Темно. Тихо. Лишь ветер завывает где-то далеко, да скрипят половицы за дверью. Кто-то осторожно крадется по коридору, стараясь не шлепать босыми пятками по полу. Бесшумно приоткрылась дверь, неверный лунный свет коснулся старого, истертого паркета, паутины, свисающей с потолка. Отразился в больших глазах старого домового эльфа. Несчастное существо одето в грязную тряпку, худые сероватые лапки его постоянно находятся в движении. Лысая голова с непомерно огромными ушами, кажется, вросла в тело. Один глаз почти полностью затянут бельмом, второй отличается нездоровым желтоватым цветом. Но походка ловкая и бесшумная. Эльф сел на пол в центр комнаты и уставился на стену, которая находилась в кромешной тьме.
— Вот и еще один день прошел, Хозяин. А ничего не изменилось тут, в доме. Все те же сквозняки и мыши. Свечи кончились. Когда же Вы вернетесь, когда вспомните про своего старого Тиззи? — голос его высокий, дрожащий, отражается от стен. Эхо превращает его в бесплотный шепот. Эльф поеживается и продолжает, но уже тише, — Сегодня приходили из Министерства. Морды такие...откормленные. Сказали, что Вы погибли, а имущество передано... этой... комиссии какой-то. Но я не открыл. Они в коридор вошли, на Вашу первую ловушку наткнулись, а дальше не сунулись! — смеется. Смех его противен и скрипуч, — Один чуть башки не лишился. Ох, и обозлились мордовороты! Но ушли. Правда двери заколотили и окна, но это ничего. Так даже лучше, все равно на первом этаже ставни отваливались. Правда, сейчас почти лето, не страшно. Вот зимой плохо бы нам пришлось ... плохо ... плохо..., — засыпает, уронив шишковатую голову на грудь и неприятно шлепая губами. Старый дом тихо поскрипывает, постанывает, эльф дремлет.

На следующий вечер он приходит со старой закопченной масляной лампой, ставит ее рядом с собой на пол. Грязное стекло почти не пропускает свет, но, хорошо присмотревшись, можно различить обстановку. Заколоченные на совесть окна, пыльные тяжелые шторы, в которых что-то шевелится и мерзко попискивает. Громада камина, на каминной полке смутно белеют фарфоровые тарелочки и видны силуэты еще каких-то побрякушек. В углу большой тяжелый шкаф. На стене рядом со шкафом портрет. Просто холст, натянутый на подрамник. Куски ткани неопрятно свисают, отбрасывая на обои четкие рваные тени. Обитатель портрета не виден — тень на черном фоне. Эльф сидит в круге света, так он выглядит еще более жалким и грязным.
— Все еще не вернулись... Не верю я в Вашу гибель, не верю! Вы же всегда таким шустрым были. Как сейчас помню, придет папаша Ваш пьяный, а Вы, даром что ребенок, успевали и мать предупредить, и подругу свою рыжую выпроводить и ножи спрятать. А то порешил бы он матушку вашу и девочку эту заодно. А уж как вы под кулаки этого... этого... магла кидались! Мне аж жутко становилось, но он ни разу Вас не ударил, только стоял, скрипел зубами и сопел как гоблин. А потом орал, что хоть и дурное потомство, но свое, рука не поднимается. Но матушку Вашу все равно поколачивал, когда Вы в школе были. Она-то ничего не писала, но плакала. Все говорила, дескать, был бы тут мой Северус, заступился бы.
Старый слуга всхлипывает, прикрывает огромные глаза, прижимает уши. Он становится похож на выкопанную из земли картофелину. Руки его теребят бахрому грязной тряпки, в которую он одет.
— А когда померла, этот упырь месяца не смог самостоятельно прожить. Все пропил из того, что ему в руки далось. Даже доски пола из кухни. Подох как скотина, у крыльца, захлебнувшись в собственной блевотине. А Вы приехали только через неделю... Не забуду никогда тот Ваш страшный взгляд, пустой и горький. Заперлись в этом пустом доме, даже кончика носа на улицу не показывали. Так и сидели в углу на разоренной кухне, пока не пришел тот старик с белыми патлами. Коснулся Вашего плеча и сказал: «Мертвых не вернешь, Северус, пора заботиться о живых».
Внезапно домовик широко открывает глаза и заходится в страшном вое, молотит кулаками по щербатому полу. Все тело его сотрясают конвульсии. Рукой он задевает лампу и разбивает защитное стекло. Свет гаснет, кипящее масло окатывает его кисть и обе ноги. Крик прекращается, эльф лишь шипит от боли.
— Нету тут живых, нету... не о ком беспокоиться, — шепчет он, собирая осколки.

