувствуя, как в желудке сжимается ледяной ком. - Что это значит? 

- Гарри нам рассказал, - легко объяснила она. Горечь не покинула ее голоса. Шоколадно-карие глаза излучали тот же холод, что и мраморные статуи вокруг. - Но Гарри был гриффиндорцем до мозга костей, он никогда не опускался до разбора хитростей. Дамблдор ведь все равно умирал; полагаю, он думал, что «спасает» Драко, прося вас убить его. Если бы Дамблдор не ожидал смерти, не хотел умирать, он не обездвижил бы Гарри. Гарри ведь был хорош в магических дуэлях; он и сам прекрасно бы справился. Но Дамблдор связал Гарри заклятием, потому что хотел покончить с этим, оставив всех ненавидеть вас – после того, как сам так стойко защищал вас все те годы. 

- Звучит так, словно вы не презираете меня, - ему все-таки удалось проглотить тот предательский ком в горле. 

- Он был ублюдком и вертел нами в свое удовольствие, но он верил вам, - просто сказала она. - Это чего-то да стоило. А потом Гарри рассказал мне о той ночи. Что-то не сходилось, я не верила, что он без задней мысли дал вам преподавать Защиту от Темных Искусств, с проклятием и всем прочим. Он все знал, старый ублюдок, и оставил вас на растерзание, а сам погиб в ореоле героя. Для него боль закончилась, а нас он оставил корчиться в судорогах. Как он еще не попросил вас дать ему Поцелуй Иуды? 

- Он попросил. 

Она неподвижно смотрела на него, в мучительную пустоту бездонных черных глаз. 

- Мерзавец, - выдохнула она. Поцелуй Иуды был древним заклятием, названным по имени Иуды Искариота, исстрадавшегося волшебника, который сделал то, что от него требовалось, чтобы спасти весь мир. Поцелуй, отличный от поцелуя дементора, благословлял жертву совершить приношение. - Надменный мерзавец, осмелившийся равнять себя с Христом. 

- Многие славили его как спасителя магического мира, Гермиона. 

- Многие так славили и Тома, - прозвучал резкий ответ. Неожиданно она встала и пошла через проход к гобелену, висевшему на холодной каменной стене, он последовал за ней. Их глаза блуждали по картине, изображающей ад, заполненный грешниками, корчащимися в огненном озере. Наверху ангелы и святые взирали на них с удовлетворением. 

Северус отвлеченно кивнул, рассеянно потирая левое предплечье. 

- Туда, по милости Божьей, уйду я, - с болезненным спокойствием процитировал он. 

- Вряд ли, - туманно не согласилась она. - Иногда ад на земле страшнее любого другого. - Она вздохнула и оперлась о стену, закрыв усталые глаза. - Я отказываюсь верить, что Иуда Искариот горит в геенне огненной за то, что выполнил Божье предназначение. Сына Божьего должны были предать – таково было предназначение; сомневаюсь, что даже Господь мог оказаться настолько жестоким. 

- Если Бог хоть немного смахивает на Альбуса Дамблдора, то ничего другого и ожидать не приходится, - мрачно хмыкнул он. 

- Иногда я хотела бы не получать то письмо двенадцать лет назад, - прошептала она. - Мои родители до сих пор были бы живы, у меня были бы друзья, с которыми я росла, я все еще ходила бы в школу или выпустилась досрочно. Я бегала бы на свидания и переживала обычные неприятности, а прыщик в школьный день стал бы наибольшим кошмаром, какой только можно вообразить. 

- И мы все чувствовали бы себя обделенными, - сказал он, не подумав, но не стал забирать слова обратно, когда она бросила настороженный взгляд в его сторону. 

- Все ненавидели меня до Хэллоуина на первом курсе, - вспомнила она. - До того проклятого тролля. И даже после, большинство не слишком мною восхищалось. 

- Я тоже знаю, каково это, - сухо согласился он, и Гермиона чуть заметно улыбнулась. 

- Уверена, что знаете. - Она снова начала свою прогулку, и он пошел следом. Она просто кружила вдоль стен, касалась статуй, погружала пальцы в лужицы расплавленного воска, натекшие из молельных свечек. Молча они обошли всю церковь, и остановились у алтаря. Гермиона рассматривала нежное выражение лица Магдалины, шлюхи, ставшей возлюбленной Христа – и даже его женой, как утверждали некоторые. Мария получила искупление и спасение до того, как потребовалась кровь. Несправедливо. 

- Гермиона. 

- Да? 

- О чем вы думаете? 

- О том, что я рада, что сегодня вечером вспомнила слова матери, - честно ответила она. Она снова улыбнулась ему, только скривила губы, и он вдруг понял, что это ее первая настоящая улыбка за пять лет. - Видимо, в чистилище не так скучно, если есть компания. 

