Глупо недоумевать по поводу собственного имени, разменяв четвертый десяток. И как только родителям пришло в голову назвать дочь - единственного ребенка в семье - Септимой? А вот у супруга она точно не была первой, и никогда - единственной. Возможно, и седьмой. За неделю. С того мерзавца станется. Зато с мужниной фамилией повезло. Целеустремленной, прямой Септиме фамилия Вектор под стать.

Направление задано и известно, а значит, вперед по жизни. Иногда напролом, превращаясь из тонкой стрелы в таран. Вот кому, спрашивается, нужна в колдовской школе Арифмантика? С математической точностью предсказывать будущее? Гороскопы и гадание на кофейной гуще куда привычнее, а в глазах юных волшебников — и эффектнее. Ошибался Пифагор: миром правят не числа, а цифры, записанные в гоблинские гроссбухи.

Что же до чисел… Единица - это она сама. Точка отсчета и универсальный компонент. Весь мир состоит из единиц, но что стоит единица сама по себе? Единственная ее ценность в том, что единица - чуть больше, чем ноль. На ноль делить нельзя, а на единицу - бессмысленно.

Двойка. Двойка - это уже величина. Это пара, это гармония и устойчивость. Два - это Инь и Ян, основа мироздания. Красивое, четкое число, но если посмотреть на двойку в римском написании, становится ясно, как хрупка и обманчива гармония в этом мире: стоит чуть пошатать римскую двойку, и она легко распадается… да, на две одинокие единицы.

Три. Самое загадочное, самое волшебное число. Что-то есть в тройке мистическое, невесомое и значительное одновременно. Три - это больше, чем два. Намного больше. Настолько, что одна единица от тройки запросто отваливается: перебор. Через две точки в пространстве можно провести только одну прямую, и как часто три точки лежат на одной прямой? Три - это вершины треугольника, а треугольник - геометрия трагедии.

Четыре и так далее — прирастая на единицу. До бесконечности. Но каким бы ни было число, при делении на самое себя оно дает в результате… одну одинокую, неустойчивую, тонкую единицу. Основу и компонент.

Каждый год на церемонии распределения в Большой Зал входит множество единиц, чтобы тут же быть рассортированными и стать компонентами. Не отвертишься, куда-нибудь тебя непременно пришпилят. Единицами остаются… единицы.

Это слишком сложно — составлять основу, хотя бы для самого себя.

Арифмантика начальной школы: поделить, прибавить. Септиме всё равно. А четырем деканам факультетов — наоборот. Точнее, трем деканам и еще одному. За другим концом преподавательского стола черная носатая единица, как часть тождества. Знак равенства напрашивался сам собой. Профессор Вектор, профессор Снейп и переменные.

И почти невозможно оказаться по одну сторону уравнения, думала Септима. Пятый год между ними пары, множители забот, делители ответственности. И знак «равно» стеклянной гранью зеркала Еиналеж, в котором им никогда не отразиться вдвоем.

Но это лирика, не имеющая никакого отношения к Магии Чисел.

Ну да, профессору Вектор было безразлично, как Шляпа Годрика разберется с первокурсниками, количество которых каждый раз не кратно четырем. Большинству при одном названии предмета сводило скулы зевотой. Страницы учебников пестрели чернильными приписками: «Арифмантикой еДучей детские мозги не мучай!»

Хотя встречались и исключения. Энтузиасты. Их били или игнорировали квиддичисты — в зависимости от пола первых и вторых.

Прежде и она увлекалась, и она верила в возможность раскрытия тайны Вселенной. Но раскрывать в основном приходилось измены мужа, теперь уже бывшего, а это, согласитесь, те еще секреты мироздания. 

А настоящее — вот оно: просчитанное, понятное и перепроверенное; и Вектор выполняла свою работу на «Превосходно», не думая, магия каких чисел обычно требуется, чтобы учительского жалования хватило на содержание себя и родителей. Ничего не поделаешь, есть такое волшебное слово - надо. Очень прямое, указательно-векторное. От нечего делать Септима на салфетке вычислила его арифмантическое значение:

«Н - 6, А - 1, Д - 5, О - 7

6+1+5+7=1+9=1+0«

Получилась единица.

Вектор снова покосилась на другой край стола. Носатая черная единица по-прежнему носато чернела, упрямая, уверенная и гордая, не требующая от нее работы - ни физической, ни душевной. Снейп мог спросить или попросить, но никогда не позволял себе требовать чего-то от нее. Сама Вектор ни о чем его даже и не просила.

Их дружба была настолько сдержанной и ненавязчивой, что порою казалась выдуманной. Крайняя степень самоотверженности: дают - бери, не дают - терпи и делай индифферентное лицо. Никакое не притворство, а обычная вежливость, когда ты не лезешь в чужую душу, и тебе отвечают взаимностью. А где-то в глубине непотревоженной души нет-нет да и прорастал пустоцвет сомнения: «И чего ты этим добилась?» Ничего. Только постарела на четыре года, и голова стала болеть чаще.

