Я никогда не боялся темноты. Это нельзя объяснить - гораздо проще сказать почему ее боятся, а не наоборот. Но сейчас мрак за окном пугает меня. Наверное потому, что ночь без сна заставляет думать. Размышлять. И не помогает ничто - ни алкоголь ни зелья.

Я бродил по дому меряя шагами комнаты: одна, другая - стена; поворот, три, семнадцать, поворот; двадцать пять. Стена.

Мне нигде нет покоя, и, наверное, не будет. Хоть предыдущие тридцать восемь лет тоже были далеки от безмятежности. Я считал свою жизнь адом, но это было чистилище. Его необходимо пройти, чтобы во вратах Рая встретить свою Беатриче. Юную, гибкую, с задорной улыбкой на милом лице, обрамленном каштановыми локонами, столь трогательными в своем беспорядке. Видеть как ее карие глаза пристально, в равной степени с тревогой и нежностью смотрят на меня. Легко касаться ее волос, кожи, мягких губ. Чтобы, твердя себе: "я ее недостоин", втайне завидовать собственному счастью и молиться. Молиться о том, что оно не оборвется.

Мерлин, как ломит виски! Это память стучится, рвется наружу.

Я сел в кресло в кабинете - пожалуй, самое мрачное место в доме: высоченные до потолка стеллажи с книгами, тяжелые занавеси, темные стены, полированная мебель. Мрак - как снаружи, так и внутри.

Я провел ладонью над столешницей, снимая охранное заклятие. Зеленоватая пелена заискрилась, чуть покалывая пальцы, и исчезла.

По стене напротив скользнула тень. Я вздрогнул, обернувшись. Нет, это только пламя свечи качнулось, отразившись в зеркале. Его отблеск был похож на женскую фигуру. В глубине зеркала, как призрак любви, волновалась эта тень.

Я подошел ближе, опустился на колени перед бронзовой рамой. Из полутьмы подсвеченное желтоватым пламенем на меня смотрело измученное бледное лицо с тонкими бескровными губами в черном обрамлении не слишком чистых волос. Я коснулся пальцами щеки. К щеке отражения потянулись, словно вынырнувшие из ниоткуда белые пальцы.

Я сам сейчас похож на ходячую смерть.

Я перевел взгляд во тьму за моей спиной. Что-то странное происходило в глубине зеркала. Обычно матовая, чернота стала блестящей, глянцевой, словно шел дождь. Отражение просветлело, стали видны очертания замка. Гордые каменные стены тянулись вверх, казалось, ливень начался оттого, что башни проткнули небо - так они были высоки. Шершавые камни, из которых была выложена стена, влажно блестели от прозрачных капель дождя. Таким я запомнил Хогвардс - сырые камни, тени на поверхности озера и тоска.
Я поднялся с колен и повернулся спиной к зеркалу. Но комнаты уже не было передо мной. Были озеро, дождь и стена Хогвардса. Был тот самый день.

Знание - самая опасная вещь в мире. Шестнадцать лет преподавая в школе, я твердил обратное. Ложь! Я знаю, почему погибла Гермиона Грейнджер и именно из-за этого знания на столе моего кабинета лежит заряженный пистолет.
Это я оттолкнул ее в миг, когда она больше всего нуждалась в поддержке. Она просила меня защитить ее друга, человека, которого я ненавидел, пожалуй, сильнее всего на свете. Она умоляла с такой горячностью в голосе, с такой страстью, что я... Мерлин, моя ревность убила ее. Девушку, что спасла мою душу.

Гермиона сама пошла в тот день в Хогвардс, чтобы помочь Поттеру. Пошла, чтобы погибнуть.
Я не успел совсем немного. Всего пол шага. Бесконечно мало для смерти, и бесконечно много для жизни.

Еще одно знание - это проклятие предназначалось не ей, а мне. Нелепая случайность - встречное заклятие заставило зеленый луч коснуться ее груди.

Помню только, как стоял, держа ее на руках. Почти два десятилетия я был приближенным Волдеморта, но впервые cсмерть касалась меня самого. Ее дыхание и раньше обжигало холодом, но никогда еще не проникало до самого сердца. Глаза Гермионы были открыты, я разделял ту боль, что в них застыла. Не знаю, плакал ли я. Это трудно определить, когда дождь хлещет в лицо. Но даже если вода на моем лице была лишь ливнем... Какая разница плачет ли тело, когда душа в слезах?

От капель по поверхности озера пробегала рябь, и эти крошечные волны раскачивали подвижные тени деревьев. Среди них выделялась одна, похожая на силуэт девушки с распущенными кудрявыми волосами. Она словно танцевала.
Я вновь был в своем доме, в кабинете отца. Стоял, опираясь кулаками о столешницу. Упав в кресло, я взял в ладонь пистолет, провел пальцами по ребристой рукояти. На ней вырезаны инициалы моего отца: ТАС - Тобиас Андреас Снейп. Как и он, ее родители тоже магглы. Это можно считать данью ее памяти.

Я сам разрушил свой мир.

Мерно рассыпались медью и золотом удары колокола за окном. Сквозь тяжелые шторы пробивался сероватый утренний свет. Голос колокола словно дразнил меня, звал в царство вечного сна, к тебе. Возьми мою душу...
Я приложил к виску черное дуло.

***

Выстрел вспугнул пару воробьев: они, испугано щебеча, унеслись прочь. Вздрогнули и несколько прохожих, спешивших мимо Паучьего тупика.
"Это колесо у машины спустило", - решили они.
Вблизи не стояло ни единого авто, но кого, в сущности, это волновало?