Теперь день. Тусклый свет пробивается через щели в досках. В лучах танцуют мириады пылинок. Лучи прихотливо делят комнату. Один осветил темные пятна на полу. Масло? Кровь? Другой пытается дотянуться до портрета. Угрюмый обитатель его сейчас виден. Бледный некрасивый мужчина тоскливо смотрит на заколоченные окна. В коридоре слышен грохот, визгливые вопли домовика, чьи-то уверенные голоса.
— Что же он прячет за этой дверью? — говорящий еще не мужчина, но уже не подросток. Ломкий бас. Такое впечатление, что голос слишком велик для своего обладателя.
— Нет, нет, НЕЛЬЗЯ! Тиззи не может пустить Вас туда!
— Ой, нет, не надо наказывать себя! Ты уже где-то поранился. Можно я посмотрю твои руки? — ласковый женский голос, легкие нотки грусти.
— Оставь, видишь, он не хочет, ты только хуже делаешь. Нам нужно осмотреть последнюю комнату, а то мы не сможем оставить тебя здесь одну. Правда, дружище? — уверенный баритон.
— Не входите!
— Я запрещаю тебе себя наказывать! — оказывается, женщина может говорить твердо, даже жестко.
— Тогда я себя убью, — последнее слово эльф произносит спокойно, даже слегка мечтательно, — Уж это всегда в моем праве.
— О, Мерлин, ребята, ну ведь есть сканирующие чары. Мы всегда можем проверить комнату с их помощью. Я не буду входить, Тиззи, честное слово, только произнесу несколько заклинаний. Это мне можно сделать? Ты не убьешь себя? — Женщина почти плачет. Эльф молчит.
— Давай лучше я, тебе не стоит волноваться, — вмешивается обладатель баса, — только напомни мне, какие там были чары?
Они читают заклятие, коверкая латынь, человек на портрете ехидно усмехается.

Вечером того же дня домовик нерешительно отворяет дверь. Он стоит перед портретом, печально сгорбившись, уши повисли, глаза полны слез. На нем новое полотенце, в дрожащей лапке начищенная до блеска керосиновая лампа.
— Я не смог их остановить. Я должен был наказать себя, но девочка мне запретила. Хозяйка! — это слово эльф словно выплевывает, — Она не может быть хозяйкой, она вообще из маглов! Считает, что выучила пару-другую заклятий, и волшебницей стала? Зачем, зачем Вы подписали это дурацкое завещание? Нет, Вы не могли. Это обман, министерские как-то научились подделывать печати.
Причитает эльф долго, но ничего нового больше не говорит. Все повторяет: маглы, подделка, хозяин... В доме в это время идет беспрерывная возня. Дом вздрагивает, шуршит, вспышки заклинаний озаряют стены комнаты тусклым мерцанием. От одного из таких заклинаний вылетают гвозди из досок на окнах. Они с грохотом падают вниз на каменную дорожку, окружающую дом. В комнату врывается свежий ночной ветер, приносит с собой запахи и звуки теплой майской ночи. Эльф встает и раздраженно задергивает пыльные шторы. Живность, обитающая в них, не терпит вмешательства, и он обреченно дует на покусанную руку. На полу остается лежать принесенная ветром веточка цветущего жасмина.
— Видели бы Вы новую хозяйку! Пигалица. А дружки и того хуже. Один очкастый, наглый, слов нет. Над первой ловушкой вашей смеялся, говорил: «В этом весь Снейп!». А второй рыжий и худющий. На хозяйку косится все время. Как пить дать, приставать будет. А эта, новая, что вытворяет! Кота притащила, толстый зараза и важный. А сама ест в библиотеке... Если бы Вы увидели, сразу бы отчитали! Еще из комнаты в халате выходит, при мужчинах! Не творилось такого разврата никогда в стенах этого дома! Убираются весь день, еле спрятал Ваши талисманы. А рыжий сказал, что я наихудший образчик домового эльфа...
На первом этаже что-то взрывается, женщина громко зовет эльфа, он прищелкивает пальцами и исчезает.

Душная летняя ночь заставила обитателей дома открыть все окна. В этой комнате нет магического барьера от насекомых, и огромные ночные бабочки с бархатистыми крыльями кружатся рядом с маленьким фонарем, который стоит на побитом молью кресле. Домовик сидит на большом чемодане, плотно набитом и неаккуратно застегнутом. Из щели сбоку торчат какие-то тряпки.
— Я так и знал, я так и знал, — причитает эльф, раскачиваясь из стороны в сторону,- Нам теперь придется терпеть не только эту гряз... Простите Хозяин, Тиззи помнит, что обещал не говорить это слово, Тиззи накажет себя, очень жестоко! Но Тиззи был так расстроен! У новой хозяйки будет детеныш. Я сначала думал, что папаша... этот... рыжий. Но нет, рыжий только ходит за ней по пятам, стережет. Прям пес верный! Ну, смотрит голодными глазами, обреченно так... Не было там ничего, зуб даю. И не будет, девочка уже навсегда определила его в друзья. Очкастый тут тоже не при чем. У него есть невеста, кстати, девушка явно из неплохого колдовского рода. Настоящая ведьма! Гордая, красивая, веселая. Вроде бы сестра рыжего парня. Постоянно вытаскивает хозяйку на улицу, погулять. Тогда в доме опять становится тихо. Эти три месяца все было нормально, но сегодня приехала мамаша хозяйки и сказала, что теперь будет жить тут! Настоящая магла. Мало нам было Вашего папаши... А эта... девчонка поселила ее в комнате Вашей матушки. Та сразу полезла в шкаф. Еле успел спасти вещи от грязных лап назойливой тетки. Ночью надо будет ей какой-нибудь сюрприз оставить. Докси в постель запустить или боггарта в шкаф с чердака переселить. Интересно, как она будет визжать? — эльф уходит, захваченный открывшимися перспективами партизанской войны.