***

Иногда головная боль - тоже плюс. Суммирующее, объединяющее обстоятельство, сведшее однажды утром профессоров Снейпа и Вектор в Больничном Крыле Хогвартса. Правда, профессор Снейп несколько опередил коллегу и к моменту ее появления как раз опустошил последний флакончик с болеутоляющим. Почему-то Септима думала, что зельевар мог бы обойтись собственными средствами, о чем немедленно и заявила. Тот не снизошел до ответа, но стискивающими виски коридорами повел ее в пустой по случаю субботы алхимический класс. Видимо, там хранились эти «собственные средства», одно из которых - отвратительное на вкус и запах и совершенно непохожее на зелье от мигрени - и досталось изнемогающей Септиме.

- Гадость какая, - сказала она вместо благодарности, зато правду. - Но гадость действенная.

- Антипохмельное зелье, - Снейп пожал плечами. - Хотя мой русский приятель советует в таких случаях лечить подобное подобным.

Щеки и уши обдало жаром стыда, а потому не имело смысла строить из себя оскобленную невинность:

- У меня больше нет, - ответила Септима и вышла из класса.

Тем же вечером Северус Снейп постучал в ее дверь и, снова сославшись на своего приятеля, сообщил, будто русские считают выпивающих в одиночку алкоголиками. Затем вручил бутылку огневиски и призвал на кофейный столик два бокала.

Уже за полночь гость отправился восвояси - или еще куда, - прихватив с собою выпивку. А Септима просидела у камина до свету, чувствуя себя возведенной в седьмую степень: показатель внушительный, но единица в основании дает в результате саму себя. И было немного страшно, что Снейп может прийти снова, но гораздо страшнее, что может и не прийти.

Он, конечно, пришел, причем не раз и не два. 

Постепенно встречи сделались привычными. Прочнели, утолщались ниточки взаимной приязни без малейшего намека на флирт, сшивали наживо лоскуты отрывочных бесед, сдержанных кивков и полупоклонов.

Вектор - дама бывалая, и дружба между мужчиной и женщиной представлялась ей чем-то вроде недоказанной теоремы. Дано всё то же, что и для романа, но докажи, что не роман. 

Хотя Снейп, пожалуй, и являлся главным доказательством: он без всякого стеснения отпускал непристойности, но при этом, застегнутый до подбородка, держался так, будто проглотил посох Мерлина. Септима не понимала многого в нем и о нем. Например, упрямого нежелания, находясь в гостях, снимать дурацкий шерстяной сюртук; прямо тайна за тремястами пуговицами, а не человек. Мерзлячка, она любила растопить камин посильнее, и Снейп варился вкрутую.

А в своих подземельях наоборот систематически перемерзал: с тамошними сквозняками и сыростью даже при пожаре не согреешься. 

- Почему ты не поговоришь с директором? - однажды спросила Септима.

— Неактуально.

— Отчего же? Ты говорил с ним или нет?

— Говорил. Он. Со мной. Он сказал: «Как ни зайду к тебе, Северус, всё-то ты со стаканом».

— А что? Народное средство: разогрев изнутри, результат налицо.

— Он думал иначе.

— Думал?

— Угу.

— Ну?

— Лимонные дольки гну. Дать одну?

— Перестань! Ты, выходит, переубедил его?

— Истина не требует доказательств.

— Северус!

- Во время прошлогоднего рождественского пира, пока Альбус толкал речь, я поднялся в его кабинет и выбил несколько оконных стекол. Есть одно заклинание - если хочешь, потом покажу, - после которого никакое Репаро не поможет. Так вот, разбил я окно и оставил на столе бутылку Огденского.

— И что директор?

— Понятия не имею. Но больше он не волнуется за мою печень.

А вскоре самой Вектор пришлось поволноваться за печень Снейпа: наверное, за все четыре года они вдвоем выпили меньше, чем Северус употребил за два осенних месяца 1991 года.

***

Септима где-то даже благодарна Гарри Поттеру, хотя мальчишка ничего не сделал ни ей, ни для нее. Собственно, и Северусу Снейпу он на тот момент не успел сделать ничего ни хорошего, ни плохого. Но сам факт существования бедолаги-Гарри в природе, в Хогвартсе, в Гриффиндоре приводил Снейпа в состояние, близкое к буйнопомешательству. Септима, несмотря на свое изуродованное арифмантической прямотой и точностью восприятие мира, связь с женской интуицией окончательно не потеряла. И крепко подозревала, что школьная война Снейпа с Мародерами не может быть единственной причиной такой лютой ненависти к ребенку. 

В тот вечер Снейп не пришел. Он примчался. Чуть не высадил дверь оглушительным стуком, а когда Септима отодвинула щеколду, ввалился в комнату, бросился на диван и почти прорычал:

— Свяжи меня и не пускай никуда. Иначе я его убью.

Септима пожала плечами:

— Инкарцерос…

Несколько мгновений Снейп недоуменно таращился на нее, спеленутый волшебными веревками, как окуклившаяся гусеница. Потом шумно выдохнул и даже чуть улыбнулся.