- Боюсь показаться нечувствительным, - он снова увидел ее недоверчивую улыбку, - но не перевернутся ли ваши друзья в своих могилах, поняв, что мое общество отвлекает вас от суицидальных мыслей? 

- Они мертвы. Может, настало время вспомнить, что я еще жива. 

- И, видимо, по причине?.. 

- Осторожнее, или я приму вас за Трелони. - Его пренебрежительное фырканье ясно показало, что он не питает по этому поводу никаких иллюзий. Ее улыбка угасла, она снова встретила его взгляд. - Я искренне удивлена, увидев, что вы еще живы. 

- Не более удивлены, чем я сам, уверяю вас, - последовал ответ. - Никогда не думал, что переживу последнее сражение, и вот, я там даже не присутствовал. 

- Я знаю. Гарри был вне себя от ярости, ища вас. Мне кажется, он просто разрывался, решая, кого хочет убить больше – вас или Волдеморта. 

- Хм, неожиданная слава, - криво усмехнулся он. 

- Да, не так ли. Мы подняли такую шумиху из-за монстра, который, как оказалось, был просто человеком, слишком боящимся смерти. Он отразил это даже в своем имени. 

- Большинство из нас боится смерти, Гермиона. Именно это делает нас людьми. 

- Существует естественный человеческий страх, а это были крайности. Все зависит о того, как мы справляемся с этим определяющим нас страхом. 

- Разве? 

- Только те, кто не совершил ничего в жизни, должны бояться проститься с ней, - прошептала она скорее себе, чем ему. 

- Кто это сказал? 

- Не помню. - Она пробормотала что-то неразборчивое, и в алтарной нише вспыхнула одна из свечей. 

- За кого? 

- За живых, - ответила она. – У мертвых свечей уже достаточно. 

- Каким образом вы получили эти шрамы? - спросил он, протянув руку, чтобы провести тонким, почти невесомым пальцем по выпуклым рубцам. 

Она вздрогнула, но не отстранилась. 

-Прощальный подарок от Хорька. - Ее губы искривились, но он не смог расшифровать, что она хотела этим обозначить. - Я иногда вижу его в своих снах. Он выглядел таким ошеломленным тем, что великий Драко Малфой пал, пораженный грязнокровкой. 

- Вы убили Драко? 

- Удивлены? 

- Немного, - признал он. - Но я уже давно перестал удивляться свирепости львицы, защищающей своих детенышей. 

Она действительно рассмеялась - нежно, смех вышел хриплым с непривычки, но приятным. 

- Боже мой, как бы фыркали Рон и Гарри, узнав, что их так назвали. 

- Эпитет вполне подходящий, но я не их имел в виду. 

- Кого же тогда? - Рука проскользнула в его руку, их пальцы переплелись – едва ощутимым касанием. Они стояли так близко друг к другу. 

- Я не настолько отгораживался от мира раньше, - пояснил он, медленно поглаживая большим пальцем ее ладонь. - Где-то через неделю после битвы я случайно натолкнулся на двух ведьм в кафе в Каннах; они разговаривали о вас. Они говорили, что каждую секунду, когда вы не находились рядом с Гарри или Роном, вы проводили либо с целителями, либо защищая учеников. Одна из них определенно присутствовала там; она сказала, что никогда не видела ничего подобного, и многие родители должны благодарить вас за то, что детские кровати в их домах не опустели. 

- Вот почему я не люблю все эти россказни о войне, - обыденно сказала она. - Они всегда ужасно преувеличивают. 

- Возможно, - легко согласился он, касаясь ее серебристо-каштановых локонов, полускрытых черной кружевной шалью. Не такие вьющиеся, как раньше, но гладкими им не быть никогда. Северус уже давно перестал пытаться понять пути, которыми вмешивалось в жизнь Провидение, но эта – одна из самых странных встреч. Из всех времен, мест, людей… - Вы не перестаете меня ошеломлять, мисс Грейнджер. 

- Гермиона. 

- Гермиона. Пять лет спустя, да еще учитывая наши прежние отношения, я ожидал… 

- Что я буду шипеть и плеваться ядом в ваш адрес, выпуская когти? 

- Да, - подтвердил он вежливо. 

- Наверное, я выросла, - предположила она. - Вряд ли у меня было нормальное детство, что бы под этим ни подразумевалось, но, видимо, меня принудили повзрослеть. Я больше не могу позволить себе глупой зависти и бессмысленной злобы; мне так мало осталось. - Она провела правой рукой вдоль живота, потом снова зацепилась за его руку, остановив кончики пальцев как раз там, где должна была быть его Метка. - А вы знаете, я бы могла поступить так же, как и Гарри. 

- Вы сильнее, чем Поттер когда-либо был,- безапелляционно заявил он. - Вы научились самостоятельно стоять на ногах, в то время как он только и прятался за чужими спинами. 