В окно стучится монотонно дождь. Иногда порывы ветра кидают в стекло мелкие веточки и листья. На улице пустынно и тихо, тусклый свет фонарей растворяется в тумане. Голые ветви деревьев мерцают таинственно и жутковато. Кажущиеся днем унылыми серые стены окружающих домов, сейчас манят леденцовым светом окон, суля защиту от ненастья.
В доме опять суета, кто-то беспрестанно бегает по лестнице, беспокойно ходит вдоль коридора. Где-то недалеко обиженно орет запертый кот. Но все передвигаются тихо, говорят вполголоса, стараются не хлопать дверьми. Дом и его жители находятся в напряженном ожидании, оно разлито в воздухе. Оно заставляет обитателя портрета беспокойно посматривать в сторону приоткрытой двери. Впервые он с нетерпением ждет прихода слуги. Но эльф не торопится на еженощное свидание. Хотя не раз проходит мимо дверей: его шаркающие шаги ни с чем не спутаешь. Сначала он идет, волоча что-то тяжелое за собой, в другой раз в его руках емкость, с плещущейся водой. Где-то в час ночи слышен хлопок аппарации. Несколько человек поднимаются по лестнице, уверенно ступая, как могут ходить лишь авроры и колдомедики. Кот заходиться в каком-то совершенно отчаянном крике, ему вторит вопль младенца.
Еще с полчаса в доме шумно, но постепенно все успокаиваются, дом погружается в сон. Домовик потихоньку проскальзывает в комнату и плотно прикрывает дверь. Он садится в кресло и устало опускает лапки на колени. Грудная клетка его вздымается как после продолжительного бега.
— Я сейчас, хозяин... Чуть-чуть отдохну только. Тяжелый был день... Простите меня пожалуйста, я предал Вас. Все это время я относился с презрением и насмешкой к лучшему Вашему дару. Она разрешилась сегодня. Устала, да... Но ребенок хороший, здоровый. Сын, Ваш сын... Я сразу понял, когда увидел его, нет, даже раньше, когда он на свет появился. Я почувствовал, что род Принцев продолжится, не зачахнет. А глаза у него Ваши и волосы черные. Хозяйка, Гермиона, — когда эльф произносит ее имя, голос его теплеет, — назвала его Северусом, в Вашу честь. Она уже и не надеется Вас увидеть, но все равно ждет. Возвращайтесь, хозяин! Дома хорошо теперь, как при бабушке Вашей. Гермиона вяжет вечерами перед камином. Матушка ее на рояле играет, а Джинни флейту мучает, впрочем, безрезультатно. Парни на ковре в шахматы бьются, а иногда во взрывчатые карты. А теперь еще и дите появилось! Сейчас каждый день будет новым, как будто заново сам родился. Первое кормление, первое купание, первая распашонка, первый зубик, первый шаг, первое слово. Вы же потом сами себе не простите, что так много пропустили! Меня не проведешь, Вы живы, только бродите неизвестно где... Я чувствую Ваше присутствие, если бы Вас не стало, я бы первый узнал. А сейчас, простите, Хозяин, мне идти надо. Пеленки приготовить и завтрак. Я-то, собственно, зашел сюда вот за этим, — кряхтя, слезает с кресла, наклоняется к чемодану и вытаскивает из него пыльную тряпку, — Халат Вашей маменьки, тот который из шелка с золотыми фениксами. Любимый ее, на свадьбу подаренный. Не чета всей их новомодной син-те-ти-ке, — произносит слово с неудовольствием, слегка морщась, — Я его постираю и отглажу, будет как новенький! Вас в нем выносили и выкормили, Вашему сыну лучшей защиты не надо! — делает несколько шагов в сторону двери, но обессилено опускается на пол, — Посижу чуток, устал... Все теперь хорошо, хозяин, можно отдохнуть...
Эльф неуклюже заваливается набок, в правой руке его бесформенная пыльная тряпка, рядом с левой лежит засохший стебелек жасмина.