— Ты сам попросил.

— Я знал, что ты не отличаешься полетом фантазии и иносказания понимаешь с трудом. Но чтоб настолько!

— Отсюда мораль: просьбы и желания надо формулировать предельно конкретно.

— Септима, мне Альбус уже всю душу выел, ты хоть морали не читай!

— Ну когда у меня еще будет возможность потоптаться по твоим мозолям, не рискуя попасть под горячую палочку…

Септима прекрасно знала, как вывести этого человека из состояния бешенства и сделать относительно безопасным для окружающих. Вопреки всеобщему мнению, Снейп обладал отличным чувством юмора и тонко чувствовал моменты, когда драма превращается в фарс. Септима по праву гордилась собой: она была единственным, наверное, человеком, перед которым Снейп не боялся выглядеть смешным.

Вот чего она пока не смогла победить, так это его сюртук.

— Ладно, развязывай уже. На сегодня убийство Поттера отменяется.

Вектор ухмыльнулась:

— А футляр свой снимешь?

— Что ты прицепилась к моему футляру?

— Ну полежи, подумай.

— Не смешно.

Когда Снейп говорит «не смешно», значит, все на самом деле плохо. Мало кто умеет так постоянно и издевательски смеяться над всем происходящим, но если уж и он смеяться не в состоянии…

Тихое «Фините Инкантатем» - и веревки исчезли. Снейп уселся на диване с недовольной миной, бледный, встрепанный и какой-то обалдевший. 

— Ты плохо выглядишь, тебе надо больше гулять.

— Мне не гулять надо больше, а…

Вектор посмотрела на него внимательно, но ничего необычного не увидела. Усталый он был и дерганый. Как всегда в последнее время.

— А что?

— Да так. 

Септима усмехнулась снова: знаем мы этот «так». Он образуется из трех слагаемых: отсутствие в магическом мире борделей, врожденная брезгливость и длительный стресс. Хронический недоебит - по-научному. Снейп никогда не распространялся о своих постельных обстоятельствах, но на острый недостаток секса пару раз под стакан жаловался, было дело.

— Понимаю.

Снейп скептически скривился.

— Это вряд ли.

Судя по тому, что он пришел с пустыми руками, вечера пьяных откровений он сегодня не планировал. Ну и к лучшему, решила Септима: от алкоголя она часто хотела плакать и рыдала в ненавистный снейповский сюртук, а после каждых таких посиделок чувствовала себя немного неловко. Сам Снейп не рыдал, его реакция на огневиски была не в пример хуже слез: обычно сдержанный и леденяще вежливый с коллегами, он становился грубым, злым и напрочь забывал все цензурные слова английского языка.

— Почему вряд ли? Я живой человек, хоть и арифмантнутый. Чай будешь?

— У тебя срок давности меньше. Буду.

Вектор хлопнула в ладоши, вызывая эльфа. Домовик появился, посмотрел на Септиму, посмотрел на Снейпа, кивнул и скрылся без всяких инструкций.

- А срок давности не имеет значения, главное - результат.

- И как результат? - Снейп даже глаза прикрыл, гляди, мол, мне совсем все равно.

- Как положено, - вздохнула Вектор и подумала, что не стоит при такой животрепещущей теме садиться рядом с ним на диван, может неправильно понять. - Голова в отключке, нижние чакры в возмущении.

Хотя когда такое было, чтобы Снейп ее неправильно понимал? Она сама себя чаще не понимала, чем Снейп — ее. И Вектор изо всех сил надеялась, что он просто не замечает ее голодных взглядов. Это был как раз тот момент, по которому она никак не могла с собой договориться: Северус Снейп совершенно не соответствовал ее представлениям о сексуально привлекательном мужчине, ей нравились высокие широкоплечие самцы с волосатой грудью и мощным торсом. Снейп был слишком тонок, слишком изломан в линиях, слишком… изящен, что ли. Но одно его присутствие в поле зрения оказывало на Септиму возмутительнейшее действие. 

Возбуждающее действие. 

Вектор со всей свойственной ей прагматичностью разложила это обстоятельство на переменные: долгое отсутствие секса, категорическое отсутствие в Хогвартсе молодых мужчин кроме Снейпа, полное отсутствие желания становиться синим чулком и еще двенадцать второстепенных отсутствий. Составила уравнение. Исписала тридцать четыре листа и потом их спалила со злости, потому что безупречные выкладки привели к безупречному результату: 1+1=1.

Септима знала, что это означает. Поэтому для собственного спокойствия постановила, что просто учла не все данные. Свою реакцию на Снейпа она так себе и не объяснила, как не объяснила и то, почему ни один из знакомых мужчин не приводил ее в такое состояние. Возбуждение не острое, не затмевающее способность адекватно мыслить и действовать, но томительное и обволакивающее, такое… осторожное, вкрадчивое, и оттого еще более мучительное и стыдное: все понимаешь, с ума не сходишь, но и поделать с этим ничего не можешь.