- Несмотря на то, что вас довольно причин для ненависти, мне кажется, вы несправедливы к нему. Гарри был сильным. 

- Не таким уж сильным, иначе он бы почувствовал облегчение, перестав быть в центре внимания магического мира. 

- Вот именно, - согласилась она. - Он находился полностью в центре внимания, положительного и отрицательного, в течение семи лет, и еще десять до этого Дурсли издевались над ним – или вообще не замечали. Даже у гриффиндорской отваги есть свои пределы, и нас тоже надо ценить за эту отвагу, чтобы она хоть чего-то стоила. 

- И вот так вас ценят, что вы старательно избегаете празднования? - прошептал он ей на ухо шелковым голосом. Там, где она касалась, его кожа начинала гореть. Темный Лорд всегда вызывал своих последователей посредством Метки, посылая жестокую, жгучую боль, но после его смерти боль превратилась в лед. Этот холод существовал так долго, что он почти потерял чувствительность к боли там. Все пять лет он старался не пользоваться этой рукой без необходимости, но даже через мантию сейчас он ощущал тепло ее прикосновения. 

- Пусть меня оставят в покое и не заставляют праздновать. 

- Потому что вы не хотите праздновать без Поттера? 

- Отчасти. После его смерти все как-то сразу поняли, что я – единственная оставшаяся в живых из Золотой Троицы. Мы столько пережили вместе, а оказалось, что признание получаю я одна. Меня никогда не считали чем-то выдающимся, когда я была девчонкой, - сначала все вертелось вокруг Гарри, потом на передний план вышел Рон, а только потом я. - Пальцы снова нашли кольцо. - Это казалось таким естественным. 

- Только не для учителей, - он был обязан это сказать. - Они всегда обращали внимание на вас, в первую очередь. 

- Правда. 

Он проследил ее взгляд. Кольцо с бриллиантом. Оно выглядело ужасно неуместным на ее руке. В его воспоминаниях эти руки всегда представлялись забрызганными чернилами. Они точно и бережно готовили ингредиенты для зелий, двигаясь с неосознанной грацией. Кольцо казалось немного громоздким для ее тонких пальцев, а золото – слишком ярким пятном на коже. 

- Вы действительно были бы довольны? 

- Думаю, что могла бы, - она отвечала на незаданный вопрос. - Не могу утверждать, что я стала бы счастливой, но вряд ли была бы и абсолютно несчастлива. 

- И вы бы успокоились? 

- Меня никогда не желал никто другой. - Она пожала плечами. - А я не хотела остаться в одиночестве на всю жизнь. 

Он сжал ее руку в своей, другая рука скользнула по ее талии, притянув еще ближе. 

- Никогда не успокаивайтесь, Гермиона, - прошипел он. - Вы слишком хороши для этого. 

- Разве? - спокойно прошептала она. - Я не совершила ничего полезного за пять лет. Я сижу сама в квартире и ничего не делаю. Ем, когда вспомню, что не так часто случается, и совершенно забыла, что означает нормальный сон. Раз в месяц я прихожу на могилы своих близких и стараюсь, чтобы никто из делающих то же самое меня не узнал. Все эти пять лет… меня ничто не волновало, ничто не трогало. Сегодня впервые после той ночи я почувствовала себя живой. 

Изумляясь собственной смелости, он позволил себе прикоснуться губами к ее нежной щеке. 

– Тогда вот это - за жизнь. 

Они стояли в расслабленной уютной тишине, пока в церкви не стало совсем холодно, и она подняла голову, чтобы посмотреть на него – с любопытством. 

- Я могу пригласить вас к себе на чашку чая? - вдруг спросила она. Он ответил удивленным взглядом. 

- С удовольствием, - затем, словно так и надо, сказал он. 

Она сжала его руку и сделала шаг вперед. 

- Вы можете подождать меня снаружи? - пробормотала она. - Думаю, мне осталось сделать кое-что… последнее. 

Кивнув, он оставил ее стоять в углу и стремительно прошел через неф, снова отпустив мантию в стремительный полет. Она посмотрела ему вслед, а затем обратилась к Магдалине. Возлюбленная Христа… оскорбляемая за прошлое, почитаемая за будущее. Ее искупление не было возведено на крови, на шпионаже, смерти и войнах. Она сделала свой выбор, покинув знакомую ей жизнь, чтобы последовать зову любви, расцветшей в ее сердце. И в этом она обрела свое спасение. 

Еще раз взглянув на кольцо на левой руке, Гермиона сделала свой выбор. 

Она вышла из собора и среди нагромождения теней нашла одну, отличную от остальных. Протянула вперед руки, отдаваясь в тепло объятий, и они вместе аппарировали. 

В молитвенно простертых руках Магдалины золотое кольцо с бриллиантом блестело в мерцающем свете свечей.