Тихонечко хлопнул воздух: домовик принес чай.

— О чем задумалась?

Снейп шуганул эльфа и принялся наливать чай сам. Септима осторожно приняла у него горячую чашку:

— О нижних чакрах. Работать невозможно.

- Согласен, - Снейп снова развалился на диване, отхлебнул чаю, поморщился. - Чувствую, если так и пойдет, скоро начну кусаться.

— Даже так? А ручные и подручные средства?

— Тебе помогают?

Чертов провокатор. Знает ведь, к чему могут привести такие разговоры и все равно их разговаривает.

— Не очень.

— Вот именно.

Молчание со Снейпом никогда не доставляло дискомфорта. Бывало, он приходил, и они целый вечер молчали, даже прощались без слов. Но сейчас в воздухе повис то ли незаданный вопрос, то ли невысказанное предложение, и молчание беспокоило Септиму. Нерешительный Снейп - это что-то из области Предсказаний, такое же ненаучное, сомнительное и не выдерживающее никакой критики. 

— В принципе, я знаю выход из ситуации…

Септима понадеялась, что тревожное торжество не слишком явственно было написано у нее на лице.

- Ну излагай, может, я через него выйду куда-нибудь.

Снейп не изменил позы, не шевельнул бровью, только пальцы, рассеянно поглаживающие ручку чашки, на миг замерли.

— Я бы не хотел портить отношения.

Он смотрел прямо и выжидающе: понимал, что она понимает, о чем и зачем идет речь. Септима чуть не плюнула в сердцах — неужели решил отыграть назад? 

— Как и чем ты можешь их испортить?

Бровь наконец-то дрогнула, но совсем чуть-чуть.

— Предложив тебе себя для успокоения нижних чакр. Большего я тебе предложить не смогу.

Снейп есть Снейп, и как же хорошо, что он такой есть. Сразу все точки, сразу все границы и расстояния обозначены, все направления указаны — не нужно раскладывать каждое слово и каждый взгляд по числам и векторам, складывать их в уравнения и выводить наиболее вероятное значение при наиболее вероятном коэффициенте допустимости.

Септима удовлетворенно улыбнулась:

— Мне не нужно большего. С большим я не справлюсь. 

— То есть вариант дружеского секса тебя устраивает?

Накатила приятная расслабленность. Такое бывает после долгих и трудных вычислений, когда боишься, что каждая следующая цифра может оказаться неверной, а действие — ошибочным, и тогда вся работа пойдет насмарку.

— Абсолютно. Другое дело, устраивает ли он тебя.

Снейп отвел взгляд лишь на секунду:

— Скорее да, чем нет.

Ритуальная минута молчания — ее обычно хватает для осознания, какие слова сказаны и какие решения приняты.

Через минуту Снейп отставил чашку и одними губами шепнул:

— Нокс!

Свечи погасли, он в своем черном одеянии стал почти неразличим. Септима немного удивилась: Снейп чего-то стесняется? Не зря же он так упорно всегда отказывался снять сюртук…

Сбоку зашуршала ткань, над ухом дохнуло теплом и шепотом:

— Мне так давно хотелось тебя…

Удивление стало даже сильнее возбуждения:

— А почему я об этом не знала?

Септима потянулась назад, пытаясь найти его в темноте. Снейп перехватил ее руку, переплел пальцы с ее:

— Если бы я пришел и заявил: «Я тебя хочу!» — куда бы ты меня послала?

Вектор не смогла сдержать усмешку — так хорошо и бестревожно было с ним, без клятв и обязательств, без просьб и пресловутого «смятения чувств». Его никогда не требовалось ни о чем просить.

- Примерно туда же, куда сейчас - в постель.

— Логично, как всегда.

Должен же кто-то из двоих быть логичным, подумала Септима, оборачиваясь. Снейп не стал менжеваться, накрыл ее губы уверенным, неторопливым поцелуем. В этом поцелуе логика отсутствовала напрочь, и Септима отчаянно пожалела, что вокруг темно - она уже не была уверена, что с ней сейчас Снейп. Сдержанный, демонстративно холодный, язвительный, а по пьянке еще и грубый, он просто не мог так целоваться. Так неспешно, бережно и даже трепетно, со спокойной нежностью и уважением к каждому ответному вздоху и стону. Он не нападал, не требовал, не утверждал свое право, не подчинял - ласкал. 

Истосковавшейся по мужским ласкам Септиме хватило бы только обозначить поцелуй несколькими касаниями губ, а Снейп не давал отстраниться и сам к дальнейшим - вполне логичным! - действиям не переходил. Продолжал целовать, словно уговаривал, объяснял что-то простое и очевидное, но до чего Септима своим арифмантическим умом никак не могла дойти. Она нетерпеливо стонала ему в губы, дрожащими пальцами теребила пуговицы на его воротнике, но Снейп не прерывал поцелуя, и в его почти невесомых объятиях непостижимым образом было невозможно хоть куда-то двинуться. Септима не понимала, почему так долго, ей отчаянно хотелось большего, но надеяться на быстрое развитие событий, видимо, не приходилось. Немного разочарованная, она прекратила попытки проявить инициативу - вдруг Снейп всерьез решил зацеловать ее до оргазма.

Реакция последовала почти незамедлительно. Поцелуй стал глубже, объятие крепче. Миг - и Септима на руках у Снейпа, еще миг - она на диване, и упоительная тяжесть мужского тела заставляет ее блаженно мурлыкать… Септима никогда и вообразить себе не могла, что лежать на неудобном диване полностью одетой под полностью одетым мужчиной и ничего не делать - только целоваться! - может доставлять такое ни с чем не сравнимое удовольствие. А Снейп слегка покачивался в ритм поцелую, то чуть вдавливая ее в подушки, то приподнимаясь, и снова никуда не торопился. Септима рассеянно гладила его по обтянутой сюртуком спине, и тоже не хотела никуда больше торопиться. С чего она вообще вздумала, что должна руководить процессом? Лежи себе и наслаждайся, мужчины для того и созданы, чтобы быть сверху…

Снейп оторвался от ее губ, над ухом раздался довольный тихий смешок.

Септима возмущенно ахнула: легиллимент чертов! Прежде, чем поиметь физически, выдрал ментально!

Снейп навис над ней, и Септиме показалось, лицо его выражало вовсе не удовлетворение, а недоумение и жалость:

— Кто ж тебя так… отучил? 

Вектор закрыла глаза. Только этого не хватало, только этого. Что он увидел в ее расслабленном от удовольствия сознании? Зачем он все испортил?

- Ничего, - выдохнул Снейп ей в шею. 

Ну, пускай он врет. Она тоже соврет, что поверила. Все-таки до этого момента ей было хорошо, а хуже, чем пять лет назад, уже не будет.

На ее мантии было немного застежек, не в пример меньше, чем на его сюртуке. Снейп не стал возиться все равно - встав на колени у дивана, одним быстрым плавным движением провел ладонями по ее ногам от щиколоток до бедер, поднимая подол, а потом просто стащил с Септимы мантию через голову вместе с нижней рубашкой. И не стал любоваться обнаженной женщиной, хотя она специально вытянулась, предлагая оценить свои, еще не испорченные годами и невзгодами, формы. Ласки его языка и губ не возбуждали - успокаивали ее грудь, нежили, словно опять уговаривали расслабиться и довериться, неожиданно теплые руки, скользя по бокам и бедрам, тоже объясняли, что получить удовольствие можно, не прилагая к этому особенных усилий. Септима не открывала глаз, в ее затуманенном желанием мозгу складывалось неверное тождество: эти руки и эти губы не могли, ну просто никак не могли принадлежать Снейпу. Перед мысленным взором возник знак равенства, перечеркнутый жирной косой чертой. 

- Если ты не прекратишь дергаться, - еле ощутимое прикосновение губ к внутренней стороне бедра, - я влезу в твои арифмантнутые мозги и что-нибудь там поправлю. 

Знак равенства исчез вместе с чертой, с неудавшимся тождеством и со всеми остальными мыслями: Снейп добрался наконец до того участка ее тела, которое, как считала Септима, лучше ее собственных пальцев не знает никто. И снова никакой феерии, никаких оглушающих или ослепляющих ощущений - просто хорошо, точно, правильно, как надо, как, вообще-то, должно быть… наверное… скорее всего… Наслаждение подступило, как погладило изнутри, мягкое, ласковое. Септима вздохнула глубоко и легко, чуть качнула бедрами: все, хватит.

Снейп уже успел раздеться, а она и не заметила. Но когда он снова склонился к ней, Септима с кошачьей ловкостью, приличествующей скорее Минерве в анимагической форме, вывернулась, опрокинула его на диван и устроилась сверху. Потерлась, влажная, о напряженный член, отметив для себя не без удивления, что размеры его, похоже, довольно скромные. Или, может, ему нужно больше времени, а со стороны партнерши — усилий? Она скользнула было вдоль его тела, чтобы отплатить симметрично за подаренное удовольствие, но руки, аккуратно легшие на бедра, надавили, предлагая опуститься вниз. Бережно надавили и совершенно непререкаемо. 

Тело, подготовленное умелой лаской, приняло в себя мужскую плоть без малейшего сопротивления - для Септимы это было внове. Наверное, подумалось ей мимолетом, размер все-таки имеет значение… Снейп, до этого не издавший ни звука, кроме двух не самых сентиментальных комментариев, тихо застонал. Септима непроизвольно улыбнулась: наконец-то обозначил свое впечатление от происходящего действа. А потом она двигалась так, как просили его руки - быстро, коротко, энергично… и недолго. Вдруг Снейп негромко зарычал и с силой рванул ее вверх, вышел из нее и замер, дыша тяжело и с хрипотцой.

— Извини… У меня слишком давно не было женщины…

Вектор пожала плечами: ничего удивительного. Им обоим, сексуально оголодавшим до решения улечься в постель без всяких романтических отношений, много не требовалось. Она встала, намереваясь разыскать халат и уйти в ванную. Допила из чашки остывший чай, потянулась - все-таки от ласк мужчины ощущения совсем другие, нежели от собственных рук…

— Ты куда помчалась?

Септима обернулась в недоумении. 

Снейп, приподнявшись на локте, поманил ее к себе. 

А потом она снова лежала под ним, и было долго и хорошо, и быстро было, и медленно, и он то гнул ее, то раскладывал, и то всаживался до упора, то едва касался, и все это с неизменной аккуратностью и точностью. И Септиме снова не нужно и невозможно было что-то делать: он не позволял. Удовольствие оргазма накатывало нежными волнами, одна за другой, и казалось почти бесконечным… пока над ухом не раздался тихий вскрик. Снейп замер, хватанул ртом воздух, что-то неразборчиво прошептал. Усмехнулся, отдышавшись:

— Ты так орала, что могли подумать, я тут тебя убиваю.

Септима не помнила, чтобы она орала, но вслух сказала:

— Да кому мы с тобой нужны.

— Тоже правда.

Еще бы не правда. Септима не стала объяснять, что единицы, желающие остаться собственной величиной для себя, не нужны в других числах - ведь такая единица всегда будет отваливаться от целого. Потом объяснит, если Снейп еще когда-нибудь сподобится прийти. Ей бы хотелось этого, но кто его, Снейпа, разберет. За один только сегодняшний вечер столько сюрпризов преподнес. Да и Арифмантика не любит его - сколько раз он приходил к Септиме и просил: «Посчитай мне!» Это звучало как «Погадай!», но Септима считала, и выходила по ее расчетам всегда неизменная, незыблемая и издевательски-простая единица. Закона единиц Снейп не знает, хотя сам является нагляднейшим его воплощением.

Они полежали еще немного, приходя в себя. А потом Снейп встал, оделся и ушел, легонько поцеловав Септиму в уголок губ:

— Спасибо.

- Обращайся, - улыбнулась она.

Септима не попросила его остаться. Она никогда его ни о чем не просила

***

Он, конечно, обратился, причем не раз и не два. К обоюдному удовольствию.

И это удовольствие со временем тоже сделалось само собой разумеющимся. Таким же, как не тяготящее молчание, чае- и прочие пития, разговоры ни о чем и о Школе. К привычным вычислениям исключительно арифмантического характера добавились иные: расчет цикла и «безопасных» дней.

Самыми безопасными были, несомненно, дни летних каникул. Бесконечные и пустые — нули. Септима и их считала, каждая суббота становилась тёзкой. А ее мать считала, что Хогвартс не лучшее место для одинокой женщины, но при всей очевидной истинности расчет содержал ошибку: Вектор не одинокая. Она свободная.

Свобода - уравнение со множеством неизвестных. Свободным становится тот, кто правильно решит, найдет неизвестные. Кое-чего Вектор всё же знать не хотела: происходящее вокруг касалось Арифмантики постольку-поскольку, но единица Снейпа то исподволь вкрадывалась, то резко вклинивалась в расчеты. В простейшую задачку для первого курса, в экзаменационное задание, в календарь, в циферблат.

Утверждение, будто нежелание решать тождественно отсутствию решения, ложно. Ко лжи привыкнуть легко. Врали студенты - об испорченной фамильярами домашней работе. Врало зеркало - о возрасте и привлекательности. Врал Дамблдор - о благополучии и уверенности в завтрашнем дне. Не врали только числа - и не позволяли обманываться. А Снейп предпочитал лжи молчание. Случалось, не сказав ни слова, хватался за левое предплечье и почти убегал. Приходя снова - как ни в чем не бывало, - в благодарность за незаданные вопросы и отпертую на стук дверь снимал сюртук, расслаблял ворот и расстегивал манжеты рубашки. Септима радовалась этому обстоятельству. Не потому, что сокрушила наконец его «доспехи», а потому, что времени на раздевание требовалось меньше.

Теперь Снейп не просил посчитать ему. Словно он знал будущее наперед, и оно перестало его интересовать. Лишь на исходе того учебного года, когда Северус преподавал Защиту от Темных Искусств, вдруг вспомнил прежние просьбы.

- Зачем тебе? Боишься проклятия? - удивилась Вектор, чуждая суевериям.

Трижды она приступала, и трижды получалась какая-то хрустальношаровая муть: число смерти, обещавшее карьерный рост. 

А потом умер Дамблдор, и наступило лето — пора расставаний. 

Не читая иную периодическую прессу, кроме «Вестника Арифмантики», Септима невольно держалась в стороне от шумихи с разоблачением старого и назначением нового директоров Хогвартса. Но сентябрьский Снейп остался прежним Снейпом, разве что казался выжатым, как лимон. И с лицом того же оттенка. Впрочем, вполне логично - руководящая должность, больший объем ответственности. Теперь встречались реже, но в чем-то главном, особенно ценном Северус действительно мало изменился. Однажды принес пергамент, содержавший составленное и заверенное по всей форме завещание.

— «… находясь в здравом… мой, то есть запечатлевший Северуса Тобиаса Снейпа, волшебный портрет… у входа в гостиную факультета Гриффиндор Школы Чародейства и Волшебства… пароль для открытия дверей… баллов с Гриффиндора». Северус, ты серьезно? - не сдержала смешок Вектор. - Но ведь Полная Дама…

— Полная дура твоя Полная Дама.

— Она вовсе не моя. Если помнишь, я с Рейвенкло.

- Только по этой причине я до сих пор общаюсь с тобой, - неожиданно серьезно сказал Снейп.

— Только ли по этой? И неужели ты думаешь, будто тебе… твоему изображению удастся снимать баллы?

- Ни мне, ни моему изображению и не придется. Сами гриффиндорцы будут снимать. Прочти внимательно: студент называет пароль - определенное количество баллов с факультета, - а портрет открывает вход в гостиную.

— Никто не станет исполнять такую последнюю волю.

— Обязательно колебать мою веру в справедливость и лучшую жизнь после смерти?

Несколько месяцев спустя ей вдруг вспомнилось, что она не знает его почерка: кроме странного завещания не приходилось видеть собственноручно написанные Снейпом тексты. И доставленная домовиком записка с приказанием явиться к директору и за его же подписью на мгновенье заставил усомниться в личности пославшего ее. Северус, знакомый ей Северус, ее друг и любовник всегда обращался к ней лично, касалось ли дело их формального или неформального общения.

***

В директорском кабинете Снейп выглядел чужим. Не неуместным, а именно чужим, как отрицательное число в положительной системе координат. Вектор, всегда помнившая, что главное в числе - его модуль, а не значение, удивилась такой своей ассоциации. Может, она возникла оттого, что Снейп не сидел за столом, как полагается всякому уважающему себя директору при разговоре с персоналом, а стоял у окна, неизменно прямой и черный - жирно выведенная тушью единица на фоне светлого стекла. 

— Звал?

Не ответив, Снейп протянул ей свернутый трубочкой пергамент.

— Что это?

— Приказ о твоем увольнении.

Септима обомлела.

— Шутишь?

— Нет. 

— На каком основании?

— Собственное желание.

— Чье собственное желание?

— Мое. Не твое же.

Септима растерянно покачала головой:

— Я не понимаю…

— Тебе и не надо ничего понимать. Распишись в получении приказа, и к вечеру чтоб духу твоего в школе не было.

Септима полагала, что знает Снейпа со всех сторон. Даже с таких, о каких лучше бы ей не знать. Что он безапелляционен, гневлив, резок и мало заботится о чувствах окружающих его людей — знала. Что горд до высокомерия, язвителен до оскорбления, что эгоистичен и скуп на проявление эмоций… Почему же она так ошарашена сейчас? Может, потому что Снейп никогда не был таким с ней? Может, потому, что он никогда ничего ей не приказывал?

- Ты можешь объяснить по-человечески, а не по-снейповски?

— Ты не понимаешь слов? Тебе цифрами написать?

Септима не верила своим ушам: зачем ему сейчас эта холодная грубость? Кроме них двоих в кабинете никого нет.

— Цифрами ты не сможешь, ты ж ни одного квадратного уравнения не помнишь. Приходил бы почаще ко мне… на факультатив, глядишь, мозги бы на место встали.

— Не смешно.

Вектор не верила в дурные предчувствия, предпочитая дурные расчеты. Но сейчас ее накрыла такая тревога, что даже дышать стало трудно.

— Северус, что случилось? Зачем тебе мое увольнение?

— Это не мне, это тебе.

— Вот как… хорошо, а мне оно зачем?

- Ты и впрямь не от мира сего, - Снейп подошел близко-близко, заглянул в глаза. - Ты не видишь, что происходит вокруг, или не понимаешь? Война идет, война расчищает себе дорогу. Она скоро будет и здесь.

- Мне нет дела до этой войны, - Септима качнулась вперед, прижалась щекой к теплой шероховатой ткани на его груди. - Я не принадлежу ни к одной стороне. Что бы ни происходило в мире, числа останутся числами, и я останусь мной. 

— Чтобы ты осталась собой, тебе нужно как минимум остаться в живых. Полоумная… арифмантнутая, ты в состоянии понять, как опасно сейчас оставаться здесь? В этой войне всем плевать, за какую сторону ты стоишь. Ты тоже попадешь под раздачу, и даже я не смогу тебя защитить.

Вектор слушала вибрацию звука в его груди и не слышала, не хотела слышать ни одного его слова.

— Приказ подписан, и только посмей не подчиниться. Я самолично вышвырну тебя за ворота.

- Северус…- губы не слушались и словно немели, когда Вектор выговаривала такое непривычное в отношении этого человека слово: - Пожалуйста…

- Хватит! - Снейп оттолкнул ее так резко и сильно, что она не удержалась на ногах и упала, больно ударившись локтем. 

На глаза непроизвольно навернулись слезы — не то от боли, не то от обиды. Как давно Вектор не плакала… лет десять, с того самого дня, когда Снейп впервые пришел к ней с огневиски. Разве только по пьянке в треклятый неснимаемый сюртук. Просто слишком долго не плакала так, вот слезы сами и полились градом, в геометрической прогрессии. 

- Прекрати! - раздраженный окрик хлестнул пощечиной.

А что прекращать? Септима не виновата, оно само… 

— Перестань. Перестань, слышишь?

Почему-то его руки, поднимающие ее с пола, показались Септиме жесткими и грубыми. А губы, прильнувшие к ее губам - солеными. Почему-то поцелуй оказался тоже жестким, требовательным, без капли той ненавязчивой властности, что так нравилась ей все эти шесть лет не-отношений. Утверждающий поцелуй, как печать, как приказ. 

Он никогда прежде ничего от нее не требовал.

Дамблдор, умудренный годами и опытом, не мог не знать, что письменный стол можно использовать не только по прямому его назначению. Снейп обрушил ее на этот стол, смахнув кипы пергаментов и какие-то безделушки, нужные, наверное, лишь прежнему Директору Хогвартса. 

— Ты уволена.

Низкий хриплый голос оцарапал сильнее, чем пряжка ремня, скользнувшая по внутренней стороне бедра. 

— Ты уедешь.

Новый поцелуй заглушил возмущенный протест.

— Навсегда.

Сильный болезненный толчок вышиб из груди отчаянный вскрик:

— Северус!..

Снейп только тихо рыкнул в ответ. И Септима снова не могла ни двинуться, ни пошевелиться, крепко стиснутая жестким кольцом его рук. Она цеплялась за его плечи изо всех сил, пыталась что-то сказать, объяснить, выяснить, но губы не слушались и шептали одно унизительно-умоляющее:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

И Вектор не понимала, почему с каждой ее мольбой Снейп звереет все больше. Почему он целует ее почти безостановочно и почти грубо, лишь бы она не могла вымолвить ни слова. Почему проклятое «пожалуйста» звучит в каждом ее стоне и каждом вздохе, и о чем и зачем она его просит, она сама уже не понимала — ведь она никогда его ни о чем не просила. 

Кончая, Снейп сжал ее так, что на миг Септима задохнулась. И пока он вздрагивал, уткнувшись лбом в ее плечо, она наконец осознала, о чем обязана его попросить.

— Северус, прошу тебя…

Он поднял на нее бешеный и растерянный взгляд.

— Умоляю. 

Он хотел что-то сказать, но Септима прижала палец к его губам:

— Останься в живых.

Она не стала ждать ответа — знала, что Снейп не ответит. Осторожно выпуталась из его рук, сползла со стола, оправила, как могла, мантию и прическу. 

И на негнущихся ногах пошла к выходу из директорского кабинета, с каждым шагом все сильнее распрямляя спину и плечи. Единственное достоинство единиц — в их прямоте. В прямоте, которая приличествует свободной женщине с фамилией «Вектор». 

Дверь за ней закрылась раньше, чем в кабинете прозвучало сиплое и трудное:

— Обещаю.

***

Она просила его только об одном: остаться в живых. И он обещал.

Среди разбросанных по полу пергаментов Снейп заметил один, не похожий на остальные — линованный. На таких производятся арифмантические расчеты.

Пергамент хрустнул в его пальцах, перед глазами замелькали цифры, бесконечные формулы, графики и значки. Вектор читала эту труднообъяснимую белиберду, как увлекательнейшую книгу, и каждая закорючка имела для нее свой строго определенный смысл. Она утверждала, что миром правят числа, а он посмеивался, но внутренне холодел каждый раз, когда она по его просьбе считала ему: Арифмантика — это вам не Предсказания, это наука, и если уж Вектор чего насчитает, то это будет точно, как один плюс один равно два.

Взгляд споткнулся и замер на последней строчке.

1+1=1.

Снейп мотнул головой: то ли померещилось, то ли Вектор спятила? 

На пергаменте все тем же частоколом чернели упрямые-прямые единицы. Септима, наверное, объяснила бы… Но Септима ушла, он сам приказал ей уйти, и теперь никто не скажет ему, почему в сумме две единицы дают единицу.

А впрочем, какая разница?

Для того, чтобы определить свое будущее, ему на сей раз не нужны ни Предсказания, ни Арифмантика. Септима просила его только об одном: остаться в живых. И он обещал. На листе пергамента вечная формула: 1+1=1. Он, Пожиратель Смерти, предатель, убийца, директор Хогвартса, никогда не обещал того, чего не сможет выполнить. 

Пусть он не в состоянии понять этого странного уравнения, но он знал точно, что если из единицы вычесть единицу - останется ноль. Поэтому - обещал.

Он знал, что не сможет выполнить обещания.